смотрит с высоты трехэтажного здания. Огромное помещение, залитое потоками
яркого солнечного света. Нелепая обстановка: мебель, расставленная как
попало, картины на стенах, белые скульптуры. По этому странному помещению
прогуливаются люди. Одни беседуют, расположившись в креслах прямо посреди
зала, другие рассматривают и обсуждают картины, кто-то поглощен чтением. В
этой сцене есть что-то от скучных утопических произведений о спокойном и
затхлом будущем человечества. Какая-то легкая неестественность витает в
воздухе. Знакомое и в то же время незнакомое место. Где же я это видел? И
тут же понимаю - нигде и никогда. Зато неоднократно про это читал. Это - мир
"Книги". И свет этот - не солнечный.
Тесье молча манипулирует пультом. Изображение растет, камера приближает
людей, делает круг по залу, потом опять дает общую панораму. Все, как на
подбор, моего возраста. Молодые, доброжелательные, оживленные, искренне
занятые интересами своего нелепого мира. Покрутившись, камера замирает на
молодом человеке, читающем книгу. Его лицо медленно приближается. Еще до
того как черты становятся различимыми, я понимаю, кто это.
- Вы любите читать, - нарушает молчание Тесье. - Это - ваше любимое
место в Секции Встреч. После того как вы замените нынешнего Пятого, я буду
часто видеть вас в этом кресле.
Не поворачиваясь ко мне, он продолжает своим звучным голосом:
- С этого момента вы становитесь полноправным участником нашего
эксперимента. Эксперимента дерзкого, небывалого и, в случае успеха,
эпохального. Несмотря на свою необычность, он базируется на очевидных идеях,
которые очень поверхностно можно изложить следующим образом. Люди занимают
уникальное место в этом мире благодаря тому, чему и сами не нашли пока
объяснения. Есть в нас нечто, выделяющее нас из зверей, к которым мы по всем
своим остальным параметрам четко принадлежим. Какой-то нам самим неясный
дополнительный фактор. Тысячелетиями мы видим и исследуем его проявления,
абсолютно не понимая его сущности. Одна его грань - людская психология.
Другая - мышление, способность делать абстрактные обобщения. Третья - язык.
Четвертая - письменность. И наконец, то, что положено в основу нашего
эксперимента. Странная, неуловимая связь между физическим и душевным
состояниями человека. Сотни примеров подтверждают ее существование. Врачи с
давних пор знают; если больной начинает считать, что ему не выжить, его
шансы на выздоровление падают. Беременным женщинам уже много лет говорят -
не бойтесь родов. Ваш страх перед болью только усилит эту боль. Известны
случаи, когда люди физически старели от сильных переживаний. Смерть,
вызванная страхом, описана в сотнях книг и зафиксирована в официальных
документах. Связь налицо. И тем не менее она практически игнорируется
наукой, несмотря на то что столь родственный нам животный мир не знает
подобных прецедентов. Наш эксперимент - это попытка использовать эту связь
наиболее практическим способом.
Он говорит, а передо мной идет прямая трансляция из этого сумасшедшего
дома, который они называют миром. Довольные люди, притворяющиеся
бессмертными, с нелепыми доброжелательными улыбками проходят на экране. "К
чему он ведет? - думаю я. - Что это за практическое применение необъяснимого
фактора?" Я начинаю смутно догадываться о том, что сейчас услышу, но мое
предположение кажется слишком невероятным. Где-то на заднем плане говорит
Тесье:
- Все живые существа на планете существуют по одним и тем же законам.
Они рождаются, стараются выжить, производят потомство и, наконец, умирают.
Смерть является непременным атрибутом жизни. Почему? Никто не знает. Каждую
секунду что-то тихо меняется в нашем организме. Сначала период буйного
роста, потом затишье, а затем - дряхление и смерть. Отчего наши внутренние
часы тикают так недолго? Чем вызваны эти непонятные процессы взросления и
последующего старения? Мы не знаем. Но принимаем это как должное. Так уж
заведено. Существуют десятки, сотни теорий, но ни одна из них не дает
обоснованного ответа на простой вопрос: "Почему?" И тут на сцену выходит
этот загадочный дополнительный фактор. Наша связь физического и духовного.
Он умолкает и некоторое время молча смотрит на экран, где двое - юноша
и девушка, стоя перед белоснежной скульптурой, горячо обсуждают ее.
- Нехорошо, - бормочет Тесье и недовольно говорит прямо в пульт,
прижимая большим пальцем невидимую кнопку: - Передайте Двенадцатому и
Второй - поменьше эмоций!
И, не прерываясь, обрушивает на меня правду о своем эксперименте:
- Что, если мы возьмем ребенка и с детства, с первой минуты его
существования скроем от него, что человек смертен? А взамен расскажем и
покажем ему, что жизнь бесконечна. Что организм должен только
прогрессировать, достигать рассвета и оставаться таким вечно. Сработают ли
тогда безжалостные часы? Или не знающий о смерти человеческий мозг найдет
способ подавить процесс старения, подобно тому как он помогает уверовавшему
в свое выздоровление больному идти на поправку? Скоро мы узнаем ответ.
Широким жестом он указывает на экран.
- Как вы уже догадались, перед вами ваш новый мир. Вы попадете в него
через три-четыре недели, требующиеся на послеоперационный период. Там вы
встретите всех людей, о которых читали в "Книге Творения". Адама, Еву,
Первого, Двадцатого - всех. Все, эти люди - такие же актеры, как вы,
прошедшие подготовку и сдавшие экзамен. Все, кроме одного. Один человек в
этом доме считает мир, описанный в "Книге", настоящим. Он в нем вырос, он в
нем живет, это - его единственная реальность. И таким образом, он -
единственный взрослый человек на Земле, абсолютно незнакомый с понятием
смерти.
В голове у меня стоит явственно ощутимый звон. То, что творится под
крышей института, превосходит по своей странности все наши теории. Тесье
неторопливо продолжает:
- Двадцать пять лет назад мы построили этот замкнутый мир. Придумали
сведенную до минимума схему мироздания. Создали общество, науки и искусства.
Отобрали актеров. Закрыли их там. И поместили в этот мир того, для кого он
был создан. Новорожденного младенца. С тех пор примерно раз в три года мы
меняем каждого из окружающих его людей. Находим похожих индивидуумов со
схожими голосами, готовим их, делаем операции, создаем идентичных двойников.
Мальчик, который уже успел превратиться в молодого человека, растет, ничего
не зная о смерти. Его окружают бессмертные люди, не меняющиеся ни на йоту с
течением времени. О жизни ему известно лишь то, что все люди достигают в
своем физическом развитии определенного уровня, на котором застывают
навсегда. В этом году эксперимент вошел в критическую стадию. В течение
следующих трех-четырех лет мы сможем наконец-то увидеть результат. Наш
подопытный достиг возраста своего окружения, и, если изначальная теория
верна, он не должен становиться старше. Его организм анализируется нами
постоянно. Как только мы сможем достоверно зафиксировать отсутствие
изменений, эксперимент перейдет в следующую фазу. Точнее, он закончится.
Теория будет доказана, и останется только практическое применение
результатов. Вначале мы проведем детальное медицинское исследование и
определим, что именно в организме подопытного отличается от обычного
человеческого организма. Затем, обладая такими данными, мы сможем перейти к
последнему этапу. Этот этап заключается в создании препаратов, способных
существенно продлевать человеческую жизнь.
Ненормальная идея эксперимента наконец предстает передо мной во всей
своей уродливой красе. Есть театр одного актера. А это - театр одного
зрителя. Зрителя, с рождения живущего на сцене, и не подозревающего о том,
что все, что он видит вокруг - это спектакль, разыгрывающийся среди
декораций. Это было бы забавно, если бы не было жутко. И вдруг, неожиданно
для меня самого, мной овладевает смех, с которым я едва справляюсь. Так вся
эта таинственность, огромные деньги, засекреченный институт, десятки
работающих в нем людей, сотни кандидатов - все это нужно лишь для того,
чтобы вырастить ущербное тепличное существо, не подозревающее о том, что оно
должно умереть? Что за чушь! Расскажите дикарю о том, что заводской пресс не
в состоянии повредить ему, засуньте его туда, нажмите кнопку и ожидайте, что
он останется невредим! Объясните его соплеменнику, что выстрел из пистолета
порождает только безопасный звук, для убедительности пальните в него
холостым зарядом, а затем пустите ему пулю в лоб и ожидайте, что она
отскочит! С каких пор отсутствие знания о проблеме искореняет саму проблему?
Под воздействием этих мыслей я непроизвольно фыркаю.
- Вы имеете право на свое мнение о научности и серьезности
эксперимента, - сухо говорит Тесье, не глядя в мой сторону. - Тем не менее в
ваши прямые обязанности входит держать это мнение при себе.
Он делает паузу и, дав мне возможность осмыслить его слова,
возвращается к своему повествованию.
- Всё, что требуется от вас, - это быть самим собой. Каждую минуту,
днем и ночью, совершая любое действие, вы должны помнить о том, что
являетесь бессмертным Пятым, и вести себя соответственно. Вам будет выдан -
точнее, вживлен - прибор связи, с помощью которого люди, курирующие
эксперимент, смогут общаться с вами. Мы наблюдаем за вашим миром двадцать
четыре часа в сутки и корректируем любое действие или тенденцию, которые
находим опасными. Вот, в общем-то, и все.
Он поворачивается ко мне.
- Зная вас, я предполагаю наличие вопросов. Во мне начинают шевелиться
старые забытые подозрения. Я недоверчиво кошусь на Тесье и, борясь с
инстинктивным желанием отодвинуться, хмуро спрашиваю.
- Что это вы мне собирались вживлять? Ни о каких вживлениях речь не
шла.
Некоторое время он молча смотрит на меня, затем, скользнув рукой в
карман, протягивает мне ее и равнодушно говорит:
- Возьмите.
Я подставляю в ответ раскрытую ладонь, и в нее падает нечто круглое и
невесомое. Осторожно сжав это нечто двумя пальцами, я поднимаю его на
уровень глаз и пытаюсь разглядеть в голубоватом свете экрана. Это тоненький
темный диск диаметром не больше обыкновенного карандаша.
- Это устройство представляет собой беспроводной динамик, - слышу я
голос Тесье. - Оно будет вживлено вам под кожу за ухом и не принесет никаких
беспокойств. Вы забудете о нем уже через несколько дней после операции. И не
пытайтесь забивать себе голову воспоминаниями о дурацких фильмах, в которых
штучки подобных размеров контролируют человеческий мозг. Над этим наука
будет работать еще не одно десятилетие. Если бы мы хотели делать из людей
роботов, мы бы не тратили столько сил и времени на их обучение.
Объяснения звучат как всегда убедительно. Впрочем, чего еще ожидать от
психолога-профессионала?
- А как я должен отвечать? - интересуюсь я. - Или, кроме этого
устройства, меня ожидает вживленный в зуб микрофон?
На лице Тесье возникает что-то отдаленно напоминающее улыбку.
- Зубы мы трогать не будем, - отвечает он. - Информация, поступающая от
вас, важна, но сроки ее поступления не столь критичны. Мы хотим иметь
возможность скорректировать ваше поведение в любой момент, и для этого
необходим динамик, который будете слышать только вы. Когда же вы захотите
что-то нам сообщить, к вашим услугам будет обыкновенный микрофон в вашей
собственной звуконепроницаемой комнате.
Он осторожно забирает у меня диск и, кладя его обратно в карман,
осведомляется:
- Больше вопросов у вас нет, не так ли?
Я в недоумении смотрю на него. Разве это все?
- Вы же не сказали о самой важной детали, - намекаю я.
Тесье вопросительно хмурит брови.
"Забыл", - решаю я и, показав на экран, уточняю:
- Кто из них является подопытным?
Он медленно качает головой.
- Этого я и не собирался говорить. Вам не полагается знать эту
информацию. Так же как и всем вашим бессмертным коллегам.
Минуту назад мне казалось, что теперь меня удивлять нечем. Теперь я
понимаю, что институт совсем не торопится открывать все свои тайны.
- Можно узнать, почему? - несколько ошеломленно спрашиваю я.
- Мы пытаемся уменьшить риск срыва эксперимента всеми возможными
способами. Не зная имени подопытного, вы не можете намеренно рассказать ему
правду, если по какой-то причине решите это сделать. Вероятность того, что
вы проболтаетесь или ошибетесь случайно, также значительно уменьшается. Если
бы вы знали, кто является этим человеком, вы могли бы позволить себе
расслабляться в его отсутствие. У вас появился бы предлог меньше следить за
своими словами и поступками, общаясь со всеми остальными людьми. Это в свою
очередь вело бы к тому, что вы бы стали более небрежны в общении с
подопытным, даже не осознав этого. Не говоря уж о том, что он мог бы
случайно услышать ваш слишком откровенный разговор с другим актером.
Находясь же в неведении, вы поневоле будете вынуждены всегда оставаться
Пятым.
Звучит все это логично, но неприятно.
- А не кажется ли вам, - отвечаю я, - что гораздо опаснее поселять во
мне нездоровое любопытство?
- Отнюдь нет, - парирует он. - Вспомните свой контракт. Вы пришли сюда
ради больших денег, однако вы не получите ни франка, как только начнете
играть в следопыта. На вас донесет любой. Точно так же, столкнувшись с
чьим-то чрезмерным любопытством или выходом из образа, вы обязаны донести
это до нашего сведения. Это, кстати, еще одна ваша обязанность, которую я
забыл упомянуть. Наши наблюдения не идеальны, и каждый человек оказывает нам
посильную помощь.
"Этого мне еще не хватало, - с возмущением думаю я. - Слово-то какое
мерзкое - "донести"". И, не пытаясь скрыть своих чувств, говорю:
- Но ведь таким образом вы создаете почти оруэлловское общество!
Какую-то отвратительную общину, в которой все доносят друг на друга и никто
никому не доверяет.
Тесье резко разворачивается ко мне. Его лицо, освещаемое идущим с
экрана светом, выглядит особо жестко и властно.
- Молодой человек, давайте расставим точки над i. Мне абсолютно
наплевать на то, каким уродливым будет это общество. Для меня оно - просто
инструмент, с помощью которого я провожу свое исследование. И за те деньги,
которые заплатят вам, вы тоже можете позволить себе наплевать на
обществоведение. За несравнимо меньшую плату люди идут на гораздо большие
неприятности.
Он отворачивается и, глядя на экран, безразлично спрашивает:
- У вас есть другие вопросы?
Я напряженно думаю. Есть в его объяснениях какая-то неувязка. Что-то
показалось мне нелогичным в услышанном гладком рассказе. Но что? Двадцать
пять лет продолжается этот спектакль. Четверть века сменяющиеся поколения
актеров изображают перед камерами бессмертных людей, попутно следя друг за
другом и донося о малейших отклонениях. Они не знают, для кого из них все
происходящее не является представлением, и, как разведчики в тылу врага, не
выходят из своего образа ни на секунду. Двадцать пять лет они... Стоп! Вот
она, неувязка! Он что, меня совсем идиотом считает?
- Не могли бы вы объяснить, - саркастически осведомляюсь я, - как ваш
засекреченный зритель оставался засекреченным лет эдак двадцать назад? Вы,
разумеется, и тогда успешно скрывали его имя от всех окружающих.
Но вместо того чтобы отдать должное моей догадливости, Тесье холодно
отвечает:
- Я не говорил вам, что личность этого человек была тайной на
протяжении всего эксперимента. Разумеется, до определенного возраста он был
известен всем актерам. Приходилось идти на риск, но у нас не было другого
выхода. Мы давно хотели скрывать его, но это стало возможным только в
прошлом году. Небольшой инцидент, происшедший несколько лет назад, лишь
убедил нас в необходимости такой секретности. Всем актерам, приходившим в
течение последнего года, не сообщалось, кто является подопытным, или, как вы
выразились, зрителем. Ваша группа должна заменить последних людей, которым
известен этот человек.
Я молчу. Продолжать беседу больше не хочется, хотя обижаться не на что.
Тесье верно истолковывает мое молчание и говорит:
- Через час вы встретитесь с хирургами. Если они не обнаружат
каких-либо непредвиденных сложностей, оперировать вас будут завтра.
Хирургическое отделение расположено этажом выше. Желаю удачи.
Мне остается только раскланяться. Уже в дверях я слышу, как позади он
хмыкает и вполголоса произносит:
- Зритель...
Глава седьмая
Операция была легкой. Точнее, лёгкой она была для меня. Врачам,
наверное, пришлось повозиться. Когда я появился перед ними в первый раз,
меня долго осматривали, ощупывали, озабоченно смотрели в нос и в рот.
Многозначительно переговаривались, бросали незнакомые термины, сравнивали с
фотографиями Пятого.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг