Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Воодушевление игры покинуло Меня. Нехотя, как нехотя слушал  Магнус,  Я
рассказал  ему  о  проповеди  и  этих  серьезно  верующих,  которые  глотают
кощунство, как мармелад.
     - А разве вы ожидали чего-нибудь другого, м-р Вандергуд?
     - Я ожидал, что меня побьют палками за наглость. Когда  Я  кощунственно
пародировал эти красивые слова Евангелия...
     - Да, это красивые слова, - согласился Магнус. - Но разве вы до сих пор
не знали, что всякое  богослужение  и  всякая  ихняя  вера  кощунство?  Если
простая облатка у них называется телом Христовым, а какой-нибудь  Сикст  или
Пий спокойно и с доброго согласия  всех  католиков  зовет  себя  Наместником
Христа, то отчего же и вам, американцу из Иллинойса, не быть его... хотя  бы
губернатором?  Это  не  кощунство,  м-р  Вандергуд,  это  просто  аллегории,
необходимые для грубых голов, и вы напрасно расточаете ваш гнев. Но когда же
вы приступите к делу?
     С хорошо сделанной грустью Я развел руками:
     - Я хочу делать, но Я не знаю, что делать. Вероятно,  не  приступлю  до
тех пор, пока вы, Магнус, не решитесь оказать мне помощь.
     Он хмуро взглянул на свои большие, неподвижные, белые  руки,  потом  на
Меня:
     - Вы слишком доверчивы, м-р Вандергуд, это  большой  недостаток...  при
трех миллиардах. Нет, я для вас не гожусь. У нас разные дороги.
     - Но, дорогой Магнус!..
     Мне показалось, что он ударит Меня за это нежнейшее "дорогой",  которое
Я пропел наилучшим фальцетом. Но раз дело доходит до  бокса,  то  отчего  не
говорить дальше? Со всею  сладостью,  какая  скопилась  у  Меня  в  Риме,  Я
посмотрел на хмурую физиономию Моего друга  и  еще  более  нежным  фальцетом
пропел:
     - А какой вы национальности, дорогой... синьор  Магнус?  Мне  почему-то
кажется, что вы не итальянец.
     Он равнодушно ответил:
     - Да, я не итальянец.
     - Но ваше отечество...
     - Мое отечество?.. omne solum liberum libero patria. - Вы, вероятно, не
знаете латыни? Это значит, м-р Вандергуд: всякая  свобода  -  отечество  для
свободного человека. Не хотите ли позавтракать со мною?
     Приглашение было сделано таким ледяным тоном и  отсутствие  Марии  было
так густо подчеркнуто, что Я  был  вынужден  вежливо  отказаться.  Черт  его
возьми, этого человечка!
     Мне было вовсе не весело в то  утро.  Мне  искренне  хотелось  дружески
поплакать в его жилет, а он на  корню  сушил  все  Мои  благородные  порывы.
Вздохнув и сделав лицо содержательным, как уголовный  роман,  Я  перешел  на
другую роль, приготовленную, собственно,  для  Марии,  -  понизив  голос,  Я
сказал:
     - Хочу быть откровенным с вами, синьор Магнус. В Моем...  прошлом  есть
темные страницы, которые я хотел бы искупить. Я...
     Он быстро перебил Меня:
     - Во всяком прошлом есть темные страницы, м-р Вандергуд,  и  я  сам  не
настолько безупречен, чтобы принять исповедь такого достойного  джентльмена.
Я плохой духовник, - добавил он с самой неприятной усмешкой, - я  не  прощаю
кающихся, а при этом условии где же сладость исповеди? Лучше расскажите  мне
что-нибудь еще о... вашем племяннике. Он молод?
     Мы поговорили  о  племяннике,  и  Магнус  вежливо  улыбался.  Потом  мы
помолчали. Потом Магнус спросил, был ли Я  в  Ватиканской  галерее,  -  и  Я
откланялся, передав мой привет синьорине Марии. Признаться, Я имел  довольно
жалкий вид и почувствовал живейшую благодарность к Магнусу, когда он  сказал
на прощанье:
     - Не сердитесь на меня, м-р Вандергуд.  Я  несколько  нездоров  сегодня
и... немного озабочен своими делами. Просто некоторый припадок  мизантропии.
В другой раз надеюсь быть более приятным собеседником, а за сегодняшнее утро
извините. Я передам ваш привет Марии.
     Если этот чернобородый молодец  играл,  то  надо  признаться,  Я  нашел
достойного партнера! Дюжина негритянских ребят не могла бы слизать  с  Моего
лица той  патоки,  которую  вызвало  на  нем  одно  только  скупое  обещание
Магнуса - передать мой привет Марии. До самого  отеля  Я  идиотски  улыбался
кожаной спине моего шофера и осчастливил Топпи поцелуем в темя; каналья  все
еще пахнет мехом, как молодой чертенок!
     - Вижу, что вы съездили недаром, - многозначительно сказал Топпи. - Как
поживает та... дочь Магнуса, вы понимаете?
     - Прекрасно, Топпи, прекрасно. Она нашла, что я  напоминаю  красотой  и
мудростью царя Соломона!
     Топпи благосклонно ухмыльнулся на мою неудачную остроту, а с Меня сразу
сползла вся патока, и сахар заменился уксусом и желчью. Я заперся у  себя  и
на долгое время предался холодному гневу на  Сатану,  который  влюбляется  в
женщину.
     Когда ты влюбляешься в женщину, Мой земной  товарищ,  и  тебя  начинает
трясти лихорадка любви, ты считаешь себя оригинальным? А Я нет. Я  вижу  все
легионы пар, начиная с Адама и Евы, Я вижу их  поцелуи  и  ласки,  слышу  их
слова, проклятые проклятием однообразия, и Мне  становится  ненавистным  Мой
рот, смеющий шептать чужие шепоты, Мои глаза, повторяющие чужие  взоры,  Мое
сердце,  покорно  поддающееся  дешевому  заводному  ключу.   Я   вижу   всех
спарившихся  животных  в  их  мычании   и   ласках,   проклятых   проклятием
однообразия, и  Мне  становится  омерзительной  эта  податливая  масса  Моих
костей,  мяса  и  нервов,  это   проклятое   тесто   для   всех.   Берегись,
Вочеловечившийся, на Тебя надвигается обман!
     Не хочешь ли взять себе Марию, земной товарищ? Возьми ее. Она  твоя,  а
не Моя. Ах, если бы Мария была Моей рабыней, Я надел бы ей веревку на шею и,
нагую, вывел бы на базар: кто покупает? Кто  даст  Мне  больше  за  неземную
красоту?  Ах,  не  обижайте  бедного  слепого  торговца:  шире   раскрывайте
кошельки, громче звените золотом, щедрые господа!..
     Что, она не хочет идти? Не бойся, господин, она пойдет и  будет  любить
тебя... это просто девичий стыд, господин!
     Вот Я подстегну ее этим концом веревки - хочешь, Я доведу ее  до  твоей
опочивальни, до самого твоего ложа, добрый господин? Возьми ее  с  веревкой,
веревку Я отдаю даром, но избавь  Меня  от  небесной  красоты!  У  нее  лицо
пресветлой Мадонны, она дочь почтеннейшего Фомы Магнуса, и они  оба  украли:
один свое имя и белые руки, другая - свой пречистый лик! Ах!..
     Но, кажется, Я начинаю играть уже с тобой, Мой  дорогой  читатель?  Это
ошибка: Я просто взял не ту тетрадку. Нет, это не ошибка, это хуже. Я  играю
оттого, что мое оди-, ночество очень велико, очень глубоко, - боюсь, что оно
не имеет дна совсем! Я становлюсь на край  пропасти  и  бросаю  туда  слова,
множество тяжелых слов, но они падают без звука. Я бросаю туда смех,  угрозы
и рыдания. Я плюю в нее, Я свергаю в  нее  груды  камней,  глыбы  утесов,  Я
низвергаю в нее горы - а там все пусто и глухо. Нет,  положительно,  у  этой
пропасти нет дна, товарищ, и мы напрасно трудимся с тобою и потеем!
     ...Но я вижу твою улыбку и твое хитрое подмаргиванье: ты понял,  почему
Я так кисло  заговорил  об  одиночестве...  ах,  эта  любовь!  И  ты  хочешь
спросить: есть ли у меня любовницы?
     Есть. Две.  Одна  русская  графиня,  другая  итальянская  графиня.  Они
различаются духами, но это такая несущественная  разница,  что  Я  одинаково
люблю обеих.
     Ты еще хочешь спросить, поеду ли Я к Фоме Магнусу?
     Да, Я поеду к Фоме Магнусу, Я очень люблю его. Это пустяки, что у  него
вымышленное имя и что дочь его имеет дерзость походить  на  Мадонну.  Я  сам
недостаточно Вандергуд, для того чтобы быть особенно придирчивым к именам, -
и  Я  сам  слишком  вочеловечился,  чтобы  не   простить   другому   попытки
обожествитъся.
     Клянусь вечным спасением, одно вполне стоит другого!

                                                          21 февраля 1914 г.
                                                           Рим, вилла Орсини
     Меня посетил кардинал X.,  ближайший  друг  и  наперсник  папы  и,  как
говорят, его наиболее вероятный преемник. Его сопровождали  два  аббата,  и,
вообще, это очень важная особа, визит которой приносит Мне немалую честь.
     Я встретил его преосвященство в приемной Моего нового  дворца  и  успел
заметить, как  нырял  Топпи  под  руками  священников  и  кардинала,  срывая
благословения быстрее, чем ловелас поцелуи у красоток.  Шесть  благочестивых
рук едва успевали справиться с одним Чертом, которым овладело благочестие, и
уже на пороге в Мой кабинет он еще раз успел  ткнуться  в  живот  кардиналу.
Экстаз!
     Кардинал X. говорит  на  всех  европейских  языках  и,  из  уважения  к
звездному  флагу  и  миллиардам,  наш  разговор  вел  по-английски.  Начался
разговор с того, что его преосвященство поздравил Меня с приобретением виллы
Орсини, во всех подробностях за  двести  лет  рассказал  Мне  историю  Моего
жилища. Это было неожиданно, очень  длинно,  местами  не  совсем  понятно  и
заставило Меня, как истинного американского осла, уныло хлопать ушами...  но
зато Я хорошо рассмотрел Моего важного и слишком ученого посетителя.
     Он еще совсем не стар, широк в  плечах,  приземист  и,  видимо,  вообще
крепкого телосложения и здоровья. Лицо у него крупное  и  почти  квадратное;
слегка оливковый цвет и густая синева на бритых местах, такие же смуглые, но
очень тонкие и красивые руки свидетельствуют о его  испанской  крови,  -  до
того, как посвятить себя Богу, кардинал X. был испанским грандом и герцогом.
Но черные глаза очень малы и слишком глубоко посажены под густые  брови,  но
расстояние между коротким носом и тонкими губами слишком велико... и Мне это
напоминает кого-то. Но  кого?  И  что  это  за  странная  манера  непременно
кого-нибудь напоминать? Какого-нибудь святого, конечно?
     На мгновение кардинал задумался, и вдруг Я ясно вспомнил: да это просто
старая   бритая   обезьяна!   Это   ее   торжественно-печальная    бездонная
задумчивость, это ее злой огонек в  узеньком  зрачке!  Но  уже  в  следующее
мгновение кардинал  смеялся,  играл  лицом  и  жестами,  как  неаполитанский
лаццароне, - он не рассказывал Мне историю дворца, он играл, он  представлял
ее в лицах и драматических монологах! У него короткие, совсем  не  обезьяньи
ручки, и, когда он взмахивает ими, он похож скорее на пингвина, а голос  его
напоминает говорящего попугая, - кто же ты, наконец?
     Нет, обезьяна! Вот он снова засмеялся,  и  Я  вижу,  что  он  не  умеет
смеяться. Словно только вчера он  научился  этому  человеческому  искусству,
очень  любит  смех,  но  каждый  раз  с   трудом   находит   его   в   своей
неприспособленной гортани, давится звуками, кудахтает, почти стонет.  Нельзя
не вторить этому странному смеху, он  заразителен,  но  уже  скоро  начинает
ломить челюсти, зубы и мускулы деревенеют.
     Это  было  замечательно,  Я  положительно  увлекся  созерцанием,  когда
кардинал X. внезапно оборвал свою лекцию о вилле Орсини припадком  стонущего
смеха и спокойно замолчал. Перебирал четки тонкими пальцами, спокойно молчал
и смотрел на Меня с выражением глубочайшей преданности  и  нежнейшей  любви:
что-то вроде слез засветилось в его черных глазках - так Я ему нравился, так
он любил Меня! Сбитый с мыслей внезапной остановкой, когда  поезд  гнал  под
уклон, Я тоже молчал и - что  же  делать!  -  также  нежно  смотрел  на  его
квадратное обезьянье лицо. Нежность переходила в любовь, любовь  становилась
страстью, а мы все молчали... еще мгновение,  и  мы  задушим  друг  друга  в
объятьях!
     - Вот вы и в Риме, м-р Вандергуд, - сладко пропела старая обезьяна,  не
меняя своего любовного взора.
     - Вот я и в Риме, - покорно согласился Я, продолжая смотреть с  тою  же
греховной страстью.
     - А вы знаете, м-р Вандергуд, зачем я к вам приехал? - кроме,  конечно,
удовольствия познакомиться и т. д.?
     Я подумал и с тем же пылким взглядом ответил:
     - За деньгами, ваше преосвященство?
     Кардинал коротко  взмахнул  крылышками,  засмеялся,  похлопал  себя  по
коленке и снова застыл в любовном созерцании Моего носа. Это немое обожание,
на которое Я отвечал удвоенной  страстью,  начало  приводить  Меня  в  очень
странное состояние. Я нарочно рассказываю тебе так подробно, чтобы ты  понял
Мое желание в эту минуту пойти колесом, запеть петухом, рассказать наилучший
арканзасский анекдот или попросту предложить его преосвященству снять сутану
и дружески поиграть в чехарду!
     - Ваше преосвященство...
     - Я очень люблю американцев, м-р Вандергуд.
     - Ваше преосвященство! В Арканзасе рассказывают...
     - Но вы хотите скорее к делу? Я понимаю ваше нетерпение - денежные дела
любят поспешность, не так ли?
     - Смотря по тому, на каком стуле вы сидите, ваше преосвященство.
     Квадратное лицо кардинала стало серьезным, и в глазах мелькнул любовный
укор:
     - Не гневайтесь на мое увлечение, м-р Вандергуд. Я  так  люблю  историю
нашего великого города, что не мог отказать себе в удовольствии... Разве то,
что вы видите теперь, есть Рим? Рима нет, м-р Вандергуд. Когда-то  это  было
вечным городом, а теперь это лишь большой город, и чем  он  больше,  тем  он
дальше от вечности. Где тот великий Дух, который осенял его?
     Я не стану передавать  тебе  всей  болтовни  фиолетового  попугая,  его
нежно-каннибальских взглядов, кривляний и смеха. Вот что сказала Мне  старая
бритая обезьяна, когда наконец угомонилась:
     - Ваше несчастье в том, м-р Вандергуд, что вы слишком любите людей...
     - Возлюби ближнего...
     - Ну и пусть ближние  любят  друг  друга,  учите  их  этому,  внушайте,
приказывайте, но  зачем  это  вам?  Когда  слишком  любят,  то  не  замечают
недостатков любимого предмета, и еще хуже: их охотно возводят в достоинства.
Как же вы будете  исправлять  людей,  делать  их  счастливыми,  не  зная  их
недостатков, пороки принимая за добродетели? Когда любят,  то  и  жалеют,  а
жалость убивает силу. Видите, я вполне откровенен с вами, м-р  Вандергуд,  и
еще раз скажу: любовь - это бессилие. Любовь вытащит у вас деньги из кармана
и потратит их... на румяна! Предоставьте  тем,  кто  на  низу,  любить  друг
друга, требуйте от них этого, но вы, вознесенный так высоко, одаренный таким
могуществом!..
     - Но что же мне делать, ваше преосвященство? Я теряюсь.  С  детства,  и
именно в церкви, мне твердили о необходимости любви, я поверил, и вот...
     Кардинал задумался. Как и смех, задумчивость приходила к нему  внезапно
и  сразу  делала  его  квадратное  лицо  немым,  скорбно-унылым  и   немного
наивно-торжественным. Выпятив вперед и склеив  свои  тонкие  губы,  опершись
подбородком на ладонь, он неподвижно уставил на Меня  свои  острые  запавшие
глаза, и в них была печаль. Он  словно  ждал  окончания  моей  фразы  и,  не
дождавшись, вздохнул и замигал глазами.
     - Детство, да... - пробормотал он, все так же печально моргая, -  дети,
да. Но ведь теперь вы не дитя? Забудьте, вот и все. Чудесный  дар  забвения,
знаете?
     Он слегка оскалил белые зубы  и  многозначительно  почесал  нос  тонким
пальцем. И продолжал серьезно:
     - Но это все равно, м-р Вандергуд, вы сами ничего сделать не  можете...
да, да! Надо знать людей, чтобы сделать их  счастливыми,  -  ведь  это  ваша
благородная  задача?  -  а  знает  людей  только   Церковь.   Она   мать   и
воспитательница я течение многих тысяч лет, и ее опыт единственный  и,  могу
сказать, непогрешимый.  Насколько  я  знаком  с  вашей  жизнью,  вы  опытный
скотовод, м-р Вандергуд? И, конечно, вы  знаете,  что  такое  опыт  даже  по
отношению к таким несложным существам, как...
     - Как свиньи.
     Он испуганно мигнул на Меня  глазами  -  и  вдруг  залаял,  закудахтал,
завыл: это он смеялся.
     - Свиньи? Это очень хорошо,  это  великолепно,  м-р  Вандергуд,  но  не
забудьте, что в них иногда вселяются бесы!
     Покончив с своим смехом, он продолжал:
     - Уча, мы учимся сами. Я  не  скажу,  чтобы  все  методы  воспитания  и
исправления, которые применяла Церковь, были одинаково удачны. Нет, мы часто
ошибались, но каждая наша ошибка вела к  упорядочению  наших  приемов...  Мы
совершенствуемся, м-р Вандергуд, мы совершенствуемся!
     Я намекнул на  быстрый  рост  рационализма,  который  в  самом  близком
будущем грозит гибелью "усовершенствованной" церкви, но  кардинал  X.  снова
замахал короткими обрубками крыльев и положительно завыл от смеха:
     - Рационализм! Да у вас несомненный  талант  юмориста,  м-р  Вандергуд!
Скажите,  известный  Марк  Твен  не  ваш  ли  соотечественник?..   Да,   да!
Рационализм! А вы припоминаете, от какого слова это происходит и что  значит
ratio? An nescis, mi fili, quantilla sapientia regitur orbis? 2 Ax,  дорогой
Вандергуд, говорить на этой  земле  о  рацио  еще  более  неуместно,  нежели
упоминать о веревке в доме повешенного!
     Я смотрел на эту старую обезьяну, как  она  веселилась,  и  мне  самому
становилось весело. Я вглядывался в эту смесь мартышки, говорящего  попугая,
пингвина, лисицы, волка,- и что еще там есть? - и Мне самому стало смешно: Я
люблю веселых самоубийц. Мы еще долго потешались над несчастным рацио,  пока
его преосвященство не успокоился и не перешел в наставительный тон:

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг