- Неплохо, - довольно сказал я, осматривая корешки.
- Что неплохо? - поинтересовалась она.
- Половину уже разобрали. Приятно видеть интерес.
- Не скромничай, - ответила Мари, - ты ведь отлично знаешь, что твоих
книг все ждут.
Я изобразил смущение.
- Так уж и все. Думаю, что некоторым они не особо интересны. Ладно, о
чем это мы? Вот, держи, - и я подал ей крайнюю книгу справа. - Буду рад
комментариям.
- Не думаю, - сказала Ева, которая за это время успела что-то
прочесть. - Мои комментарии тебя вряд ли обрадуют.
- Критика всегда полезна, - смиренно согласился я.
Два дня спустя Восьмая вручила мне за завтраком книгу.
- Извини, но мне не очень понравилось, - сказала она, глядя мне в
глаза. - Я подчеркнула особо неудачные места, но даже если бы они были
написаны по-другому, книга осталась бы слабой.
Я взял книгу, стараясь держать ее корешком вниз.
- Спасибо, Восьмая. Постараюсь учесть все комментарии. Но хотя бы
что-нибудь тебе пришлось по вкусу?
- Да. Некоторые страницы удались, - с улыбкой ответила она.
Мне стоило больших усилий неторопливо закончить еду, поговорить с
Ададом и выслушать критические замечания Шестой. Путь домой был также усеян
препятствиями в виде назойливых читателей. В последние дни все стремились
поговорить со мной, для того чтобы выразить свое удивление, а то и
разочарование. Как и следовало ожидать, с момента выхода книги ни одного
хвалебного отклика я не услышал. Спектр отзывов начинался нейтральным:
"Повесть как повесть" и заканчивался Евиным: "А ты уверен, что тебе не стоит
подумать о переквалификации?" Но сейчас литературные вопросы волновали меня
не больше, чем погода за стенами этого здания.
Зайдя в спальню, я, как обычно, плотно закрыл за собой дверь, глубоко
вздохнул и раскрыл книгу. Прямо в середине, в том же месте, куда я вкладывал
свое полное нежных слов послание, лежал сложенный лист. Мелькнуло тревожное
подозрение о том, что Мари не заметила моего письма и действительно написала
комментарии к этому нелепому произведению. Я медленно развернул бумагу.
"Дорогой Андре", - гласил лист, покрытый красивым летящим почерком. "Дорогой
Андре, я так рада тому, что ты здесь"... Что могло быть лучше, чем стоять и
раз за разом перечитывать слова, за которыми скрывалось ответное признание?
Только одно. Встреча.
Я полюбил библиотеку. Эта сокровищница знаний содержала в себе все
книги, написанные со дня сотворения мира. Ни одно книгохранилище Земли не
могло похвастаться подобной полнотой собрания книг. Все, что когда-либо было
придумано, записано и издано, располагалось тут, в мудрой тишине, доступное
всем и каждому. На стройных стеллажах стояли проза, стихи, критика, научные
труды, документальные отчеты - ни одно произведение не было забыто. Все
знания и творческие плоды человечества были сконцентрированы в этом
помещении. Но за это Секцию Книг мог бы полюбить настоящий Пятый. Моему же
сердцу она стала близка из-за других сокровищ, которые изредка появлялись в
ее стенах. Я находил в книгах то, чего не вкладывали в них авторы. И для
этого не надо было вчитываться в каждое слово или проводить часы, осмысливая
особо важную страницу. Достаточно было снять некую специфическую книгу с
полки, прийти домой и, дрожа от нетерпения, извлечь скрытую между страниц
записку Мари.
В наших письмах было все, что мы не могли высказать лично. Не часто
после того как в каждом доме появился телефон, эпистолярный жанр становился
столь важным средством общения. "Знаешь, что было самым важным событием
вчерашнего дня? - писал я. - Я видел тебя. Ты пересекла Секцию Встреч и
исчезла. Но исчезла ты для всех, кроме меня. Никто не знал этого, но на
самом деле ты осталась со мной. Я продолжал видеть тебя, слышать твои шаги,
вглядываться в твое лицо". Год назад подобные фразы вызвали бы у меня лишь
усмешку, а весь обмен записками показался бы мелодраматичным. Но как ни
странно, сейчас эти слова рождались сами собой. И устав от постоянного
притворства, я спешил выплеснуть их на бумагу.
Мы старались не рисковать и обменивались письмами достаточно редко.
Было очень маловероятно, что за десять минут, прошедшие после того, как рука
Мари поставила скучную монографию на полку, кто-то опередит меня и заберет
эту книгу из безлюдной библиотеки. Но как ни мал был риск, он все же
существовал. Поэтому обмен посланиями случался не чаще чем раз в несколько
дней. И каждое письмо лишь увеличивало желание личной встречи.
"Правда, хорошо было бы встретиться? - задал я однажды риторический
вопрос. - Не Восьмой и Пятому, а нам с тобой. Хотя бы на пять минут.
Перебрал сотни вариантов, но все они слишком рискованны. Эти камеры
невозможно обмануть. Я уже готов на то, чтобы попросить разрешения у Тесье".
Пять дней спустя, читая ответ, я не поверил своим глазам. "Думаю, что Тесье
спрашивать не стоит, - отвечала Мари. - Обманув нас обоих, он достаточно
четко показал свое отношение к такой идее. Но, возможно, мы могли бы
обойтись и без его благословения. Дело в том, что..."
Я пересекал Секцию Встреч, доброжелательно кивая в ответ на
приветствия. В этот послеобеденный час народу тут было немного. Задержавшись
на минуту из-за Адада, который напомнил мне о необходимости явиться завтра к
нему для очередных проверок, я обогнул улыбающуюся в пространство статую и
оказался в коридоре. Здесь мне приходилось бывать достаточно редко. Ничего
особо интересного в этих краях не было. Несколько квартир, тамбур да
маячащий впереди бледно-розовый простор Секции Поэзии. Ощущая на себе взгляд
невидимых камер, я шел, гадая, следит ли кто-нибудь сейчас за моими
перемещениями. Обычно я не задавался подобным вопросом, но сегодня у меня
имелись причины желать, чтобы моя персона была оставлена без присмотра..
Коридоры и секции просматривались отменно. Камеры были установлены
через каждые несколько метров, таким образом, что любая точка пространства
была видна по меньшей мере в двух ракурсах. Я выяснил это еще в ту далекую
пору, когда, привыкая к новой внешности, сам следил за обитателями этого
мира. Находясь за пределами жилищ, скрыться от вездесущих наблюдателей было
невозможно.
В квартирах ситуация была несколько иной. Камеры располагались в двух
противоположных углах гостиной (или "внешней комнаты", как ее именовали
бессмертные). Утопленные в своих скрытых гнездах, они позволяли видеть всю
комнату, за исключением крошечных "слепых пятен" в двух других углах.
Призадумавшись, можно было представить себе более удачное решение,
например камеру с круговым обзором, укрепленную в центре потолка. Тем не
менее создатели этого гигантского комплекса либо не подумали о такой
возможности, либо, что более вероятно, рассмотрели и отвергли этот вариант
по каким-то им одним известным причинам. В любом случае полуметровые "пятна"
не грозили ни малейшим осложнением. Камеры исправно показывали все, что
происходило в комнате.
Однако ничто не вечно. Не только люди, но приборы рано или поздно
выходят из строя. А испорченные приборы могут иногда сослужить хорошую
службу. Пока Мари так же, как и я, изучала этот мир через экран телевизора,
ее внимание привлекла маленькая неполадка. Одна из камер в ее будущей
квартире не поворачивалась до предела вправо. Влево ее можно было развернуть
до упора, но при повороте в другую сторону она застревала примерно на
полдороге, оставляя невидимым небольшой треугольник. Неизвестно, в
результате чего возник этот дефект, но, так или иначе, устранять его никто
не собирался. И вот теперь он должен был сделать меня невидимым в тот
момент, когда, задержав дыхание, я шагну из внешней комнаты во внутреннюю.
Слева послышались шаги. Кто-то, уверенно ступая, приближался ко мне по
перпендикулярному коридору. Я приготовил дежурную улыбку. Мгновение спустя
из-за угла показался задумчивый Двенадцатый, неся под мышкой шахматную
доску. Он был настолько поглощен своими мыслями, что даже не заметил меня.
Повернув налево, он некоторое время шел передо мной, а затем исчез за дверью
тамбура. Я проводил взглядом его крепкую фигуру и тотчас же забыл о нем.
Цель моего путешествия находилась уже совсем недалеко.
И снова, как много-много дней назад, я стою перед дверью. Только на
этой двери нет номера, и открывает мне ее не Мари, а Восьмая.
- Пятый? - приветливо удивляется она.
- Вот, - говорю я, - принес твою накидку. Ты забыла ее вчера в Секции
Встреч.
- Ой, спасибо, - радуется она. - А я уже не знала, где ее искать. Что
же ты стоишь? Проходи.
- Ты не занята? - на всякий случай уточняю я.
- Нет, абсолютно не занята. Я просто читала, - говорит она, и, следуя
ее жесту, я прохожу в комнату.
Через пять минут светского разговора, даже не взглянув в сторону слепо
таращащейся на меня камеры, я встал с кресла, сделал шаг в сторону и исчез
из поля зрения наблюдателей. А еще через полчаса я покинул квартиру Восьмой,
прилагая все усилия для того, чтобы оставаться Пятым. Хотелось смеяться и
петь. Короткая встреча сделала меня более счастливым, чем многодневная
переписка. Момент неловкости, шутка, рассеявшая скованность, и разговор. Тот
искренний, свободный разговор, которого мне так не хватало. И первый поцелуй
у порога. А уже через мгновение - ожидание новой встречи.
Будто синхронизируя свои действия с моими, из тамбура появился
Двенадцатый. На этот раз он соизволил обратить на меня внимание, так как мы
шли навстречу друг другу. Поравнявшись со мной, шахматист отсалютовал и
продолжал удаляться в направлении Секции Поэзии. Несмотря на то что мои
мысли витали далеко, что-то в его облике насторожило меня. Проще всего было
обернуться и посмотреть ему вслед. В обычный день я бы так и сделал. Но то,
что было уместно в другой день, не годилось сейчас. Сегодня я был самым
примерным пай-мальчиком. К тому же зрительную память полезно тренировать.
Так что же это было? Одежда? Походка? Какой-то предмет? Ах, вот оно что. Не
предмет, а его отсутствие. За время своего пребывания в тамбуре Двенадцатый
успел избавиться от доски. М-да, неважная маскировка. Вот так, прямо среди
бела дня, контактировать с внешним миром? Какие-то они стали беспечные.
Интересно, что он им передал? Текст шахматного учебника? Что-нибудь вроде
"Теория ладейных эндшпилей в условиях отсутствия смерти"? А меня зачем-то
гоняли туда ночью. Впрочем, им виднее. А может, по их подсчетам, сейчас тут
должно было быть пусто, и мое внезапное появление в коридоре явилось для них
полнейшим сюрпризом? Не ожидает ли меня самого в таком случае сюрприз?
Ладно, будем надеяться на лучшее. И, позабыв о Двенадцатом, я мысленно
вернулся к нашему свиданию.
Время меняло свой темп. Оно то неслось вскачь, то едва ползло, медленно
приближая момент очередной встречи. И очередного безрассудства... Что, если
меня позовут, пока я у Мари? Что, если они обратят внимание на то, что я
исчез? Что, если они сочтут, что Пятый начал слишком часто наведываться к
Восьмой? На каждый случай был заготовлен план действий, но всего не
предусмотришь. Да и планы эти были далеко не идеальными. И все же, понимая
степень риска, мы не могли заставить себя полностью оказаться от свиданий.
Одна короткая встреча, затем еще одна... Приступ осторожности... Три недели
без переписки... Как долго они тянутся... Нет, нам надо, надо встретиться.
- Когда?..
- Давай завтра вечером. После ужина. Я занесу тебе книгу, о которой мы
сегодня говорили с Шестой и Адамом...
- Хорошо, я буду ждать...
Мы медлили с уходом из гостиной. Казалось, что-то мешает нам.
Принесенная книга была подвергнута тщательному анализу, разговор с Адамом
был неоднократно упомянут, все способы усыпить внимание потенциальных
наблюдателей были использованы. Но что-то продолжало удерживать нас в мягких
креслах. Наконец Мари поднялась и, сказав: "Я скоро вернусь", скрылась во
внутренней комнате. Выждав минуту, вслед за ней туда прошел я.
- Почему ты не хотела уходить? - спросил я.
- А почему не хотел ты? - спросила она в ответ. А потом пришла ночь,
полная нежности. Одна из тех редких ночей, которые остаются с тобой на всю
жизнь.
Я лежал с открытыми глазами, но не видел ничего, кроме темноты. Она
была не такой, как бывает ночью в доме - прозрачной, разбавленной лунным или
фонарным светом, позволяющей видеть очертания предметов. Это была другая,
истинная, черная, как сажа, темнота. Та темнота, которая по ночам заполняла
наши спальни. Я слышал дыхание Мари. Тихое-тихое дыхание. Затем послышался
шорох.
- Ты спишь? - спросила она шепотом.
- Нет, - тоже шепотом ответил я.
Почему-то шепот казался наиболее уместным сейчас.
- Как ты думаешь, - спросила она, помолчав, - удастся у них
эксперимент?
Мне не хотелось говорить сейчас об эксперименте. И тем более
рассказывать о дневнике. Для этого нужен был долгий и серьезный разговор.
"Ты узнаешь, - подумал я. - Но не сейчас. Потом".
- Не знаю, - сказал я.
И это была правда. Ведь я действительно не знал.
- Мне его жаль, - сказала она вдруг. Я понял, о ком она говорит.
- Почему ты уверена, что это он, а не она?
- Считается, что мужчины надежнее женщин. Хотя так считают только сами
мужчины. И, кроме того... - Мари замолчала.
Я прикоснулся к ее руке.
- Что кроме того?
- Кроме того, было бы слишком жестоко брать девочку. Ведь пока идет
эксперимент, ее лишают возможности иметь детей. И скорее всего, чем бы он ни
закончился, у нее никогда не будет ребенка.
"Какое отношение жалость имеет к эксперименту?" - вспомнил я фразу из
дневника. А вслух спросил:
- А почему это можно делать с мальчиком?
- Мальчика тоже жаль. Но это не то.
Я приподнялся на локте. Мне хотелось увидеть Мари, но эта чернильная
тьма была непроницаема. И я только представлял себе ее лицо.
- Хорошо, пусть это будет мальчик. Парень. Но почему ты жалеешь его?
Ведь если эксперимент удастся, он будет жить гораздо дольше нас.
- Я это понимаю, - ответила Мари. - Но разве такая жизнь кому-нибудь
нужна?
- Тогда их эксперимент бесполезен, - сказал я.
- Почему? - в ее голосе послышалось удивление.
- Потому что ты жалеешь его. А жалость всегда направлена сверху вниз.
- Что значит "сверху вниз"?
- Невозможно жалеть того, кто лучше тебя. Жалость - это когда
чувствуют: мне в чем-то лучше, чем тебе. Я умнее, здоровее, удачливее тебя.
И мне с высоты моего превосходства тебя жаль.
- Да, мне лучше, чем ему, - согласилась Мари.
- Значит, для тебя важнее не то, сколько ты живешь, а как. И наверное,
для многих людей тоже. А если так, то эксперимент бесполезен. Даже если люди
станут жить дольше, они не станут от этого счастливее.
- Наверное, ты прав, - сказала Мари. - Но иногда очень хочется, чтобы
жизнь не была такой короткой.
"Да, - подумал я, - действительно, так хочется пожить подольше"
- А что важно для тебя? - спросила она после короткой паузы.
- Чтобы ты была со мной, - ответил я. - Иди сюда.
Глава двенадцатая
Конечно же, о дневнике надо было рассказать раньше. Я все тянул, ждал
удачного момента, не хотел заводить длинный разговор, и теперь получалось
как-то совсем неудобно. Будто я хотел скрыть от Мари свое открытие. А ведь
ничего подобного у меня и в мыслях не было. Но как за полчаса пересказать
содержимое этой толстой тетради? А заодно и свои выводы, подозрения,
надежды. Такие невеселые мысли бродили у меня в голове, когда однажды
вечером я извлек дневник из стола и стал его перечитывать.
Читать не хотелось. Слишком далеки стали в последнее время события,
описанные предыдущим Пятым. Я вяло переворачивал страницы. Просмотреть этот
манускрипт, конечно, надо. Большинство подробностей стерлось из памяти,
унесенные новыми переживаниями, а Мари, несомненно, будет любопытно узнать,
и что, и где, и как... А разговариваем мы нечасто, в письмах об этом писать
нельзя, выносить дневник из комнаты - это вообще безумие. Вот и получается,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг