тросточка.
- A-a-ahtung! Пе-е-рфый орутий! - растягивая голос в команде, поднял
он руку и вдруг резко швырнул вниз, - FEIER!! Фторо-о-ой орутий! FEIER!!
На последнем разгоне атакующие кыргызы вылетели на открытое место
перед Малым городом. Стук копыт, боевой рев, блеск сабель, мелькающих в
дыму, соединились в единый кулак, готовый ворваться в Преображенские
ворота, вот сейчас, в этот самый момент смыкавшиеся последней щелью, -
осталось высадить их, ворваться в крепость, сея смерть урусским собакам!
Над конной лавой словно поднялась волна боевой энергии - невидимой,
прозрачной, но оттого не менее сильно подхватывающей и бросающей вперед
душу степного воина. Обычный мир словно сместился, потоки и волны боевой
силы стали видны всем, в чьем сердце горел древний огонь. Ворота
стремительно приближались, прозрачная волна загустела, обретая ударную,
проламывающую силу духа степной войны - Чаа. В этот момент с крепостных
стен вырвались снопы какой-то иной силы - рыжей, как казачьи бороды,
огневой, беспощадной. Они врезались в прозрачную волну азиатской энергии,
разорвали ее, смяли, закрутили, расшвыряли клоками. Мелкие пульки, железные
и каменные ядра, крупные гладкие камни, выпущенные из пушек, хлестнули по
лаве, вздымая пыль; покатились кони, в воздухе замелькали руки, ноги,
летящее оружие сбитых всадников. Лава рассыпалась, заворачивая на стороны,
лишь отдельные всадники доскакали до стен. В этот момент тяжелые ворота
наконец захлопнулись.
Чазоол, пораненный раскаленными брызгами браслета (сам Андрей уже
ничего этого не видел, без сознания валяясь на земляном дне погреба), дал
команду оттянуться от стен и ждать пехоту, которая со всех сторон, с
задымленных горящих улиц стягивалась к Малому городу. Конники носились под
стенами, часто и сильно метали стрелы, давая время подготовиться к новой
атаке.
На стене стоял воевода с сотниками, совещаясь, что делать дальше.
Стрелы летели густо и метко, так что начальные люди лишь краем глаза
выглядывали в стрельницу.
- Собаки! - заругался воевода, когда тяжелая стрела, отшибив большую
острую щепку, с треском вошла в бревно рядом с его головой. - Косоглазые, а
метятся ладно!
В этот момент со стороны воротной башни на стену поднялся мужчина -
настоящий "щирый украинець" с широким полным лицом и закругленным
подбородком, высоким лысеющим лбом, тонким красивым носом с горбинкой,
нависающим над длинными запорожскими усами. Голова его была окровавлена,
наспех повязана подолом разодранной украинской сорочки.
- А, Василий! - Воевода уважительно приветствовал ссыльного
полковника, отбившего ворота. - Отошли они покедова, да, видать, скоро
вдругорядь пойдут.
- Ну-ко, побачимо, - не торопясь, произнес полковник Многогрешный,
выглядывая в стрельницу, - це гарно...
- Што? - спросил воевода.
- Хай воны там носятця, як дурни! Трэба собрати усих хлопцив, яки з
конями, та зараз и вдарити.
- Как ударить? - не понял воевода. - Откуда?
- Дывысь, Никита, - як ти дурни знову пийдут, ми туточки вийдемо, та
и... - Полковник звонко шлепнул правым кулаком по левой ладони, затем
подвел кулак к своему носу и после всего показал на крепостные ворота.
- Ну, гляди, Василий, - отобьешь кыргызов, царево прощенье
заработаешь! Всех вершных к воротам, выходить по моему приказу! -
скомандовал он сотнику.
Собрав пехоту со щитами, лестницы, сучковатые лесины, приготовив
арканы, кыргызы снова двинулись на слом. Грохнули захваченные пищали, на
стены со свистом понеслась туча стрел, всадники с пешими за спиной
помчались к Малому городу. В этот момент со скрипом открылись
Преображенские ворота и из крепости, теснясь в проезде, стали вываливаться
все новые и новые конники урусов. Трехсотсабельная казачья лава,
развернувшись на виду у крепостных стен, бешеным наметом покатилась на
кыргызскую атаку. Впереди лавы, с саблей наголо, мчался украинский
полковник Василий Многогрешный, зарабатывая себе прощенье российского
самодержца и блестящую военную карьеру в Московии. Конные лавы были все
ближе, ближе - вот сшиблись, смешав волчий вой кыргызов и казачий боевой
мат, беспощадная рубка закружилась на узких задымленных улицах.
Скрытый от посторонних глаз, из узкой земляной щели на русских казаков
внимательно смотрел невысокий почтенный господин Ли Ван Вэй, время от
времени шепотом повторяя один и тот же вопрос: "Чем же эти лучше?" Но ему
никто не ответил, так как его спутник - русский мужчина, пострадавший в
бою, - все еще не пришел в себя.
От внезапного казачьего удара кыргызы откатились назад. У хана Ишинэ
еще были резервы, он мог послать в бой свежие отряды, но им было не
развернуться на узких горящих улицах.
- Спешиться, взять щиты! - поколебавшись, скомандовал хан, намереваясь
штурмовать Малый город с другой стены, со стороны малой речки Качи. Но тут
в его стане послышался какой-то шум, и перед ханом появился запыленный
всадник на взмыленном, шатающемся коне. Упав с седла, всадник ударился лбом
в землю, затем пополз на коленях к хану.
- Светлейший хан, я скакал день и ночь, я загнал двух коней... Беда!
- Что такое?! - Ишинэ вскочил с подушек, схватив гонца за грудки.
Тот едва переводил дух, колени его подгибались. Хан брезгливо швырнул
гонца на землю.
- Говори, сын собаки!! - бешено крикнул он.
- Джунгары... Большой отряд перешел Саяны по тайным перевалам, в обход
наших застав. Они громят кочевья, режут скот, убивают всех... Спаси свой
народ, светлейший хан!
- Проклятье!!! - Хан мог только рычать, брызгая слюной сквозь
стиснутые зубы. Он мотал головой с безумным видом, в его глазах бешенство
сменилось глубокой тоской - как у загнанного волка, которого обступили
собаки.
- Повернуть войска, отвести всех от города, мы уходим! Но мы еще
вернемся, дай срок, вернемся! - грозил он горящему городу.
На крепостной стене воевода Никита Карамышев наблюдал за схваткой,
откатившейся к дальним воротам Большого города. Рядом с ним стоял немецкий
командир батареи.
- Ну, Франтишка, што скажешь? - спросил Никита Иванович.
Немец выглянул в стрельницу, вслушиваясь в затихающие звуки боя.
- Отшень карашо.
- Знамо дело, - согласился красноярский тайша и загремел коваными
сапогами, спускаясь по лестнице.
***
Кыргызы еще не однажды приходили под Красноярск, и даже вместе с
джунгарами, вассалами которых они стали. Однако так ни разу и не взяли эту
крепость. Ни разу, за восемьдесят лет непрерывной войны!
А в тот день, когда на разоренный город опустилась ночь, они ушли от
Красноярска. Слабый вечерний дождик шипел паром на догорающих черных
развалинах, наполняя водой лунки, оставленные тысячами конских копыт. Ни
Андрея, ни Мастера тоже не было в городе.
Глава сорок вторая
Андрей с трудом открыл глаза, прорываясь сквозь тошноту и
головокружение. Болел левый бок, было трудно дышать. Саднило
обожженные-руки и лицо. Он огляделся - вокруг стояла темнота, прорезаемая
багровыми сполохами. Свечение то разгоралось, то затухало, но не исчезало
совсем. Но это был не тот огонь, что накануне жег его изнутри - горело
что-то внешнее, отдельное от него. Внутри же все словно обуглилось -
темнота и пустота, но той давящей боли уже не было. Словно соскочила петля,
прежде стискивавшая грудь.
- Где я? - спросил он куда-то в эту багровую тьму.
- В том самом месте, через которое ты попал в другое время, -
послышался голос Мастера, - в Воротах.
Действительно, спина начала ощущать влажный камень, невысокие слоистые
скалы уходили куда-то вверх и вниз. Вниз, впрочем, недалеко - метрах в
десяти под ними угадывалось мощное течение темной воды, отражающей огненные
всплески, долетающие с черных заречных гор. "Вулканы? А вода, что - Енисей?
Но ведь от этого места метров сто вниз, а не десять, как сейчас".
- Почему вода близко? Почему темно и свет такой красный? - спросил он
Мастера.
- Так было в прошлом, миллионы лет назад, когда действовали окрестные
вулканы, а Енисей еще не прорыл свою долину. Так будет в будущем, когда
ядерный удар снесет плотину Красноярской ГЭС, подняв огромную волну. Я ведь
говорил тебе - время направлено одновременно и в прошлое, и в будущее.
- Значит, я мертвый? - догадался Андрей.
- Да, это похоже. Ты же был в "Огне". Время - вот огонь, на котором мы
все сгораем...
- Да бросьте вы. Надоело...
Андрею и правда все надоело. Чернота и пустота, угли и пепел... Глаза
привыкли к темноте, Андрей различил Мастера, сидящего рядом с ним, немного
выше по склону. Андрей оглядел и себя. Обгорелую казацкую одежду с него
сняли, надели простые штаны и рубаху из китайского темно-синего ситца -
такое можно носить в любом времени, никто особенно не удивится. Говорить
ему не хотелось, но он мог слушать.
***
- Так я прошел "гуань-тоу"?
- Это ты сам решишь, - ответил Мастер. - Если сможешь жить дальше -
значит, прошел наполовину. Если сможешь дальше учиться - значит, прошел
по-настоящему.
- Чему учиться?
Мастер помолчал.
- Ты знаешь, почему даосы не делают харакири? - спросил он, немного
передвинувшись на камне, на котором сидел. И передвинул ногу, бросив
быстрый взгляд на грудь Андрея.
- Почему? Религия не позволяет? - спросил Шин-карев.
- Дело не в этом. Просто в харакири мало юмора. А главное - в любой
момент ты должен быть готов начать жизнь заново. Может быть, это
единственная вещь, которой стоит учиться.
- И кто же будет учить?
- Жизнь. Как сказал один из ваших поэтов, "беспощадно-счастливая
жизнь". Ну и я отчасти.
Андрей снова помолчал, глядя на силуэты черных гор.
- Что мы сделали?
- Прикоснулись к истории. Самым кончиком самой тонкой кисточки.
- А Птица? Я убил ее?
- Я не знаю. Это что-то сверх моего Учения. Вообще, не стоит очень уж
верить мне.
Вокруг было все так же темно, багровые отсветы мелькали в быстрой
воде, по которой сеялся мелкий бесконечный дождь. Вода была тяжелой,
темной, словно демонская кровь.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Мастер.
- Темно внутри. Сухо, жарко. Но легче.
- Это "Огонь", он еще горит. Помнишь, как выходить из него?
- "Водой". Я чем-то болен?
- Травмы, ожоги, сотрясение мозга. Трещина в одном из ребер. Но это
уже не моя забота - пусть лечат ваши врачи. Как и то, что сейчас добавится.
- Что значит "сейчас добавится"?
- То и значит. Как раз это самое, - со странной усмешкой произнес
господин Ли Ван Вэй, сильным пинком сбрасывая Андрея с каменного гребня.
Шин-карев с криком полетел в тот же самый овражек, зимнее падение в который
перенесло его на три с половиной столетия назад.
Снова в глаза ударили зеленые и красные круги, руки неуклюже махнули в
воздухе, ноги машинально оттолкнулись, уводя тело от каменных ступенек
обрыва. Острая боль в боку молнией полоснула в голове и, : уже теряя
сознание, он ощутил удар каменной осыпи по обожженной щеке...
...На плоском белом блюде лежит горка тугой, влажно поблескивающей
оранжевой хурмы. Рядом с ней глубокая фарфоровая чашка, наполовину полная
почти невидимой, прозрачной воды. Идет дождь: капли падают в чашку,
расходятся кружками, отражаясь от ее гладких белых стенок. Плеск капли -
кольцо - отражение, плеск капли - кольцо - отражение...
За гладкими темно-красными колоннами, за фигурным черепичным карнизом,
во влажно-серой дождевой дымке лежит китайский сад. Прозрачные капли висят
на острых кончиках жестких темно-зеленых листьев, блестящий гравий дорожек
изгибается в мокрой траве. Вода прудов неподвижна, ее поверхность исчерчена
лишь мелкой дождевой рябью.
Летящий гусь не желает отразиться на поверхности пруда.
Воды пруда не желают удерживать в себе отражения гуся.
Уносимые потоком Дао, люди и вещи расходятся, не совпадают, прощаются
друг с другом в "обоюдном забытьи" - "цзян-ван"; спираль Времени
разметывает их, отрывает друг от друга, унося в бесконечную Пустоту... Так
лечатся сожженные души воинов.
Глава сорок третья
Молодой китаец Миша, решавший в городе Благовещенске таможенные
вопросы на российско-китайском пограничном переходе, уже собирался лететь в
Красноярск (заканчивался срок ультиматума, предложенного братве, крышующей
городской рынок), когда увидел необычайно яркий сон. Пользуясь указаниями
этого сна, Миша по прибытии в Красноярск взял трех китайцев и приехал на то
место, где зимой забирал Мастера с Андреем. Спустившись по травянистому
склону, китайцы осторожно полезли в скалистый овражек. Пройдя узкое место,
они обнаружили тело мужчины в темной одежде, неподвижно лежащего на
каменной осыпи, под невысоким скальным обрывом. Мужчина был без сознания, и
китайцы отвезли его в больницу. После этого Миша сделал звонок в Питер,
Геннадию Сергеевичу Д., директору представительства компании "Лимассол
инвестментс Лтд". Миша сказал всего два слова: "Он вернулся" - так велел
ему господин Ли Ван Вэй - и сообщил номер больницы, в которую поместили
Шинкарева.
Закончив разговор с Мишей, Геннадий Сергеевич сделал звонок в
Санкт-Петербургский институт мозга им. Бехтерева. Через несколько часов в
Красноярск вылетели трое лучших специалистов по гипнозу.
***
При падении Андрей не почувствовал всей силы удара о камни - лишь
легкий шлепок. Тем не менее лицо почему-то оказалось забинтованным. Под
головой обнаружилась подушка, сверху одеяло, Он открыл глаза - перед ним
была стена, окрашенная грязновато-голубой краской, на стене белый железный
шкафчик с красным крестом.
- Доброе утро, Андрей Николасвич! - послышался знакомый голос. Голос
был Танин - веселый, но какой-то слабый, с то ли взрослой, то ли
болезненной хрипотцой.
- Таня...
- Она самая! Ой, не смотрите на меня, пожалуйста. Такой уродиной
стала...
- А где я?
- Там же, где и я. Во второй краевой больнице. На Енисее вас нашли,
неделю назад. Я случайно в коридоре увидела, как раз из "скорой"
вытаскивали. Неделю к вам никого не пускали. Все какие-то люди ходили, в
белых халатах. А где вы были?
- Не помню. Нет, постой... кажется, в Саратове. На военном заводе -
помню цех: огонь, искры, работали прессы...
Картины кузнечно-прессового цеха стояли перед глазами, хотя ум еще
помнит битву на улицах горящего города. Андрей понимал, что скоро
"наведенная память" начнет вытеснять настоящую. Но сейчас это был хороший
предлог сказать что-то, ничего не сказав о том, о чем он не скажет никогда
и никому. Но и не забудет, что бы там не говорил Мастер.
- Ты-то как? - спросил он.
- Помирать собиралась, - она снова засмеялась, а смех был слабым,
хриплым, - как вдруг резкое улучшение. Наверное, химия подействовала.
- Наверное. А сейчас что?
- Сейчас анализы в норме. Сплю да ем, маменька еду таскает. А вы есть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг