Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
ничто?
     Не зажигая света, я подошел к окну и прижался лбом к холодному  стеклу.
Снаружи была непроглядная ночь. Темная и, наверное, холодная.  Но  она  была
живой. Там  горели  какие-то  подслеповатые  огни,  там  ощущалось  какое-то
движение. Там были невидимые  люди.  И  вверху,  в  густой  пелене  облаков,
расплывалось светлое пятно, за  которым  угадывалась  луна.  "Вот  и  все, -
подумал я. - Вот и все"!
     - Присаживайтесь, Андре, - сказал чей-то голос. - Нам надо поговорить.
     Я стремительно повернулся. В кресле у  стены,  заложив  ногу  на  ногу,
сидел Катру.
     - Присаживайтесь, - повторил он, мягким движением толкая  дверь,  из-за
которой я не увидел его, когда вошел в комнату.
     Стало совсем темно. Затем щелкнул выключатель торшера, и уютный  теплый
свет осветил лицо Катру. Он почти не изменился со  времени  нашей  последней
встречи. Только лысина немного увеличилась. Было в  нем  что-то  от  римских
патрициев,  какой-то  грустный  величественный  аристократизм.  Я   медленно
опустился на диван.
     - Вы хотите поговорить о моих ошибках?
     - Нет, - ответил он, рассматривая меня, - скорее о своих.
     Понятно, сейчас  мне  предстоит  выслушать  горькую  исповедь  учителя,
ошибившегося в своем ученике.
     - Да не переживайте вы, - сказал я, -  вы-то  ни  в  чем  не  ошиблись.
Запрет ведь я не нарушил, а значит...
     Катру небрежно двинул  рукой,  как  бы  отмахиваясь  от  моих  слов,  и
спросил:
     - Что вам известно об эксперименте? Я усмехнулся.
     - Чуть больше, чем вы сочли нужным мне рассказать.
     - А подробнее?
     Во мне стало расти глухое раздражение. Все это  было  уже  обсуждено  с
Тесье. Все было десять раз пережевано и объяснено. Зачем он  пришел  сюда  -
для того чтобы вызвать во мне раскаяние за свои поступки?
     - Послушайте, - начал я, - давайте обойдемся без  этого  разговора.  Вы
отлично осведомлены обо всех моих поисках и выводах. Не  думаю,  что  доктор
Тесье скрыл от вас какие-то подробности. Поэтому...
     И снова он прервал меня этим жестом.
     - Не надо. Этот разговор нужен не мне, а вам. Если  он  вообще  кому-то
нужен. Понятно? - он строго взглянул на меня.
     Затем помолчал и немного устало спросил:
     - Так вы хотите говорить, или мне уйти?
     - Не уходите, - хмуро сказал я.
     Катру удовлетворенно кивнул. И повторил свой вопрос:
     - Что вам известно об эксперименте?
     - То, что он находится не в той стадии, о  которой  вы  сообщаете  всем
актерам.
     - И в чем же именно мы обманываем актеров?
     - Вашему подопытному не двадцать пять лет.
     - Так-так...  -  снова  покивал  он,  будто  мой   ответ   чем-то   его
удовлетворил. -  И  пришли  вы  к  этому  выводу,   читая   дневник   вашего
предшественника?
     - Да.
     - Сколько же лет этому человеку?
     - Не знаю, - терпеливо ответил я, пытаясь понять, к чему клонится  наша
беседа. - Может, тридцать. Может, все тридцать пять.
     - Расскажите подробнее, - попросил он. - Расскажите все, что вы  смогли
узнать.
     И  я  рассказал.  Вначале  я  говорил  неохотно,  потом,  подзуживаемый
вопросами Катру, вошел во вкус.
     - Ну что ж, - сказал он, когда я закончил, - в проницательности вам  не
откажешь. Значит, по-вашему, мы еще не получили эликсир бессмертия,  но  уже
вплотную подошли к его созданию? Опыт наш удался целиком и полностью, теперь
дело   за   чисто   механическими   процессами:   синтезировать,   улучшать,
дозировать... выдавать кому надо... Правильно?
     Я молча кивнул. Катру сцепил пальцы и задумчиво посмотрел на меня.
     - Доктор Тесье, которого вы неоднократно упоминали, очень неохотно  дал
свое  согласие  на  этот  разговор.  Очень,  очень  неохотно...  Но  вы  так
уверены...
     Высказав эти малопонятные слова, он опять замолчал, теперь уже надолго.
     - Вы правы в одном. Человек, над которым ведется этот  опыт  -  не  ваш
сверстник.
     Я затаил дыхание.
     - Но с оценкой его возраста вы ошиблись. Ему не тридцать лет. И даже не
тридцать пять. Он на два года младше  меня.  В  этом  году  ему  исполнилось
пятьдесят.
     Какое-то мгновение он молчал, как бы оценивая эффект сказанного. Эффект
был велик. Такого я даже не предполагал. Пятьдесят лет... Пятьдесят  лет!  Я
понял,  что  передо  мной  открывается  тайна.  Та  невероятная,   тщательно
скрываемая, грозная тайна, к которой до этого  времени  мне  удавалось  лишь
едва прикасаться.
     - Люди, которые стояли у истоков этого эксперимента, были очень умны, -
негромко продолжал профессор. - Двое-трое из них были,  пожалуй,  гениальны.
Остальные - необычайно предусмотрительны  и  прозорливы.  Определяя  условия
проведения эксперимента и создавая этот  комплекс,  они  предусмотрели  все.
Даже то, что уже через двадцать лет техника шагнет так  далеко  вперед,  что
наблюдения будут вестись совсем другими приборами. Такими, о которых они  не
имели ни малейшего представления в то время. Что уж говорить  о  полувековом
сроке. И тем не менее даже сегодня, когда мы хотим внедрить  новые  системы,
использовать последние  технологии,  мы  можем  делать  это  с  минимальными
сложностями. Мы находим все на своих местах.
     Даже та неприятность, что  случилась  неделю  назад...  Починка  систем
отопления могла бы стать сплошным мучением, если  бы  не  этот  великолепный
дизайн. Впрочем, не о том речь. Они были очень умны. И все же кое в чем  они
ошиблись. В том же, в чем ошиблись вы. Да,  мы  доказали,  что  человек,  не
знающий о смерти, не подвержен влиянию старости. Безумная идея, созревшая  у
погибшего в Сопротивлении человека, оказалась  гениальной.  И  теоретическая
важность этого достижения огромна. Однако его  практическая  ценность  равна
нулю. Или очень близка к нему.
     Он провел рукой по лбу. Я смотрел на него  с  недоумением.  Как  это  -
равна нулю? У них тут живет бессмертный человек, а они рассматривают это как
любопытное теоретическое открытие?
     - Мне повезло - я пришел в эксперимент в то время,  когда  это  еще  не
было ясно, - сказал Катру, поднимая голову. - Мне довелось быть  тут,  когда
многие верили в успех, а некоторые еще боялись поверить в него.  Эксперимент
в те дни находился в состоянии чуда. К этому времени уже было доказано,  что
организм остановился в развитии. Надо было видеть эти лица, чтобы понять всю
радость,  владевшую   людьми.   Понимаете?   Все   сбывалось.   Все.   Любой
эксперимент - это попытка, и наша попытка день ото дня становилась все более
успешной. Мы  хотели  растить  человека,  который  не  знает  о  смерти.  Мы
вырастили его! Он не заболел, не зачах в искусственных  условиях,  не  вырос
шизофреником, не сходил с ума от отсутствия половых контактов. Мы  надеялись
на то, что он не будет стареть. Эти надежды тоже сбылись! Ему было  тридцать
с лишком... с хорошим лишком,  но  по  всем  показателям  его  биологический
возраст не превышал двадцати пяти. Мы хотели исследовать  его.  И  это  тоже
было возможно благодаря мудрости тех, кто начал эксперимент. Мы могли делать
с ним все, что угодно, не вызывая у него никаких  подозрений.  Главное  было
позади. Теперь начиналась практическая  часть.  Идея  была  проста:  раз  он
остается  молодым,  значит,  в  его  организме   идут   какие-то   процессы,
задерживающие старение. Скажем, вырабатываются какие-то специальные  частицы
в крови, идет нестандартное деление клеток, все что угодно. Я не  специалист
в этих вопросах, моя область - психология, но все  микробиологи  и  генетики
дрожали от возбуждения. И они налетели на  бессмертный  организм  со  своими
приборами, будучи уверены, что через год-другой раскусят  этот  механизм.  А
там  -  рукой  подать  до  создания  лекарства.  До  пресловутого   эликсира
молодости. До противоядия от яда старения.
     Катру замолчал. Было видно, что  он  вспоминает  то  золотое  время,  о
котором говорит. Я все еще не понимал, что же у них стряслось. Затем у  меня
стало формироваться какое-то, подобие  идеи.  Если  теория  оправдалась,  но
практическая ценность равна нулю,  значит...  Но  ведь  это  поправимо.  Это
просто дело времени.
     - Ваши методы еще недостаточно совершенны? Вы не  можете  четко  понять
этот механизм?
     - Не все так просто, - ответил он. - Если бы в этом была вся загвоздка!
Хотя начиналось это  именно  так.  Года  через  два  после  того,  как  было
официально признано, что он не стареет и было дано "добро" на  исследования,
положение оставалось таким же. Мы просто не понимали, почему это происходит.
Более того, у нас не было даже намека. Этот парень абсолютно не менялся,  но
мы не могли даже приблизительно нащупать,  что  же  именно  задерживает  его
организм в развитии. Восторженность немного улеглась и  сменилась  некоторой
озабоченностью. Но наши исследователи  не  унывали.  "Это  вопрос  уровня, -
говорил тогда Осака. - Эритроцит нельзя увидеть невооруженным  глазом.  Надо
копать глубже". И они копали еще не один год. И  по-прежнему  оставались  на
месте. Ни один анализ, ни один тип исследования не показывал разницы. Он был
таким же, как обычный двадцатипятилетний человек.  И  тогда  впервые  кто-то
высказал эту простую и страшную мысль. А что, если этого различия вообще  не
существует? Ни на  каком  уровне.  Вы  бы  видели,  что  тут  началось!  Это
заявление было не просто встречено в штыки. Оно было объявлено  чуть  ли  не
ересью. Разумеется, различие есть! Не может  не  быть!  Просто  наш  уровень
науки не позволяет его обнаружить. Единственным,  кто  не  кричал,  что  это
чушь, был Тесье. Он примерно в это время стал руководить всем комплексом,  и
многие ожидали, что он вообще запретит подобные разглагольствования. Но  он,
будучи  очень  резок  во  всех  остальных  вопросах,  занимал   тут   скорее
выжидательную  позицию.  А  потом...  Упадочные  настроения  всегда  опасны.
Впрочем, это не совсем верное слово... В общем, постепенно мысль  эта  стала
овладевать многими умами. Ведь подопытный: остановился в развитии  именно  в
возрасте двадцати пяти лет - четко на  том  пороге,  который  мы  установили
сами. А если бы мы окружили его сорокалетними людьми? Дошел бы он до того же
возраста? И как бы ни допотопна была наша наука, мы все-таки  умеем  копнуть
очень глубоко. Мы не умеем менять, мы не  умеем  лечить,  зачастую  даже  не
можем понять, но видеть-то мы можем... Понадобилось  десять  лет  для  того,
чтобы  осознать  это  печальное  состояние  дел.  Но  уже  давно  все  ясно.
Эксперимент зашел в тупик, и из этого тупика нет пути назад.
     Сначала  я  напряженно  ловил  каждое  его  слово,   ожидая   внезапной
трагической развязки, но к этому месту все это стало казаться мне чуть ли не
бредом. Они что, решили махнуть рукой на все только потому,  что  за  десять
лет не смогли понять, почему их создание остается  молодым?  Некоторые  вещи
исследовали столетиями.
     - Не понимаю, - начал я, - почему...
     - Это сложно понять, - жестко сказал Катру. - И еще сложнее принять. Но
похоже, что дело обстоит именно так.  Между  ним  и  обычным  человеком  нет
никакой разницы. И никакого противоядия в его организме тоже нет. И не было.
Такого противоядия вообще ни в  каком  виде  не  существует.  Он  просто  не
принимал яд. А мы все принимали. Все поголовно. Все страждущее человечество.
И ежедневно по капле продолжаем подливать его себе и друг другу. Вопрос  был
с самого начала поставлен неверно. Вопрос не в том, почему не стареет он.  А
в том, почему стареем мы. И если мы хотим кого-то сравнивать, для того чтобы
понять механизм  старения,  надо  сравнить  двадцатипятилетнего  человека  и
сорокалетнего. Обычный человек в  этом  смысле  представляет  собой  гораздо
больший интерес для исследования, чем этот уникум.  Мы  стареем  и  умираем,
потому что уверены, что должны стареть и умирать. Потому что мы верим в  это
на таких глубинных уровнях сознания, которые мы не можем контролировать.  Ни
во что, ни в одну другую идею человек не верит так неистово, так свято,  как
в неизбежность своей смерти. Мы даже не верим в это - мы знаем. А между  тем
наиболее правильный вывод из этого полувекового эксперимента состоит в  том,
что смерть от старости - это атавизм. Но в отличие от других атавизмов  этот
не исчезнет в процессе эволюции. Потому что он не физиологический. Именно та
связь мозга и тела, которая делает  подопытного  вечно  молодым,  заставляет
всех остальных стареть. Это один и тот же фактор. Никто не должен стареть  и
умирать. Никто! Мы не создали бессмертного человека из  этого  младенца.  Мы
лишь ввели его в естественное человеческое  состояние.  В  то  состояние,  в
которое сами не можем и, наверное,  никогда  не  сможем  войти.  Кто  знает,
сколько миллионов лет назад произошел этот скачок. Может быть,  даже  в  тот
момент,  когда  человек  стал  человеком.  Но  люди  всегда  жили  в   мире,
наполненном старением и смертью. И всегда будут жить в нем. Мы сами  сжигаем
свои тела, отдавая себе приказ стареть.
     - Но ведь разница все-таки есть! - горячо сказал я. - Пусть не там, где
вы предполагали. Не в крови, не в клетках. Вы же сами сказали  -  это  мозг.
Различие у него в сознании! Раз приказ стареть не отдается, значит, его мозг
чем-то отличен.
     - Конечно, отличен, - с легкостью согласился Катру. - Так же, как и ваш
мозг отличен от моего. Но если вы умеете писать стихи, а я  -  нет,  то  вся
современная наука не в состоянии взять это ваше умение и привить его мне. Мы
не можем имитировать работу  мозга.  Так,  простейшие  биотоки,  примитивные
команды. Как можно говорить о глубоком исследовании мозга, если мы не  знаем
даже элементарных вещей? Никто не знает, что такое мысль,  никто  не  знает,
что такое личность, разум, душа, наконец.  Мы  не  знаем  абсолютно  ничего.
Может быть, когда-нибудь, через сотни или тысячи лет, люди смогут проникнуть
так глубоко. И тогда же они,  возможно,  смогут  дотянуться  до  тех  нитей,
которые связывают разум и тело. Может, им даже удастся остановить  старение.
Но  только  наш  эксперимент  помогает  в  этом  не  больше,  чем  изыскания
средневековых алхимиков.  Он  уже  давно  перестал  быть  попыткой  доказать
теорию, создать эликсир, облагодетельствовать человечество. Он превратился в
попытку осознания того простого факта, что зная  о  смерти,  нельзя  от  нее
уйти. И надо сказать, осознавать это очень горько. Он  хрустнул  сцепленными
пальцами.
     - Это в какой-то мере  иронично.  Только  это  очень  страшная  ирония.
Люди - единственный биологический вид на всей планете,  способный  поставить
такой эксперимент  и  обнаружить,  что  старение  не  является  обязательным
атрибутом жизни. И только люди в состоянии осознать, что им никогда не будет
доступна жизнь без старения. Жизнь без смерти. Вы еще молоды,  вам  это  все
кажется абстракцией. Мне пятьдесят два... Вы  знаете,  как  это  мучительно?
Каждый день видеть его, понимать, что он не меняется, знать, что ты ничем не
отличаешься от него, И знать, что ты одряхлеешь и умрешь, а он - нет. А  еще
страшнее - сознание того, что ты не можешь не давать этот яд своим детям.
     Я молчал. Я уже начинал  чувствовать,  что  еще  не  раз  вспомню  этот
разговор и, возможно, не раз пожалею о том, что он состоялся. Но сейчас меня
занимал другой вопрос. Неужели все так безнадежно? Ведь  одного-то  человека
они вырастили.
     - А почему бы не использовать, тот опыт, который вы накопили? Только  в
больших масштабах? Можно построить целый город, взять сотню детей и  растить
их, используя ваши методы. А потом появится следующее  поколение,  и,  может
быть, они унаследуют эту особенность?
     - Мы думали об этом, - печально сказал Катру. - Колония... Мы  -  одни,
вы - другие... Но это означает, что с момента рождения детей надо  полностью
изолировать от их родителей, семьи, всего нашего мира, возвести  вокруг  них
мир-суррогат и растить их там, вдали от отравленного смертью человечества. И
все для чего? Для того чтобы, не зная ни отца, ни матери, ни реального мира,
они росли в этом склепе, не подозревая о смерти? А что потом? Ведь рано  или
поздно их надо было бы вывести на солнечный свет. И они увидели бы смерть  в
ее многоликих проявлениях. Это был бы такой удар по психике, что, можете  не
сомневаться, те из них, кто не сошел бы с ума, тысячу раз прокляли бы  своих
воспитателей. А затем, наверное, состарились бы и умерли. И еще неизвестно -
не скорее ли, чем обычные люди. Я и так не представляю себе, что ждет нашего
подопытного... Или нам надо было бы держать и плодить их  в  этом  склепе  в
надежде  на  то,  что  их  потомство  не  будет  отравлено?  И  сколько  лет
понадобилось бы для подтверждения этого предположения? Что ждало  бы  первое
поколение? Они бы так и провели всю жизнь там? И в любом случае их дети  уже
не были бы людьми. Их не  связывало  бы  с  человечеством  ничего:  ни  само
понимание мира, ни культура, ни история, ни  -  что  самое  главное  -  срок
жизни. А для чего все это нам?
     Катру говорил с такой горечью, что я вдруг понял: эти мысли терзают его
уже много лет. Он бередил сейчас передо мной свои  старые  раны.  Мне  стало
жаль его. И все же кое-что он еще должен был мне  объяснить.  Слишком  много
они на себя берут...
     - Но почему вы молчите об этом? О таких  результатах  надо  кричать  на
каждом углу! Почему вы решили, что вправе решать за все человечество? Как вы
можете быть уверены в том, что, если  вы  не  смогли  воспользоваться  своим
открытием, никому это не под силу?  Если  лучшие  умы  станут  работать  над

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг