быстро. Только потом, когда большая черная птица, почти втрое превосходящая
своими размерами сокола, начала снижаться, стремительно приближаясь к
разгоряченной азартом погони Ронне, не замечающей ничего вокруг, Шиннара
понял, что происходит.
- Сестра! - завопил он, бросаясь вниз, наперерез огромному орлу,
решившему отнять у Ронны добычу. Шиннара падал, не переставая кричать и
звать сестру, понимая, что та не услышит его, всецело поглощенная погоней.
Понимая что он уже не успеет...
- Сестра!!!
Вечерний воздух прорезал громкий жалобный писк, полный безграничного
ужаса. Ширококрылый орел смял белого сокола, будто бы и не заметив его, а
затем, подхватив не успевшего уйти далеко зайца, резко взмыл в небо, крепко
держа в когтях окровавленную добычу. Но Шиннара уже не смотрел на него, его
взгляд приковало к себе маленькое белое тельце, почти утонувшее в
позолоченной закатом траве...
Еще над землей утратив облик сокола, Шиннара ударился о землю и, не
обращая внимания на боль в ушибленном при падении плече, спотыкаясь побежал
к сестре. На несколько мгновений он потерял ее из виду, а когда вновь
увидел, сокол уже исчез. Вместо него на земле лежала Ронна, раскинув в
стороны неестественно скрюченные руки и подогнув ноги. Грудь и бок ее
пересекали три глубокие кровавые борозды, уходящие под лопатку. Светлые
изодранные одежды девушки быстро темнели, напитываясь теплой липкой влагой.
Шиннара упал перед ней на колени и, осторожно приподняв голову Ронны,
принялся гладить растрепавшиеся мягкие волосы, шепча что-то не слышное
никому, кроме него самого. Он все еще не мог поверить, что его сестра
мертва, это казалось слишком нелепым, чтобы быть правдой. Шиннара не
замечал, что слезы проложили на его щеках пару длинных блестящих дорожек.
Он не заметил и того, как рядом приземлился Шаур, приняв свое истинное
обличье и подбежав к склонившемуся над Ронной брату. Шиннара не замечал
вообще ничего, кроме лежащего подле него хрупкого тела сестры.
Шаур, вскрикнув, прикоснулся к щеке Ронны, все еще хранящей тепло, а
затем, крепко зажмурившись, раскинул руки и, обернувшись соколом, взлетел
вверх. Полет его все убыстрялся, взмахи крыльев становились яростнее и
резче.
Если бы Шиннара взглянул на брата, то понял бы, что тот летел в ту же
сторону, где несколько минут назад исчез черный орел.
***
Он медленно брел по вымощенной яшмовыми плитами дороге, держа на руках
Ронну. Голова ее безжизненно болталась, откинувшись назад, но Шиннара не
смотрел на сестру. Он уперся опустевшим холодным взглядом в стены
вырастающего впереди замка, механически переставляя ноги.
Чуть позади, склонив голову, брел Шаур. Он сильно хромал, придерживая
одной рукой другую. Плечо его перечеркнула широкая царапина, кое-как
перевязанная наполовину сползшим платком. Но в раненой руке была крепко
зажата оторванная орлиная голова, покрытая мятыми и взъерошенными перьями.
- Брось, - глухо произнес Шиннара, не оборачиваясь, однако Шаур лишь
коротко мотнул головой. Больше он не услышал от брата ни слова. Мальчишка,
слишком быстро ставший взрослым.
Шиннара не мог сказать, когда он добрался домой. В памяти остались
лишь хоровод лиц да безутешные крики матери. Он долго не желал отдавать
Ронну, а когда у него все же отняли сестру, Шиннара сел на землю и, спрятав
лицо в ладонях, зарыдал.
Его оставили один на один с ночью, давно накрывшей замок. Где-то в
окнах горели огни, слышались заглушаемые стенами голоса, но все это - будто
бы в другой жизни, в другом мире. И мир этот умер. Ему было неведомо, как
долго он просидел под открытым небом, а в ушах Шиннары стоял предсмертный
крик Ронны.
- Встань! - Злой и холодный голос нарушил тишину. Шиннара медленно
поднял глаза и встретился взглядом с остановившимся в нескольких шагах от
него отцом. Тот держал в руке тускло горящую лампу, света которой хватало
лишь на то, чтобы выхватить из мрака его лицо.
Шиннара поднялся, но не сделал попытки приблизиться. Очень долгое
время они смотрели друг на друга и молчали. В глазах одного застыла
безграничная ненависть, а у другого - всего лишь усталость. Усталость и
какая-то нелепая обида.
- Ты отвечал за нее, - гневно выкрикнул Карэф. - Ты должен был глаз с
нее не спускать! Как посмел ты допустить ее гибель? Она на твоей совести!
- Ты не прав, отец, - раздался за спиной тихий, но в то же время
жесткий голос, заставивший Карэфа резко обернуться. Миг спустя на свет
вышел Шаур. Он был все еще бледен, но чисто вымыт и перевязан.
- Шиннара не повинен в смерти Ронны.
- Как ты смеешь?! - задохнулся от гнева отец, но Шаур не дал ему
договорить.
- Шиннара не виноват... Или, может быть, виноват, но не так, как это
считаешь ты. Никто из нас не знал, что в охотничьих угодьях появился орел.
Как он мог спасти сестру, не ведая об угрозе? Я узнавал у слуг: орла
доставили сюда по твоему приказу. Захотелось поохотиться, отец? Так?
- Заткнись, щенок! - зарычал Карэф, отвешивая Шауру звонкую пощечину.
Голова мальчишки дернулась, но он упрямо поднял глаза и, сдерживая
слезы, произнес, плохо скрывая презрение:
- Шиннара не виноват. А моя сестра - на твоей совести, отец.
- Во-он! - Карэф уже не сдерживался и вновь замахнулся, намереваясь
ударить Шаура еще раз, но тот неожиданно отвел его руку и, не дожидаясь,
пока отец придет в себя от подобной наглости, быстро исчез в темноте.
- Маленький ублюдок... - тяжело дыша, пробормотал Карэф и повернулся к
Шиннаре, ставшему молчаливым свидетелем этого короткого и полного злобы
разговора.
- Это правда, отец? - тихо спросил Шиннара. - Это и вправду была твоя
птица?
- Не смей называть меня отцом, - с прежней злостью ответил Карэф. - С
этого момента ты мне не сын.
- Это была твоя птица? - словно не слыша слов отца, повторил Шиннара.
Карэф, стиснув кулаки, шагнул вперед, но, наткнувшись на пустой взгляд
сына, замер.
- Моя, - вымолвил наконец он. - Но это не имеет никакого значения. На
время охоты ты взял ответственность за свою сестру - тебе и отвечать за нее
в полной мере.
Шиннара не ответил, продолжая все тем же пугающе пустым и тоскливым
взором смотреть на отца. Это немного охладило гнев Карэфа, но все же не
настолько, чтобы тот простил Шиннару.
- Ты мне больше не сын, - еще раз отчетливо произнес он. - Из-за тебя
погибла моя старшая дочь, и я не прощу тебе этого никогда. Я требую, чтобы
ты завтра же убрался отсюда, чтобы нога твоя больше не ступала на Изнанку
Мира!
Иди куда хочешь, теперь мне нет до тебя дела. До сегодняшнего дня ты
был моим наследником... Так вот, ты не получишь короны, ты не достоин ее.
- Старый подонок! - вдруг громко крикнул Шиннара, разом утратив
сдержанность. - Плевать я хотел на твой поганый трон! Моя сестра мертва, а
ты говоришь мне о каком-то паршивом престолонаследии. Я отрекаюсь от
родства с тобой, я не желаю иметь ничего общего с таким негодяем, как ты,
думающим лишь о себе и своих амбициях. Ты никогда не умел признавать
ошибок, ты всегда стремился найти виноватого! Да, я не смог уберечь Ронну,
но я, по крайней мере, не боюсь признаться в этом ни окружающим, ни тем
более самому себе!
Сказав это, Шиннара резко развернулся и твердым шагом направился к
воротам. Карэф провожал его гневно сверкающими глазами.
- Не вздумай появиться на похоронах! Ты никто!
Шиннара, чуть повернув голову, на мгновение замер, а затем тихо
произнес:
- Я приду, я ее брат. И клянусь, у меня будет свое королевство.
Но Карэф не услышал этого.
***
Со дня ухода с Изнанки Мира прошло уже пятьдесят лет, но это не
заглушило ни боли, ни гнева, ни обиды на того, кого он когда-то считал
отцом...
Теперь Паррот добился своего, но то, к чему он шел столько лет, не
слишком-то радовало. Казначей прекрасно понимал, какая ситуация сложилась в
Мэсфальде: в лучшем случае ему осталось восседать на троне несколько
месяцев, если только не произойдет чуда и золониане не остановят свой
натиск. И все же Паррот выполнил обещание, данное когда-то - полвека
назад - отцу.
- Теперь и у меня есть свое королевство, - прошептал он, - но никогда
не будет сестры.
Казначей мог бы занять трон Мэсфальда много раньше, но не хотел, чтобы
этим целям послужила смерть Дагмара. Этого человека Паррот искренне уважал,
хотя тот и был всего лишь смертным. Узнав, что Советник Маттео замышляет
переворот, казначей поначалу собирался сообщить об этом королю, но не смог,
иначе он рисковал никогда не надеть корону. Такое решение далось Парроту
нелегко, но иначе поступить он не мог.
Казначей взглянул на распростертое перед ним тело - его собственное
тело, к которому он успел привыкнуть за столько лет. Паррот ухмыльнулся.
Что он скажет страже, когда приведет ее к телу? Что тот хотел его убить, но
не смог и погиб сам? Да, наверное, так и следует все объяснить. А
сомневающиеся пусть остаются наедине со своими мыслями.
Паррот поднялся и, не бросив прощального взгляда на мертвого
Советника, медленно побрел к выходу. С каждым мигом шаги его становились
все тверже и, энергичней, набирали силу.
Из библиотеки вышел уже не казначей, а Советник Маттео.
Глава 10
НЕ ИМЕЮЩИЙ БУДУЩЕГО
Все получилось слишком просто, Паррот не ожидал ничего подобного.
Увидев тело мертвого казначея, стражники даже не удивились, а
восприняли это как должное.
Однако теперь, оказавшись на вожделенном троне, Паррот растерялся. Да,
он добился того, к чему шел столько лет, но для чего? Правление Мэсфальдом,
став реальностью, потеряло прежнюю притягательность, хотя Паррот все-таки
считал, что не зря взял в свои руки бразды правления. Он постоянно следил
за ситуацией в городе и на границе, знал все, что происходит, и каковы
причины всего этого. Паррот был в курсе дел своего предшественника и потому
считал, что не допустит тех же ошибок. Маттео думал, что город обречен, и
был, в общем-то, недалек от истины, однако при большом желании и удаче
Мэсфальд можно было спасти. Паррот старался не переоценивать своих сил и
заранее готовил себя к худшему исходу.
Для начала нужно было заставить воинов поверить в собственные
возможности: потенциал у армии Мэсфальда был все же немалый. Да, люди
устали от частых войн. Да, солдатам уже опротивел один вид оружия - им
надоело сражаться.
Многие готовы сдаться, лишь бы больше не проливать крови и вернуться
домой. Но золониане не самый сильный противник, с ними вполне можно
сладить, стоит только людям почувствовать, что это возможно. А для этого
нужно поднять моральный дух воинов, чем Паррот и собирался заняться
незамедлительно. Правда, он еще толком не представлял, что нужно сделать
для этого, но не отчаивался, - было бы желание, а остальное придет само
собой.
Паррот знал, что далеко не последнюю роль играют зажигательные речи, а
уж на них он был мастак, и почти не сомневался, что сможет достойно
выступить перед войском. Ну а потом можно наобещать с три короба, даже
заранее зная, что невозможно будет выполнить и половины. Победа, если ее
удастся добиться все спишет.
Но прежде всего требовалось разобраться с внутренними делами. Парроту
не хотелось покидать дворец, не решив проблемы, касающейся богоравного
ребенка, - это тревожило бывшего казначея куда больше всего остального.
Между тем женщина с младенцем исчезла. Паррот лично осмотрел все помещения,
но не обнаружил и следа присутствия богоравного. Это наводило на
определенные размышления, и притом далеко не радужные. Однако Паррот
сомневался, что Советник исполнил свою угрозу и умертвил младенца. Значит,
и ребенок, и кормилица все-таки живы, но тогда где их искать? Паррот знал
наверняка, что они не покидали города, да и спрятать их за пределами дворца
Маттео не решился бы, понимая всю ценность и опасность богоравного. По
всему выходило, что младенец все еще во дворце. Но где именно?
Стук в дверь застал его врасплох. С тех пор, как Паррот превратился в
Советника, его слишком часто донимали разговорами, отвертеться от которых
не было никакой возможности.
- Войди! - недовольно крикнул Паррот, удивляясь, как быстро он перенял
манеру Маттео.
Дверь открылась, и на пороге появилось двое воинов. Один остался у
входа, а другой подошел и чуть почтительно склонил голову.
- У нас проблема, - коротко произнес он. - Собаки раскопали могилу, и
нищие поснимали с трупов одежду. Им-то плевать, кто носил ее раньше, а вот
городская стража обратила внимание на нашивки, характерные для дворцовых
воинов. В общем, сейчас выясняется, чьи тела в этой могиле. Если не замять
это дело, могут всплыть очень неприятные подробности. Хорошо, что ребенка
мы зарыли в другом месте...
- Идиоты! - взревел Паррот, тщательно имитируя гнев, а на самом деле
лихорадочно размышляя. Воины принимали его за Маттео и говорили о чем-то
таком, что должно было быть известно Советнику, но о чем не знал казначей.
Однако упоминание о ребенке болезненно ударило по нервам: неужели Маттео
все же убил его?
- Надо что-то делать, - тихо сказал воин. - Мы можем взять все на себя
и сделать так, что уже через неделю никто ни о чем не вспомнит, но нужны
деньги.
Много денег.
- Идиоты! - вновь повторил Паррот, но уже тише. - Интересно, если бы
мне потребовалось спрятать труп кого-нибудь из королевской четы, подобное
повторилось бы или вы проявили бы большую осторожность?
- Хвала богам, нам этого делать не пришлось, - последовал ответ. - Да
и зачем? Король бежал, королева мертва, а ребенка вы сами убить не
позволите...
Не зря же вы перевели его поближе к себе.
У Паррота отлегло от сердца. Выходит, богоравный жив, а воины
похоронили кого-то другого. Скорее всего это был ребенок кормилицы. Но
зачем Маттео понадобилось убивать сына кормилицы? Казначей не видел в этом
никакого смысла. Если бы Советник умертвил женщину, это еще можно было бы
как-то объяснить, но...
Паррот поморщился: что-то не сходилось, что-то он упустил из виду, но
что именно, понять был не в силах. Решив обдумать ситуацию позже, в
одиночестве, он быстрым шагом подошел к столу и резким движением выдвинул
один из ящиков. Запустив в него руку, Паррот вытащил из дальнего угла
увесистый бархатный кошель с вышитым на нем гербом Мэсфальда и через всю
комнату швырнул его стоящему ближе воину. Тот с легкостью поймал его и,
даже не заглянув внутрь, спрятал за пазуху. Паррот знал, что в кошельке
было гораздо больше, чем могло понадобиться этим двоим, но не стал
мелочиться. Воины должны были получить кое-что за работу, хотя, наверное, и
следовало бы наказать их за допущенную небрежность.
- Вон, - коротко приказал Паррот, кивнув на Дверь. Воины не заставили
повторять дважды и, поклонившись, удалились. Из короткого разговора с
воинами он уяснил для себя одно: богоравный должен быть жив, равно как и
кормилица, однако где их искать - так и оставалось пока загадкой. Оба воина
считали, что Маттео переселил женщину с королевским сыном в другое место.
Все это было слишком странным, чтобы сразу все уяснить; Паррот
опустился в кресло и откинулся на спинку, забросив ноги на стол. У него
как-то сразу испортилось настроение.
***
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг