- Очень трудно, мистер Вандергуд.
Но тут я взглянул случайно на Марию, и мои сентиментальные слезы сразу
высохли. Вообще этот вечер памятен мне самыми неожиданными и нелепыми
переходами в настроении, ты, вероятно, знаешь их, человече? То я ныл и
звякал лирою, как слезливый поэт, то вдруг преисполнялся каменным
спокойствием и чувством несокрушимой силы, а то начинал болтать глупости,
как попугай, испугавшийся собаки, и болтал все громче, глупее и несноснее,
пока новый переход не повергал меня в смертельную и бессловесную тоску.
Магнус поймал мой взгляд на Марию и как-то нехотя улыбнулся. Я поправил
ворот моей разорванной рубашки и сказал сухо:
- Не знаю еще, радоваться мне или нет, что я не убил тебя, дружище.
Теперь я совершенно спокоен и просил бы тебя рассказать мне все... об этой
женщине. Но так как ты лжец, то прежде всего я спрошу ее. - Синьорина Мария,
вы были моей невестой, и в ближайшие дни я думал назвать вас своей женой,
скажите же правду: вы действительно... любовница этого человека?
- Да, синьор.
- И... давно?
- Пять лет, синьор.
- А сколько вам лет сейчас?
- Девятнадцать, синьор.
- Значит, с четырнадцати лет? Продолжай, Магнус.
- О, Боже!
(Это воскликнул Топпи, старый черт.)
- Сядь, Мария. Как видишь, Вандергуд, - спокойно и сухо начал Магнус,
словно демонстрируя не человека а препарат, - эта моя любовница - явление не
совсем обычное. При ее необыкновенном сходстве с Мадонной, способном
обмануть и не таких знатоков в религии, как мы с тобою, при ее действительно
неземной красоте, чистоте и прелести она с ног до головы продажная,
развратная и совершенно бесстыдная тварь...
- Магнус!
- Успокойся. Ты видишь, как она слушает меня? Даже твой старый Топпи
ежится и краснеет, а у нее - все так же ясен взор и все черты полны
ненарушимой гармонии... ты заметил, как ясен взор Марии? Он всегда ясен.
Мария, ты слушаешь меня?
- Да, конечно.
- Хочешь апельсин или вина? Возьми там на столе. Кстати, обрати
внимание на ее походку: она всегда как будто идет по цветам или шествует на
облаках, - легкость и красота необыкновенная! Как старый ее любовник, могу
прибавить еще подробность, которой ты не знаешь: она сама, ее тело, пахнет
какими-то удивительными цветами. Теперь о ее душевных свойствах, как говорят
психологи. Если о ней говорить обычным языком, то она глупа, как гусыня,
глупа непроходимо. Но хитра. Но лжива. Очень жадна к деньгам, но любит их
только в золоте. Все, что она говорила тебе, говорила с моих слов, более
сложные фразы заучивая наизусть... я таки порядочно намучился с нею. И все
же я очень боялся, что ты, несмотря на любовь, увидишь ее слишком явную
глупость, и потому все последние решительные дни скрывал ее от тебя.
Топпи простонал:
- О, Боже! Мадонна!
- Вас это удивляет, м-р Топпи? - спросил Магнус, повернув голову. - И
не одного вас, добавлю. Помнишь, Вандергуд, я говорил тебе о роковом
сходстве Марии, которое привело одного юношу к смерти. Тогда я солгал тебе
только наполовину: юноша действительно покончил с собою, когда увидел
сущность моей Марии. Он был чист душою, любил, как и ты, и не мог вынести...
как это говорится! - крушения своего идеала.
Магнус засмеялся:
- Ты помнишь Джиованни, Мария?
- Немного.
- Ты слышишь, Вандергуд? - смеясь, спросил Магнус. - Точно так же и
таким же голосом она сказала бы обо мне через неделю, если бы ты сегодня
убил меня. Скушай еще апельсин, Мария... Но если говорить о Марии не совсем
обычным языком, то она даже и не глупа. Просто у нее нет того, что зовется
душою, совсем нет. Я много раз пытался заглянуть в глубину ее сердца, ее
мыслей, и каждый раз кончалось у меня головокружением, как на краю пропасти:
там нет ничего. Пустота. Ты, вероятно, замечал, Вандергуд, или вы, м-р
Топпи, что лед не так холоден, как лоб мертвого человека? И какую известную
вам пустоту, невольные друзья мои, вы ни вообразите себе, она не может
сравниться с тем почти абсолютным vacuum, что составляет ядро моей
прекрасной, светоносной звезды. Звезда морей,- кажется, так ты однажды
назвал ее, Вандергуд?
Магнус снова засмеялся и выпил стакан вина, он много пил в тот вечер.
- Хотите вина, м-р Топпи? Нет? ну, как хотите. Я выпью. Так вот почему,
Вандергуд, я не хотел, чтобы ты целовал руку у этой твари. Не потупляй глаз,
дружище. Вообрази, что ты в музее, и смотри на нее смело и прямо. Вы что-то
хотите возразить, м-р Топпи?
- Да, синьор Магнус. Извините меня, мистер Вандергуд, но я просил бы
позволения удалиться. Как джентльмен, хотя и... маленький, я не могу
присутствовать при... при...
Магнус насмешливо прищурил глаза:
- При такой сцене?
- Да, при такой сцене, когда один джентльмен, с молчаливого согласия
другого джентльмена, так оскорбляет женщину, - вспыльчиво воскликнул Топпи и
встал.
Все так же иронически Магнус обратился ко мне:
- А ты что скажешь, Вандергуд? Отпустить этого слишком маленького
джентльмена?
- Останься, Топпи.
Топпи покорно сел. С того момента, как начал говорить Магнус, я как
будто впервые перевел дыхание и взглянул на Марию. Что тебе сказать? Это
была Мария. И тут я понял немного, что именно происходит в голове, когда
люди начинают сходить с ума.
- Можно продолжать? - спросил Магнус. - Впрочем, мне осталось немного.
Да, я взял ее, когда ей было четырнадцать или пятнадцать лет, она сама не
знает точно своих годов, но я был уже не первый ее любовник и... не десятый.
Никогда я не мог узнать точно и полно ее прошлого. Либо она хитро лжет, либо
действительно лишена памяти, но никакие самые тонкие расспросы, на которые
попался бы даже опытный преступник, ни подкупы и подарки, ни даже угрозы - а
она очень труслива - не могли принудить ее к рассказу. Она "не помнит", вот
и все. Но ее глубочайшая развращенность, способная смутить даже султана, ее
необыкновенная опытность и смелость в арс аманди 6 подтверждают мою догадку,
что она получила воспитание в лупанарии... или при дворе какого-нибудь
Нерона. Я не знаю ее возраста, и на моих глазах она не меняется: отчего не
допустить, что ей не двадцать, а две тысячи лет? Мария... ты все умеешь и
все можешь?
Я не смотрел на эту женщину. Но в ее ответе прозвучало легкое
неудовольствие:
- Не говори глупостей. Что может подумать обо мне м-р Вандергуд?
Магнус громко рассмеялся и стукнул стаканом:
- Слышишь, Вандергуд: она дорожит твоим мнением! А если я прикажу ей
немедленно в нашем присутствии раздеться...
- Боже мой, боже мой! - простонал Топпи и закрыл лицо руками. Я быстро
взглянул в глаза Магнусу - и надолго застыл в страшном очаровании этого
взгляда. Его лицо еще смеялось, эту бледную маску еще корчило подобие
веселого смеха, но глаза были неподвижны и тусклы. Обращенные на меня, они
смотрели куда-то дальше и были ужасны своим выражением темного и пустого
бешенства: так гневаться и так грозить мог бы только череп своими пустыми
орбитами.
И опять потемнело у меня в голове, и, когда я опомнился, Магнус уже
сидел, отвернувшись, и спокойно пил вино. Не поворачиваясь, он приподнял
стакан на свет, понюхал вино, отхлебнул немного и сказал тем же спокойным
голосом, как и раньше:
- Так вот, Вандергуд, дружище. Теперь ты знаешь почти все о Марии, или
Мадонне, как ты ее называл, и я тебя спрашиваю: ты хочешь ее взять или нет?
Я отдаю ее. Возьми. Если ты скажешь да, она сегодня же будет в твоей спальне
и... клянусь вечным спасением, ты проведешь очень недурную ночь. Ну что?
- Вчера ты, а сегодня я?
- Вчера я, а сегодня ты! - Он нехотя улыбнулся. - Ты совсем плохой
мужчина, Вандергуд, что спрашиваешь о таких пустяках. Или ты еще не привык,
чтобы твою постель нагревал другой? Возьми, она славная девочка. Она все
умеет.
- Ты кого мучаешь, Магнус: меня или себя?
Магнус иронически взглянул на меня:
- Какой умный мальчик! Конечно, себя! Вы очень умный американец, м-р
Вандергуд, и я искренне удивляюсь, что вы сделали такую плохую карьеру.
Идите спать, милые дети, спокойной ночи. Что ты так смотришь, Вандергуд:
находишь, что час слишком ранний? Тогда возьми ее и прогуляйся по саду.
Когда ты увидишь Марию при лунном свете, три тысячи Магнусов не в силах
будут доказать, что это небесно чистое существо такая же тварь, как...
Я вспылил:
- Вы отвратительный мошенник и лжец, Фома Магнус! Если она получила
воспитание в лупанарии, то ваше высшее образование, почтеннейший синьор,
закончилось, видимо, в каторжной тюрьме. Откуда вы принесли этот аромат,
которым так густо пропитаны все ваши истинно джентльменские шутки и остроты.
Меня начинает тошнить от вашей бледной рожи. Сделав женщину приманкой, как
самый обыкновенный трущобный герой...
Магнус ударил кулаком по столу, его глаза налились кровью и горели.
- Молчать! Ты невообразимый осел, Вандергуд! Разве ты не понимаешь, что
я сам был обманут ею, - обманут, как и ты? Кто не обманется, встретив
Мадонну? О дьявол! И чего стоят страдания твоей ничтожной, полосатой,
американской душонки рядом с муками моей души? О дьявол! Остроты, шутки,
джентльмены и леди, ослы и тигры, боги и черти! Разве ты не видишь: это не
женщина, это орел, который ежедневно клюет мою печень! Мои муки начинаются с
утра. Каждое утро, забыв вчерашнее, я вижу перед собою Мадонну и верю! Я
думаю: что было со мною вчера? Вероятно, я ошибся, чего-то недоглядел. Не
может быть, чтобы этот ясный взор, эта божественная поступь, этот пречистый
лик Мадонны принадлежал проститутке. Это в твоей душе грязь, Фома, а она
чиста, как облатка. И бывало так, что я на коленях вымаливал прощения у этой
твари! Представляешь это: на коленях! И вот когда я был истинным и жалким
мошенником, Вандергуд. Я жалко выдумывал ее, я подсовывал ей мои мысли и
чувства, радовался, как идиот, чуть не плакал от счастья, когда она, шатаясь
в словах, что-то повторяла. Как жрец, я сам раскрашивал моего идола, а потом
падал ниц в упоении! Но правда была сильнее. Минута за минутой, час за часом
сползала с нее ложь, и бывало так, что к ночи я бил ее. Плакал и бил, бил
жестоко, как сутенер бьет свою любовницу. А потом ночь с ее вавилонским
развратом, мертвый сон - и забвение. И опять утро. И опять Мадонна. И
опять... О дьявол! Как печень у Прометея, за ночь вырастала моя вера, и как
коршун, целый день она терзала ее. Ведь я тоже живой человек, Вандергуд!
Поеживаясь, как от холода, Магнус быстро заходил по комнате, заглянул в
потухший камин и подошел к Марии. Мария вопросительно подняла на него свой
ясный взор, и с осторожной нежностью, как ласкают попугая или кошку, Магнус
погладил ее по голове, бормоча:
- Какая головка! Какая милая головка... Вандергуд, пойди погладь ее!
Я подтянул надорванный рукав и иронически спросил:
- И этого коршуна теперь ты хочешь отдать мне? У тебя уже не хватает
корму? Кроме моих миллиардов, тебе нужна и моя печень!
Но Магнус уже успокоился. Поборов волнение и заметно овладевавший им
хмель, он неторопливо вернулся на свое место и вежливо приказал:
- Сейчас я отвечу на ваш вопрос, м-р Вандергуд. Пожалуйста, пойди к
себе, Мария. Мне еще необходимо поговорить с м-ром Вандергудом. И вас,
почтеннейший м-р Топпи, я также попросил бы на время удалиться. Вы можете
побыть в зале с моими друзьями.
- Если м-р Вандергуд прикажет... - сухо сказал Топпи, не вставая.
Я утвердительно кивнул головою, и мой секретарь послушно вышел, не
глядя на Магнуса. Удалилась и Мария. Если говорить всю правду, то в первую
минуту нашего тет-а-тет с Магнусом мне снова захотелось заплакать - припасть
к его жилету и заплакать: ведь все же этот грабитель был моим другом! Но я
только глотнул слезы, сделал: ам! - и удовлетворился. Потом миг короткого
отчаяния, что Мария ушла. И медленно, словно издалека, словно от каких-то
давних воспоминаний, начало подползать к моему сердцу слепое и дикое
бешенство, потребность бить и разрушать. Скажу еще, что меня очень раздражал
надорванный, непрерывно сползавший рукав: мне надо было быть суровым и
грозным, а он делал меня смешным... ах, от каких пустяков зависит на этой
земле исход важнейших событий! Я закурил сигару и с умышленной грубостью
бросил в спокойное и ненавистное лицо Магнуса:
- Ну ты! Довольно комедий и шарлатанства. Говори, что надо. Так ты
хочешь отдать мне своего коршуна?
Магнус спокойно ответил, хотя глаза его гневно сверкнули:
- Да. Это и есть то испытание, которое я хотел предложить вам,
Вандергуд. Боюсь, что я несколько поддался чувству бесполезной и бесплодной
мести и в присутствии Марии говорил горячее, нежели следует. Дело в том, что
все это, о чем я так живописно повествовал, страсть и отчаяние и все муки...
Прометея, остались в прошлом. Теперь я смотрю на Марию без боли и даже с
некоторым удовольствием, как на красивого и полезного зверька... Полезного в
душевном хозяйстве, вы понимаете? Что такое Прометеева печень? Все это
вздор! В сущности, я должен быть только благодарен Марии. Своими зубками она
выгрызла всю мою бессмысленную веру и дала мне тот ясный, твердый и
непогрешимый взгляд на жизнь, при котором невозможны никакие обманы и...
сентиментальности. Вы должны это понять и испытать, Вандергуд, если хотите
идти вместе с Магнусом Эрго.
Я молчал, лениво посасывая сигару. Магнус потупил глаза и продолжал еще
спокойнее и суше:
- Пустынники, чтобы приучить себя к смерти, спали в гробу: пусть для
вас Мария будет этим гробом, и, когда вам захочется сходить в церковь,
поцеловать женщину или протянуть руку другу, взгляните на Марию и вспомните
ее отца, Фому Магнуса. Возьмите ее, Вандергуд, и вы скоро убедитесь в пользе
моего дара. Мне она больше не нужна. И когда ваша оскорбленная душа
загорится пламенем истинно человеческой неугасимой ненависти, а не дряблого
презрения, приходите ко мне, я приму вас в ряды моего воинства, которое уже
вскоре... Вы еще колеблетесь? Ну тогда идите ловить другие обманы, но только
бойтесь мадонн и мошенников, господин из Иллинойса!
Он громко рассмеялся и залпом выпил стакан вина. Напускное спокойствие
покинуло его. В его покрасневших глазах снова запрыгали огоньки хмеля, то
веселые и смешливые, как огоньки карнавала, то мрачно-торжественные и
дымные, как погребальные факелы у ночной могилы. Мошенник был пьян, но
держался крепко и только шумел ветвями, как дуб под южным ветром. Встав
передо мною, он цинично выпрямил грудь, словно весь выставляясь наружу, и
точно плюнул в меня словами:
- Ну! Ты еще долго будешь думать, осел? Скорее, или я тебя выгоню.
Скорее! Ты мне надоел наконец, зачем я трачу на тебя слова? О чем ты
думаешь?
В голове у меня зашумело. С яростью поддергивая сползающий проклятый
рукав, я ответил:
- Я думаю о том, какое ты злое, надменное, тупое и отвратительное
животное! Я думаю о том, в каких источниках жизни или недрах самого ада я
мог бы найти для тебя достойное наказание. Да, я пришел на эту землю, чтобы
поиграть и посмеяться. Да, я сам был готов на всякое зло, сам лгал и
притворялся, но ты, волосатый червяк, забрался в самое мое сердце и укусил
меня. Ты воспользовался тем, что у меня человеческое сердце, и укусил меня,
волосатый червяк. Как ты смел обмануть меня? Я накажу тебя.
- Ты? Меня?
Рад сказать, что Магнус казался не только изумленным, но и опешившим.
Его глаза расширились и округлились, раскрытый рот наивно выставлял белые
зубы. Словно с трудом дыша, он повторил:
- Ты? Меня?
- Да. Я тебя.
- Полиция?
- Ты ее не боишься? Хорошо. Пусть все твои труды ничего не стоят, пусть
на земле ты останешься безнаказанным, бессовестная и злая тварь, пусть в
море лжи, которая есть ваша жизнь, бесследно растворится и исчезнет и твоя
ложь, пусть на всей земле нет ноги, которая раздавила бы тебя, волосатый
червь. Пусть! Здесь бессилен и я. Но наступит день, и ты уйдешь с этой
земли. И когда ты придешь ко Мне и вступишь под сень Моей державы...
- Твоей державы? Постой, Вандергуд. Что же ты?
И вот здесь произошло самое позорное событие в моей земной жизни.
Скажи: это смешно и стыдно, когда Сатана, хотя и вочеловечившийся,
молитвенно склоняет колени перед проституткой и до нитки обкрадывается
первым попавшимся проходимцем? Да, это смешно и стыдно для мудрого Сатаны,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг