забубённые землелазы?
-- Что же ты пропадаешь, Илья? -- ответил Мареев. -- Я уже заждался
тебя! Последние, можно сказать, отвальные минуты, а тебя всё нет...
-- Ох, не спрашивай, Никитушка! Я сейчас выдержал такой натиск, такую
атаку... Ну, просто замучили...
-- Кто атаковал? Кого замучили?
-- Ну, конечно, меня! Целая армия репортёров, корреспондентов,
спецкоров. Понаехали со всего мира. Отчаянный народ! Как я только живым
вырвался!
-- Ах, ты, бедный, несчастный! -- рассмеялась Малевская.
-- Здравствуй, захватчица! -- добродушно обратился к ней Цейтлин. --
Наслаждаешься победой, змея? Ладно, мы ещё посчитаемся с тобой, когда
вернёшься!
Малевская смеялась, спрятав лицо в букет. Она подошла к Цейтлину и
положила ему руку на плечо:
-- Илюшенька, к моему возвращению ты, наверное, забудешь эти счёты. Я
рассчитываю на твою незлопамятность.
Соревнование друзей окончилось победой Нины Малевской: два месяца назад
Комитет при Совнаркоме утвердил состав экспедиции, назначив Мареева
начальником, а Брускова и Малевскую членами экспедиции.
В глубине души Цейтлин всё время надеялся, что именно он будет третьим.
Кандидатуры Мареева и Брускова были бесспорны с самого начала работы: первый
был изобретателем снаряда, второй -- главным конструктором станции. Но с
Малевской Цейтлин мог поспорить -- их шансы на участие в экспедиции были
примерно равны.
Когда врачи отвели его кандидатуру из-за болезни сердца, Цейтлин был
очень огорчён. Он утешился лишь после предложения Мареева немедленно
заняться проектированием нового, гораздо более мощного снаряда. Это не
мешало ему изображать из себя несчастного человека, обманутого коварной
Малевской.
Сверху, через люк, донёсся, всё более усиливаясь, какой-то мощный гул.
Мареев прислушался, лицо его стало серьёзным. Он посмотрел на часы и
поднялся со стула:
-- Через несколько минут начнётся прощальный митинг. Простимся, друзья!
Но прежде я хотел бы дать вам ещё несколько указаний. Помимо общей
информации, которую мы будем передавать по радио с пути, вы оба будете
получать от меня специальные сообщения обо всём, что касается работы снаряда
и его механизмов, приборов и аппаратуры. Особенно это касается тебя, Илья.
Работая над следующим снарядом, ты должен учитывать все недостатки, которые
обнаружатся в нашем снаряде. Вам, Андрей Иванович, нужно будет делать то же
самое в отношении аппаратуры и приборов.
-- Будет сделано!
-- Внимательно следите за электроснабжением снаряда и за работой
криогенной установки. Вы знаете, какое это имеет значение для экспедиции и
для работы подземной электростанции. Это вопрос жизни и смерти для неё и для
нас...
-- Мы установим там непрерывные дежурства, Никита. Не беспокойся! Я
возьму это на себя, -- обещал Цейтлин.
Побледневшее лицо Мареева стало строгим. Скулы заострились. Рядом с ним
стояла спокойная Малевская, покусывая губами лепестки цветов из букета.
-- Хорошо, Илья. И ещё... ещё вот о чём... Если с нами случится
несчастье... Нас ведь ждёт много неизвестного... непредвиденного... мы
должны быть готовы к худшему... Не бросайте мою идею, боритесь за неё,
добивайтесь её осуществления, не повторяя, конечно, наших ошибок...
-- Не сомневайся, Никита, ни в нас, ни в себе! -- прерывающимся голосом
сказал Цейтлин. -- Ты сам осуществишь свою идею. Ты вернёшься победителем!
-- Пора идти, -- сказал Мареев, -- но раньше простимся...
Они обменялись крепкими рукопожатиями.
* * *
Залитый светом подземный зал шахты "Гигант", к которому неслись сейчас
мысли и чувства со всех концов мира, был переполнен людьми. Делегации от
заводов и фабрик, снаряжавших экспедицию, от научных учреждений и
институтов, общественных организаций, представители Красной армии,
знаменитые писатели, ученые, художники, делегации пионеров и комсомольцев
выстроились вокруг колодца со снарядом. Стальная площадка над ним,
превращённая в трибуну, была украшена флагами и гирляндами цветов.
Гул толпы наполнял высокие своды штрека; бодрые, радостные голоса и смех
звенели всё громче, всё возбуждённее по мере приближения величественной
минуты.
На трибуну поднялись представители Центрального комитета
Коммунистической партии и правительства. Буря оваций и восторженных
приветствий встретила их. Она превратилась в ураган, когда из колодца один
за другим, в голубых дорожных комбинезонах и беретах, готовые к походу,
появились Мареев, Брусков и Малевская в сопровождении Цейтлина и Андрея
Ивановича. От грома рукоплесканий и приветственных криков своды, казалось,
готовы были рухнуть со всей километровой толщей земли над ними...
После краткого прощального митинга Мареева плотной стеной окружили люди,
стремившиеся пожать ему руку, сказать слово приветствия, высказать пожелания
успеха и благополучного возвращения. Он едва успевал отвечать.
-- Появляйтесь чаще у экрана, -- говорил он друзьям, -- мы всегда будем
рады видеть и слышать вас...
Недалеко в стороне стоял Брусков, рядом с маленькой седой старушкой в
чёрной суконной шапочке, с небольшим кожаным саквояжем в руках. Старушка
смотрела на весёлого, возбуждённого Брускова и с улыбкой, едва скрывавшей
тревогу, спрашивала:
-- А не страшно тебе, Мишенька? Ведь куда отправляешься! У нас в колхозе
люди говорят: жарища там невыносимая...
-- Правда, мамуся, правда, -- говорил Брусков, смеясь и обнимая старушку
за плечи, -- в тартарары спустимся, в самый ад, можно сказать.
Мареев посмотрел на часы: пора! Он махнул рукой.
Главный инженер электростанции, стоявший наготове у распределительной
доски машинного отделения, нажал кнопку. Раздался громкий продолжительный
звонок.
Наступили последние минуты -- последние слова, последние рукопожатия.
Мареев первый подошёл к колодцу и, приветственно взмахнув рукой,
опустился в люк. За ним бегом, вырвавшись из тесного круга молодых
восторженных лиц, скрылась в снаряде Малевская. Освободился из материнских
объятий Брусков. Как только он исчез в люке, раздались торжественные звуки
"Интернационала". Бронированная крышка люка стала медленно опускаться на
своё место. Потом наступила тишина.
Из репродуктора, стоявшего на площадке, громко прозвучал голос Мареева:
-- Прошу освободить площадку над колодцем!
Цейтлин вступил в исполнение обязанностей начальника старта:
-- Охране окружить колодец! Прошу освободить площадку!
И через минуту -- в микрофон:
-- Готово!
-- Дать напряжение! -- послышался голос Мареева.
-- Дать напряжение! -- повторил Цейтлин.
-- Есть напряжение! -- ответил главный инженер и нажал кнопку на
распределительной доске.
В напряжённой тишине, над головами замершей, притаившей дыхание толпы
опять прозвучал громкий голос Мареева:
-- Включаю моторы... Даю отправление.
-- Есть отправление! -- повторил Цейтлин в микрофон и крикнул: -- До
свиданья! Желаем удачи, благополучного возвращения!
Площадка заколебалась под страшным напором всех трёх колонн давления.
Из колодца послышался возрастающий гул. Огромный металлический круг
дрогнул и начал медленно опускаться. По окружности колодца над днищем
снаряда появились первые широкие полосы размельчённого угля. Они росли и
ширились над уходившим вниз блестящим кругом, всё больше закрывая его
поверхность. Под напором колонн сильнее дрожала площадка. Всё громче гремел
"Интернационал". Уже заполнился угольной мелочью и щебнем весь колодец.
Цейтлин махнул платком главному инженеру у распределительной доски, и
цилиндрический стальной барьер с грохотом свалился с площадки и врезался в
пазы вокруг отверстия. Площадка оголилась, и под ней образовалось плотно
закрытое продолжение колодца. Глухой подземный гул, доносившийся оттуда, всё
более и более замирал...
Сотрясение площадки внезапно прекратилось, но через несколько секунд она
вновь задрожала непрерывной мелкой дрожью.
-- Колонны давления опустились на вторую позицию, -- громко объявил
Цейтлин, вытирая платком пот с побледневшего лица...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗА НОВОЙ ЭНЕРГИЕЙ
ГЛАВА 6. ЗАЯЦ
В узком помещении темно и тесно. Колени прижаты почти к самому
подбородку. Спина ноет, шея затекла, повернуть больно. Но ничего не
поделаешь, надо терпеть. Лучше не думать о неприятном. Володя стискивает
зубы и закрывает глаза. Он вспоминает школу, ребят, шумные перемены. На
большущем дворе -- волейбольная сетка... Митька Скворцов, дурак, так подал
ему последний мяч, что угодил прямо в лицо. Ну, и задал же ему Володя! Так
двинул, что Митька кубарем покатился. Но как-то так выходит, что никакого
удовольствия при воспоминании об этом Володя не испытывает. Даже неприятно
становится. К горлу подкатывается какая-то горечь, как после хинина... Не
велика штука -- тумак... Митька не из силачей, а Володя одиннадцать раз
подряд выжимает два килограмма одной рукой. Да-а-а... Нехорошо получилось.
Разве Митька это нарочно устроил?.. Эх!.. Володя с досадой поправил
тюбетейку на низко остриженной голове. Ну, ладно! Он как-нибудь это дело
устроит! Он даст Митьке розовую Новую Гвинею с райской птицей, даст
коричневое Борнео с цифрой 20, -- Митька оторваться от этой марки не может
каждый раз, как рассматривает Володин альбом. Можно ещё добавить и Гвиану...
Гвиан у Володи две -- не жалко. Даст он ему ещё... Когда же это он ему
сможет теперь дать? Ах, досада какая! Останется Митька со своей обидой...
Монотонное гудение моторов, шорох и скрежет за стеной, непрерывные и
однообразные, стали уже почти привычными и незаметными. Хорошо бы уснуть,
только очень уж неудобно! Так неудобно, что Володя чуть не застонал вслух,
когда попробовал переменить положение. Вдруг послышались шаги, глухие,
неясные голоса. Долетели отдельные слова: "пласт"... "мощность"...
"давление"... Через минуту опять стало тихо. Володя переменил положение.
Засосало под ложечкой, захотелось есть. Володя нащупал возле себя узелок;
под узелком книжка в твёрдом переплете: Шекспир -- любимый писатель, не
всегда понятный, но такой сильный и такой певучий. Согрелось сердце, как
будто рядом, совсем близко -- хороший, настоящий друг.
Володя достал кусок хлеба, колбасу, сыр, бутылку с водой. Запасов
осталось уже немного. Володя с жадностью ест колбасу, хлеб, начавший
черстветь, пьёт воду, маленькими, скупыми глотками. А в голове, в душе --
любимые строчки Шекспира:
...Говорил я
Ему о том, что мне встречать случалось
Во время странствий, о больших пещерах,
Бесплоднейших пустынях, страшных безднах,
Утёсах неприступных и горах,
Вершинами касающихся неба;
О каннибалах, что едят друг друга,
О племени антропофагов злых
И о людях, которых плечи выше,
Чем головы. Рассказам этим всем
С участием внимала Дездемона...
Будет теперь всё: и большие пещеры, какие не снились Отелло, и страшные
бездны...
Впервые пришло в голову: а что теперь мама делает? Думает, должно быть,
пропал её Володя... Плачет, конечно. Папа гладит её по волосам, а у самого
тоже слёзы. Эх! Сердце у Володи щемит, сухой комочек подкатывается к
горлу... Ну, ничего! Пионер не должен плакать! Пионер должен быть сильным...
твёрдым... Скоро всё объяснится; мама получит телеграмму, узнает, где её
Володя, успокоится, станет ждать его возвращения. А он вернётся героем; его
будут встречать с цветами и знамёнами; газеты будут писать о нём: "Вот наша
советская, социалистическая смена!"
Нет больше сил терпеть! Володя перестал уже ощущать ноги, спину, шею. Он
решил встать, вытянуться, насколько возможно, хоть немного размяться.
Прислушался: тихо, лишь однообразный шорох за спиной, как будто пароход
продвигается среди мелкой ледяной каши. Володя с трудом встал, разогнул,
сколько можно было, спину и потянулся. И сладко и больно... А что, если
выйти? Времени много прошло, назад не вернут. Только вот сердиться будут.
Ох, как начнут ругать!.. Надо будет держаться крепко. Доказать...
...Прости, Лаэрт,
Я виноват; но я прошу прощенья,
И ты, как благородный человек,
Меня простишь..
Они хорошие, самые лучшие! Как здорово говорил Мареев, когда прощались!
Вот это настоящий герой! С таким -- хоть на край света! Взгреет, конечно...
А Малевская добрая, весёлая... Когда смеётся, сразу видно, что добрая... Она
заступится... наверное, заступится... Она, должно быть, славная.
И Брусков хороший... Идти, что ли? "Быть или не быть? Вот в чём вопрос".
Страшно... "Прочь сомненья!" Откуда это? Ну, неважно... Надо идти... Двум
смертям не бывать...
Володя глубоко вздохнул, сердце сразу замерло; потом пошарил рукой по
доскам стенки и сильно нажал на одну из них. Доска подалась. Ещё нажим.
Доска совсем отделилась; свет ударил в глаза и на мгновение ослепил. Володя
осторожно протиснулся в отверстие, выпрямился и с любопытством осмотрелся:
яркий свет заливает высокую круглую камеру, тесно заставленную машинами и
ящиками; огромные барабаны тихо разворачивают тонкие серые шланги; насос на
баке неслышно двигает шатуном; диски под стальными колоннами медленно, почти
незаметно вращаются; чёрные горбатые моторы гудят. Между моторами люк,
огороженный решетчатыми перилами. Из люка пробивается свет, слышны громкие
спорящие голоса... потом весёлый смех. Этот смех придал Володе бодрости. Он
просунул руку в отверстие, из которого только что вылез, достал оттуда свой
узелок и книгу. Книга в роскошном бархатном переплёте малинового цвета, но
уже замусолена. На переплёте крупными золотыми буквами: "Ученику 5-го класса
Владимиру Колесникову за отличные успехи и поведение". Володя зажал узелок и
книгу под мышкой и тихонько подошёл к люку. Осторожно, с бьющимся сердцем,
шагнул на лестницу и заглянул вниз, под ноги.
Большая, круглая, как шар, каюта с плоским полом залита ярким желтоватым
светом. За столом у стены, в голубых комбинезонах и беретах, -- Малевская и
какой-то мужчина. По голосу -- не Мареев... Значит, Брусков... На столе
книги, чертежи... Брусков что-то говорит, водя карандашом по чертежу. У
круглой выгнутой стены -- гамаки за занавесками, на стене висят приборы,
аппараты, баллоны, шкафчики с инструментами, лабораторной посудой... Володя
спустился ещё на две перекладины и дрожащим голосом сказал:
-- Здравствуйте! Можно войти?
Стало так тихо, что не слышно было ни шороха и скрежета за стеной, ни
гудения моторов.
Сидевшие повернулись и вскочили так резко, что лёгкие стулья отлетели в
сторону. Брусков застыл с поднятым лицом и раскрытым ртом. Малевская
схватилась за стол; глаза её стали круглыми от недоумения и испуга.
"Голубые... как комбинезон...", -- пронеслось в мозгу Володи.
Наконец Брусков выдохнул:
-- Откуда ты, мальчик?
Держась за перила, Володя кивнул наверх:
-- Из ящика...
И вдруг звонкий, безудержный смех наполнил каюту.
-- Заяц! Заяц!.. -- хохотала Малевская, падая на стул. -- Ой, не могу!..
Спасите! Заяц!.. Никита!.. Никита!..
Она бросилась к люку и, задыхаясь от хохота, крикнула вниз:
-- Скорей сюда, Никита!.. Заяц! Настоящий! Живой!.. Заяц!..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг