АНДРЕЙ АНИКИН
Пятое путешествие Гулливера
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
Недаром говорится: никому не дано знать свою судьбу. Закончив свои
записки о четырех опасных плаваниях в заморские страны, Лемюэл Гулливер
полагал, что он мирно окончит свои дни в кругу семьи. Но обстоятельства
заставили его вскоре отправиться в новое путешествие, о котором он позже
написал отчет. Покойный доктор Джонатан Свифт, который, как выяснилось, был
подлинным издателем записок Гулливера, не успел опубликовать этот отчет.
Ныне мы восполняем пробел.
В своем пятом путешествии Гулливер посетил два государства, в которых
нет лилипутов, великанов, летающих островов или говорящих лошадей. Тем не
менее его безыскусственный рассказ не лишен интереса и поучителен. Вот что
пишет наш путешественник: "В каждой из этих стран жизнь народа пошла особым
путем, и на первый взгляд трудно представить себе что-либо более различное,
даже противоположное. Но я, как говорится, на собственной шкуре убедился,
что недостатки человеческой природы имеют странное сходство. Приближаясь к
концу жизненного пути, я снова взялся за перо, чтобы предостеречь людей
против опасностей, которые таит превращение в одержимых расчетом и корыстью
жителей Пекуньярии или в нищих духом и телом обитателей Эквигомии".
Название первой страны Гулливер не без основания возводит к латинскому
слову "пекуниа", что означает "деньги".
Со своей обычной скромностью оговаривает он, что предоставляет более
ученым людям судить, как попала латынь на этот остров, затерянный в южной
части Индийского океана. Эквигомия тоже слово латинского корня и может
означать "страна равных людей".
Мы надеемся в дальнейшем опубликовать ту часть отчета Гулливера, в
которой он рассказывает о приключениях в Пекуньярии и о нравах пекуньярцев.
Ныне мы вынуждены ограничиться краткой справкой, которая должна сделать
понятным повествование о последующих событиях.
Деньги, Собственность и Конкуренция - эти три верховных божества
пекуньярского пантеона - жестоко царят над людьми. В этой стране никто
ничего не делает даром. Ничто не предпринимается, если не обещает прибыли.
Гулливер познакомился с системой управления страной, где парламент
носит название Палаты Собственников и состоит из людей, которые могут и
хотят доказать, что их состояние превышает определенную сумму.
Он долго не мог привыкнуть к дурной оригинальности, нелепой
экстравагантности и расточительности пекуньярцев в одежде и убранстве
домов. Потом он понял: на этом покоилось хозяйственное благосостояние
страны, и собственники всеми средствами поощряли эту манию.
Искусство стало в Пекуньярии рабом торговли. Художники давно бросили
писать картины и придумывают лишь новые модели женского белья и причесок.
Писатели сочиняют лживые похвалы товарам, которые становятся все
бесполезнее. Исчезла чистая наука, ибо за нее никто не хочет платить.
Гулливер рассказывает о странной бухгалтерии в отношениях между
родителями и детьми. С самого рождения ребенка родители заводят особую
книгу, в которую вносят все свои расходы на него. Он описывает другой
чудовищный обычай - так называемый "аукцион невинности". Девушки из
приличных, но небогатых семей публично продают себя любому, кто даст самую
высокую цену. Гулливер рассказывает, как он едва не упал в обморок, когда
на помост аукциона вышла девушка, разительно похожая на его дочь Нэнси.
Горькая судьба приводит Гулливера в долговую тюрьму, которая, кстати
сказать, принадлежит частной компании и действует как коммерческое
предприятие. Только в тюрьме встречает он порядочного и относительно
бескорыстного человека, и тот своим советом помогает ему выбраться оттуда.
Гулливера выкупает купеческая компания, которой нужны его мореходные и
географические познания.
Гулливер поселяется в столице государства городе Тонваш, становится
влиятельным человеком, привлекает внимание главы государства Нагира и
хозяина синдиката наемных убийц Оффура. Вопреки своей воле он оказывается в
центре большой политической и финансовой игры, положение его делается все
опаснее. Он очень нужен и купеческой компании, которой покровительствует
глава государства, и ее соперникам из числа друзей Оффура...
Дальше Гулливер рассказывает сам.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПОХИЩЕНИЕ ГУЛЛИВЕРА.
ОН БЕЖИТ С КОРАБЛЯ И ПОПАДАЕТ В ЭКВИГОМИЮ, ГДЕ ВСТРЕЧАЕТ ПЛОХОЙ ПРИЕМ
С тех пор у дверей моего служебного кабинета, в доме, где я жил, в
моем красивом экипаже - всюду сидели двое или трое молодцов. Они были
вооружены до зубов и не спускали с меня глаз. Это были телохранители
Западной компании.
Но вскоре я заметил, что нахожусь под надзором еще одной группы
вооруженных людей. Трудно было ошибиться: они были от Оффура. Теперь я
ходил в сопровождении двух отрядов телохранителей, которые волками смотрели
друг на друга и готовы были каждый момент открыть пальбу. Я молил бога,
чтобы этого не случилось, ибо не сомневался, что в суматохе убьют и меня.
Между тем все было готово к моему отъезду и выходу в море, где меня не
могли достать длинные руки Оффура. Был разработан хитроумный план бегства
из:под надзора его людей.
Но рок судил иначе...
Я должен извиниться перед читателями за некоторые подробности, без
чего, однако, трудно рассказать ход событий.
Дело в том, что от непривычной пищи у меня появились запоры,
заставлявшие довольно много времени посвящать занятию, о котором не принято
говорить вслух. Отхожее место в доме, который я снимал в фешенебельном
квартале Тонваша, находилось, по капризу архитектора, далеко от спальни, в
конце небольшого коридора. Когда я уединялся там, один из моих
телохранителей садился на диванчик, стоявший в коридоре, и терпеливо ждал
меня.
Поздно вечером, за два дня до намеченного бегства, я зашел в этот
уютный уголок, снабженный по моему заказу мягким сиденьем. Прошло, может
быть, минут пятнадцать, когда я услышал какой-то подозрительный шум. В тот
же момент крючок был сорван, дверь распахнулась, и чья-то жесткая ладонь
зажала мне рот. Я успел увидеть, что бандитов было двое и что мой
телохранитель, который, видимо, задремал на своем диванчике, лежит на полу
в луже крови. Его убили неожиданным ударом кинжала. Один из негодяев,
хихикнув, перерезал тем же самым кинжалом завязки моих штанов, так что я
был вынужден поддерживать их рукой. Второй открыл маленькое окошко, которое
выходило в переулок, и едва слышно свистнул.
Окно было на высоте 10 или 12 футов, но снаружи была приставлена
лестница. Они засунули мне в рот кляп, подняли в воздух и передали в окошко
третьему бандиту, который стоял на лестнице. Держась за штаны, я стал
осторожно спускаться по лестнице. В этот момент в доме грянул выстрел,
потом eute один, послышались крики и ругань. Но меня уже впихнули в
стоявшую рядом карету с закрытыми шторами, по обе стороны от меня сели два
бандита, кучер хлестнул лошадей, и карета покатилась. Скоро один из них
вынул, у меня изо рта кляп.
Я пытался заговорить с похитителями, предлагал им деньги, но все было
напрасно. Они сидели как истуканы, не разговаривая даже между собой.
Недаром говорили, что людей Оффура нельзя подкупить: они получают слишком
большие деньги!, а за предательство их ждет скорая и неотвратимая расплата.
Я не мог понять, куда меня везут, но часа через два это выяснилось: в
Порт-Тонваш. Через день я должен был отплыть оттуда капитаном корабля, мне
же пришлось взойти на борт неизвестного судна в довольно жалком виде. Меня
поместили, впрочем, в приличной каюте, дали новую одежду и накормили.
Я слышал, как судно снимается с якоря и поднимает паруса.
По всей видимости, мы двигались к устью реки. Скоро действительно я
почувствовал по ударам волн, что судно вышло в море. Как видно, Оффур и его
друзья или клиенты решили добиться своего силой: отвезти меня в Лах и
отправить с их кораблями в Индию. .
Когда слуга принес мне утром завтрак, я заявил, что желаю говорить с
капитаном. Он явился через полчаса и был со мной весьма любезен, сказав,
что я не должен считать себя узником и могу ходить по судну где мне
заблагорассудится. Капитан сказал также, что он не намерен вмешиваться в
чужие дела и не хочет знать, кто я и зачем меня надо срочно и скрытно
доставить в Лах. Он собирается лишь честно выполнить то, за что получил
деньги, и передать меня живым и невредимым указанным ему людям в Лахе.
Я сказал капитану, что ценю его любезность, что я сам старый моряк и
интересуюсь, каким курсом мы следуем. Капитан объяснил, что мы пройдем
ближе к берегам Эквигомий и обойдем пояс рифов у северо-восточного
побережья острова, но ни в какие порты заходить не будем.
Однако на шестой день плавания внезапно налетевший фквал сломал у нас
грот-мачту, основание которой было истощено жуками-древоточцами. При
падении она сломала реи и Дорвала снасти бизань-мачты. Идти с такими
повреждениями в Лах было невозможно, возвращаться в Порт-Тонваш тоже.
Капитан принял решение зайти в эквигомский порт, oт которого мы находились
не более чем в 50 милях, и там произвести ремонт.
Между обеими странами не было войны, но отношения оставались
натянутыми. Пекуньярским судам не рекомендовалось бeз крайней необходимости
заходить в порты Эквигомии, но капитан решил, что у него нет иного выхода.
Приближаясь к порту, наше судно подняло флаг и особый сигнал,
означавший, дружественные намерения и просьбу о разрешении на вход.
Ответного сигнала на маяке мы ждали двое суток и уже начинали терять
надежду. Но он все же появился.
Капитан попросил меня спуститься в каюту и приставил ко мне матроса,
который должен был неотступно следить за мной.
Этот матрос спал на полу в моей каюте, прицепив к поясу ключ от двери.
После некоторых колебаний я решил воспользоваться случаем и бежать. В
мой рацион входила пекуньярская морская водка, напоминающая наш джин. Я
скопил порции за несколько дней и вечером пригласил моего сторожа выпить со
мной.
При этом я постарался уменьшить свою долю, против чего он отнюдь не
возражал. Когда же он заснул тяжелым пьяным сном, я отцепил ключ, тихо
открыл дверь и выбрался на палубу. К счастью, было темно, как в
законопаченной бочке, так что я мог незаметно спуститься по веревке за
борт. До берега было не более двухсот ярдов. Я выбрался на берег и стал
выжимать свою одежду, когда увидел приближающийся ко мне свет фонаря. Еще
через несколько секунд мелькнуло несколько фигур, бегущих ко мне. Один из
них что-то крикнул. Я ответил по-пекуньярски, что я безоружен, и стоял
молча. Вдруг раздался выстрел, мне обожгло плечо, и я упал на песок,
ГЛАВА ВТОРАЯ.
ГУЛЛИВЕР В ГОСПИТАЛЕ, ОН УЗНАЕТ О ВЕЛИКОМ ИМПЕРАТОРЕ ОАНЕ. РАВНЫЕ И
СВЕРХРАВНЫЕ
К счастью, эквигом оказался не очень метким стрелком.
Пуля прошла навылет сквозь мякоть плеча, но я, вероятно, потерял много
крови. Поэтому, когда эти люди тащили куда-то меня, мокрого и
окровавленного, сознание мое стало затемняться.
Очнувшись, я почувствовал, что мое плечо крепко перевязано, так что,
кровь больше не течет, а сам я лежу на чем-то вроде кровати, совершенно
голый, но прикрытый старым, вытертым одеялом. Вошел человек и, увидев, что
я в сознании, помог мне приподняться и натянуть на себя какую-то рубаху.
При этом я сделал неловкое движение, плечо мне пронзила острая боль, и я
едва снова не потерял сознание. Бинты стали пропитываться кровью. Человек
вышел из комнаты и вернулся с другим, в котором по уверенным движениям и
повелительному голосу можно было узнать врача. За ними вошли еще двое и
встали у дверей.
Врач искусно размотал бинты и стал смачивать рану какимто раствором.
Вдруг за окном раздался крик и удары не то колокола, не то гонга. Врач
оставил меня, все четверо повернулись лицом к исписанным непонятными
буквами полотнищам, висевшим на стенах, и стали выкрикивать какие-то слова,
по всей видимости молитвы. Подобные восклицания доносились из-за окна,
сквозь открытую дверь комнаты и еще откуда-то. Потом крики сменились
монотонным бормотаньем, которое постепенно затихло.
Все это время я лежал с открытой раной, которая, к счастью,
кровоточила не очень сильно. Пока врач делал мне перевязку, я присмотрелся
к эквигомам. Все четверо были одеты совершенно одинаково: в длинные рубахи
из какой-то ткани, похожей на мешковину, и штаны до колен. На ногах были
грубые башмаки с деревянными подметками. Скоро я убедился, что все жители
этой страны, мужчины и женщины, носят одну и ту же одежду. Равенство здесь
включало стремление к тому, чтобы женщина внешне как можно меньше
отличалась от мужчины.
Когда врач кончил свою работу, один из эквигомов, стоявших у дверей, о
чем-то спросил его. Врач бросил на меня испытующий взгляд и ответил. Трое
вышли, остался только тот человек, который принес мне рубашку. Он,
очевидно, спал в моей комнате на втором топчане, стоявшем в нескольких
футах от моего. Я чувствовал себя очень слабым и скоро заснул.
Когда я проснулся, мне принесли тарелку тушеных овощей, которые я съел
с аппетитом, так как не ел, вероятно, уже больше суток. Мой сосед обратился
ко мне с каким-то вопросом, который я, естественно, не понял. Тогда, к моей
радости, он спросил по-пекуньярски, говорю ли я на этом языке. Когда я
ответил утвердительно, он спросил:
- Как ты себя чувствуешь? Можешь ли отвечать на вопросы?
Я сказал, что охотно отвечу на любые вопросы, так как чувствую себя
лучше. Он вышел и скоро вернулся с теми двумя эквигомами, которые
присутствовали при перевязке и на молитве. Один из них задавал вопросы, а
второй записывал. Мой сосед был переводчиком.
- Как твое имя? - перевел он первый вопрос.
Я ответил, что на родине меня звали Лемюэл Гулливер, а в Пекуньярии
мне дали имя Нэмис, что значит Морской Человек.
- С какой целью пытался ты проникнуть в Эквигомию?
Я коротко рассказал свою историю и сказал, что не имел ни малейшего
злого умысла, высаживаясь в их стране. Эквигомы внимательно выслушали, и
переводчик снова спросил:
- С какой целью ты действительно пытался проникнуть в Эквигомию?
Я повторил то же самое с некоторыми дополнениями и подробностями, но
услышал опять:
- Скажи прямо, с какой целью ты пытался проникнуть в Эквигомию?
Эта странная игра возобновлялась много раз, так что я сильно устал.
Эквигомы посовещались и ушли, оставив со мной переводчика. Впрочем, он был,
видимо, также сторожем, санитаром и слугой. Я решил, что настало время мне
задать несколько вопросов, и спросил для начала, где я нахожусь. Оказалось,
что в военном госпитале, куда меня доставили солдаты, один из которых
стрелял в меня.
- Почему он стрелял? Ведь он видел, что я безоружен.
- Он будет наказан.
- Кто те люди, что задавали мне вопросы?
- Один из них - сверхравный. Все эквигомы равны, но некоторые, особо
заслуженные, равны более других. Мы называем их сверхравными.
- Но почему сверхравный не верит тому, что я говорю? Ведь это чистая
правда.
Переводчик смотрел на меня так, как будто я ничего не сказал или он
ничего не слышал. Я решил зайти совсем с другой стороны и спросил, почему
он так хорошо знает пекуньярский язык, но опять не получил никакого ответа.
Очевидно, такова была манера эквигомов реагировать на неуместные вопросы.
Мы помолчали, а я тем временем еще раз оглядел комнату и увидел то, что
раньше не замечал: большой портрет над моей головой. На нем был изображен
широколицый человек средних лет.
- Чей это портрет? - спросил я эквигома.
Он посмотрел на меня с изумлением и ответил: - Императора Оана.
- Разве Эквигомия - империя?
- Нет, Эквигомия - страна равных.
- Но зачем вам тогда император?
Ответа не последовало. Тогда я осторожно спросил, жив ли император
Оан.
- Разумеется.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг