ГЛАВА 18. ЭЛЕКТРОСТАНЦИЯ В НЕДРАХ ЗЕМЛИ
Мареев сидел у маленького столика в буровой камере, глубоко задумавшись.
Что предвещают эти непонятные скачки температуры? Являются ли они
грозными вестниками далёкого, непрестанно кипящего магмового бассейна или
всего лишь спокойным дыханием застывающего в течение тысячелетий лакколита,
уже потерявшего связь с материнским очагом магмы? Как узнать значение и
смысл таинственных температурных скачков? От этого зависит решение задачи --
строить или не строить здесь подземную электростанцию. Судьба всей
экспедиции связана с правильным ответом на этот вопрос. До сих пор повышение
температуры шло быстрее, чем ожидалось, но всё же довольно спокойно и
равномерно. Может быть, объяснение кроется здесь? Если бы впереди лежал
кипящий бассейн магмы, температура, вероятно, возрастала бы резче... Кроме
того, почему влияние такого мощного источника тепла начало сказываться
только на глубине десяти километров, а не раньше?
Надо выждать результатов дальнейшего продвижения снаряда. Вопрос должен
решиться на следующей тысяче метров.
Мареев так задумался, что не слышал, как Малевская спустилась из шаровой
каюты и приблизилась к нему. Он вздрогнул, когда услышал совсем близко от
себя её голос:
-- Никита!..
Он не сразу отозвался.
-- Никита, вот последний анализ породы... Температура всё повышается,
как и раньше.
Мареев схватил листок бумаги и углубился в изучение его.
-- Да... -- произнёс он наконец. Голос его звучал глухо. -- По всему
видно, что мы достигнем необходимой температуры значительно раньше... на
меньшей глубине... Садись, Нина, нам нужно поговорить. Работа нашей
электростанции запроектирована на температуре породы от четырёхсот
пятидесяти до четырёхсот пятидесяти пяти градусов. Мы уже достигли трёхсот
восьмидесяти и пяти десятых градуса. Если так будет продолжаться и дальше,
то через пять-шесть суток, на глубине менее четырнадцати километров, мы
очутимся в условиях, подходящих для устройства электростанции... Сокращение
пути снаряда может, конечно, только радовать. Но меня беспокоит причина
такого быстрого возрастания температуры... Почему -- ты сама понимаешь.
-- Мне всё же кажется, что возрастает она достаточно равномерно, без
больших скачков. Скорее всего, причиной возрастания является остывающий
лакколит.
-- Почему ты так думаешь?
-- По-моему, присутствие расплавленной магмы невозможно, хотя бы уже по
одному тому, что абсолютно не заметно её влияния на температуру
поверхностных слоев земной коры.
-- И ты, оказывается, такого же мнения?! -- обрадовался Мареев. -- Мне
это приходило в голову. Пожалуй, мои опасения действительно необоснованны.
Во всяком случае, ближайшая тысяча метров нам многое покажет. Теперь другой
вопрос. Мы достигнем необходимой температуры раньше, чем рассчитывали, то
есть через пять-шесть суток. Какого ты мнения о здоровье Михаила?
Малевская задумалась.
-- Ему значительно лучше, -- сказала она. -- Но в такой короткий срок он
вряд ли поправится. Щетинин сказал, что он гарантирует полное выздоровление
дней через десять.
-- О, это было бы великолепно! Не забудь, что нам потребуется немало
времени на подготовку свободного пространства для станции. Мы это сделаем
без него, а когда можно будет приняться за установку и монтаж батарей, он
будет уже вполне здоровым... Как будто всё складывается недурно... Мы близки
к цели.
-- Я страшно рада, Никита. Только бы установить станцию, пустить её
скорее в ход!
-- Дать ток на поверхность... Добиться нового триумфа советской науки и
техники... Ради этого стоит рисковать, -- убеждённо закончил Мареев.
Они ещё долго разговаривали, возбуждённые близким осуществлением своей
цели, мечтая о прекрасном будущем, когда десятки, сотни мощных станций будут
выкачивать на поверхность энергию земных недр, насыщать ею гигантские заводы
и фабрики, оживлять холодную Арктику, превращать пустыни в цветущие сады,
мчать из края в край огромной счастливой страны электропоезда,
стремительные, как молнии.
Весть о скором окончании пути вызвала бурный восторг у Володи и,
казалось, придала новые силы больному Брускову. Говорили только о близкой
остановке снаряда, с нетерпением считали оставшиеся метры. Гудение моторов
уже казалось слишком спокойным и ровным. На уроках географии, геометрии,
истории Володя неизменно переходил на разговоры о закладке станции, о новых
мощных установках, намечал на карте пункты для них и тормошил Мареева и
Малевскую бесконечными расспросами.
В охватившем всех оживлении прошло почти незамеченным появление богатого
месторождения медных руд на глубине тринадцати тысяч ста пятидесяти метров.
Малевская, однако, тщательно исследовала эту залежь на всём её протяжении по
пути снаряда. Руда была магматического происхождения. Она, несомненно,
образовалась во время застывания магмы и состояла из халькопирита, борнита и
пирита, но преобладала в ней самородная медь, что представляло большую
редкость и придавало особую ценность этому месторождению. Залежь меди
уходила в глубину на пятьсот двадцать метров и по своему богатству могла бы
иметь мировое значение.
Володя помогал Малевской при исследованиях залежи, но не очень
внимательно слушал объяснения о происхождении, составе и значении меди. Он
думал теперь только о станции. Однако последняя фраза Малевской задела его
за живое.
-- Почему ты говоришь, Нина, что эта залежь только могла бы иметь
мировое значение? -- спросил он.
-- Потому что руда слишком глубоко залегает. Тринадцать километров --
пока недостижимая глубина для современной горной техники.
Володя презрительно фыркнул и поднял голову от микроскопа.
-- Вот ещё! Пустяки какие! А наш снаряд? Ты постоянно забываешь о
снаряде, Нина! Рабочие спустятся сюда в скафандрах и будут добывать руду.
-- Совсем просто! -- рассмеялась Малевская. -- Какой ты прыткий,
Володька! А как доставлять руду на поверхность? По пять тонн с каждым рейсом
снаряда?
Володя задумался, но лишь на одно мгновение. Он сейчас же оживился и
категорически заявил:
-- Это неважно! Самое главное -- добраться до руды, а как её
переправлять наверх -- придумают другие. Не могу же я тебе сию минуту
предложить такой способ...
Он обиженно повернулся к микроскопу и склонился над ним.
Когда на глубине тринадцати тысяч пятисот метров пирометр показал
температуру окружающей породы в четыреста двадцать восемь градусов, Брусков
начал проявлять недовольство своим положением. При каждом удобном и
неудобном случае он громогласно заявлял, что чувствует себя уже достаточно
хорошо и хочет встать и прекратить это позорное лежание. Он уверял всех, что
за семь суток совершенно поправился и что он лучше Щетинина знает, насколько
окрепло его здоровье. Все старались отшутиться, так как отлично понимали,
чего добивается Брусков: быть на ногах к моменту остановки снаряда.
Малевской приходилось чаще всех выдерживать его атаки; натиску Брускова она
противопоставила приказ начальника экспедиции: "Считать Брускова больным и
до полного выздоровления освободить его от вахт и выполнения каких бы то ни
было работ по экспедиции". Тогда возмущённый Брусков подал на имя начальника
экспедиции официальный рапорт о том, что он, Брусков, вполне здоров и просит
отменить приказ. На рапорте появилась столь же официальная резолюция о
необходимости представить справку лечащего врача. На следующий день, при
появлении на экране профессора Щетинина, Брусков принялся лебезить перед
ним, восхищаться его методами лечения и доказывать, что именно благодаря
этим замечательным методам он теперь совершенно здоров и может гулять по
снаряду и что неооходимо только его, профессора, разрешение.
Во время этого разговора Володя, забравшись в гамак и уткнув лицо в
подушку, чуть не задохнулся от хохота. Мареев сидел за столом спиной к
экрану, углубившись в какую-то огромную книгу, и искусал себе все губы,
чтобы не рассмеяться. Малевская страдала невыносимо: она должна была в
качестве ассистента профессора присутствовать при осмотре больного, давать
ответы на все вопросы, и спрятаться ей было некуда. С пунцово-красным лицом
от еле сдерживаемого смеха, она отвечала невпопад, прятала голову за спиной
Брускова, притворяясь, что поправляет его перевязку. Но скоро её стало
беспокоить простодушие, с которым профессор выслушивал красноречивые
заверения Брускова, и тогда она начала из-за спины Брускова подавать
профессору умоляющие знаки. Профессор, однако, и сам смекнул, в чём дело. С
тем же простодушным видом он осмотрел и выслушал Брускова, согласился, что
его выздоровление идёт значительно быстрее, чем предполагалось, но что ещё
денёк, пожалуй, придётся полежать, а завтра после нового осмотра он,
профессор, решит вопрос окончательно.
Но "завтра" переходило со дня на день, а простодушие профессора вполне
соответствовало его неумолимости.
В этот день Мареев поручил Малевской тщательно следить за крупными
трещинами, встречавшимися в породе. Он объяснил, что намерен использовать
одну из них в качестве помещения для будущей станции. Трещины попадались
довольно часто, но размеры их были слишком малы. Крупные же трещины
оказывались заполненными минералами эманационного происхождения, с
преобладанием кварца, медных руд, киновари, колчедана.
Пирометр показывал уже температуру в четыреста сорок пять градусов, а
киноснимки не давали ничего утешительного: все более или менее крупные
трещины были плотно заполнены. Наконец за одной из них, самой значительной,
Мареев решил проследить хотя бы до четырёхсот пятидесяти пяти градусов --
крайнего предела запроектированной температуры. Наличие в заполняющих её
породах густой сети ещё более мелких, микроскопических трещин показывало,
что заполнение её ещё не закончилось. Можно было предположить, что
заполняющие образования ещё достаточно рыхлы и её нетрудно будет расширить и
подготовить для станции. Но Марееву хотелось найти место наибольшего
расширения трещины, что позволило бы значительно облегчить работу.
Снаряд проходил уже первые метры четырнадцатого километра, а пирометр
показывал четыреста сорок восемь градусов, когда на киноснимке со
стометровой дистанции трещина начала вдруг сужаться. Тогда Мареев направил
снаряд прямо на неё, чтобы укрепить вершину снаряда в плотном заполнении
трещины. Однако через несколько метров она опять стала расширяться. Идти в
самой середине трещины было слишком рискованно: она могла внезапно
расшириться, а отложения на стенах трещины оказаться настолько рыхлыми, что
снаряду грозила бы опасность сорваться с них.
На глубине в четырнадцать тысяч пятнадцать метров Малевская, не
отходившая от нижнего киноаппарата, вдруг взволнованно позвала Мареева:
-- Никита! Никита! Впереди каверна!
Она передала ему снимок, и Мареев впился в него глазами. На
пятнисто-сероватом фоне габбровой структуры чётко проступала тёмная,
извилистая, стремительно расширяющаяся трещина; рядом с ней в толще габбро
темнела пустота правильной яйцевидной формы, соединённая с трещиной открытым
узким проходом.
У Мареева просветлело лицо.
-- Ты, кажется, права, Нина! Ничего лучшего и желать нельзя, хотя
наличие на такой глубине пустоты -- полнейшая для меня загадка. Поставь
второй объектив на пятидесятиметровую дистанцию и передавай мне почаще
снимки. Не забывай следить и за стометровой дистанцией. Как бы там не
поджидала нас какая-нибудь неприятность!
Через полчаса Мареев, Малевская и присоединившийся к ним Володя
окончательно убедились, что под ними, немного слева, на расстоянии девяноста
пяти метров, находится естественная пустота, как будто созданная специально
для станции.
Немедленно снаряд был направлен к самой узкой части каверны. Через
четыре часа раздался глухой удар и оглушительное шипение, сопровождавшееся
довольным возгласом Мареева:
-- Всё понятно! Каверна была наполнена сжатым газом!
Ещё через три часа снаряд, осторожно спускаясь на штангах, прорезал
трёхметровую высоту каверны и углубился в породу под нею. Когда его днище
оказалось на полметра выше дна каверны, снаряд остановился.
14 февраля, в шестнадцать часов, на глубине в четырнадцать тысяч сто
двадцать метров, при температуре породы 453,8 градуса по Цельсию, снаряд
закончил свой исторический спуск в глубочайшие недра земли.
Здесь, в этом месте, должна быть заложена первая в мире станция по
преобразованию тепловой энергии земного шара в электрическую.
Едва замолкли моторы, Мареев, Малевская, Володя и Брусков, уже вставший
с гамака, -- все одетые в скафандры, с сильными лампами в руках, -- стояли
наготове у лестницы, ведущей к выходному люку. Мареев нажал кнопку,
свисавшую с потолка на длинном шнуре. С мягким шумом сверху спустились
стальные шторы и, соединившись, образовали вокруг людей герметический мешок.
Мареев поднялся по лестнице и нажал другую кнопку возле люка.
Толстая, со ступенчатым ободом крышка люка стала медленно подниматься
кверху, в чёрную пустоту каверны. Через минуту Мареев, за ним Малевская,
Володя и Брусков вышли из люка на концентрический вал из размельчённой
породы, образовавшийся вокруг снаряда при его погружении под дно пещеры.
Сильные лучи электрических ламп прорезали темноту. Раздались восхищённые
крики, заглушённые шлемами.
Ослепительное зрелище возникло перед глазами изумлённых людей. Тысячи
разноцветных огней засверкали в лучах электрических ламп, вспыхивая то
дымчато-золотистыми, то багровыми пожарами, собираясь в радужные снопы и
арки, разлетаясь мириадами сверкающих искр.
Своды, стены и дно маленькой, почти круглой подземной пещеры были густо
усеяны огромными кристаллами драгоценных камней. В одиночку и тесными
сборищами, друзами, похожими на гигантские цветочные корзины, они росли
снизу, свисали сверху, тянулись с боков, со всех сторон устремляясь на
потрясённых, онемевших зрителей своими острыми вершинами и плоскими гранями
кристаллов. Великолепные изумруды с бездонной зелёной глубиной; золотистые,
словно тлеющие, топазы; винно-жёлтые, розовые, травянисто-зелёные бериллы;
нежно-голубые, как юное весеннее небо, аквамарины, фиолетовые аметисты, --
словно сжатые гигантской рукой в один букет, -- горели всеми оттенками
красок, от самого нежного до нестерпимо яркого.
Все сокровища, когда-либо прошедшие через человеческие руки и собранные
вместе, оказались бы нищенски ничтожными перед невиданным сборищем
самоцветов, разраставшихся здесь, в невозмутимом покое и тишине, в течение
бесчисленных миллионов лет.
Неподвижно, в полном молчании, стояли Мареев и его товарищи перед
феерической картиной, которой встретила земля первых людей, вступивших в её
недра.
Наконец Брусков, точно очнувшись от сна, тряхнул головой и сказал в
микрофон:
-- Хватит! Налюбовались на всю жизнь! Пойдём смотреть главный зал этого
храма Будды.
С сожалением Малевская отвела глаза от пожара пылающих красок и
направила фонарь направо. Там темнел низкий, широкий проход, ведущий в
главную каверну. Пройти к нему оказалось нелёгким делом. Дно пещеры было
сплошь покрыто острыми, колючими зарослями кристаллов драгоценных камней.
Мареев и его спутники начали осторожно спускаться с вала, окружавшего
снаряд. Вдруг Володя, нетерпеливо шагнувший вперёд, споткнулся о гранёную
вершину огромного жёлтого берилла и упал. Тысячи пик и кинжалов приняли его
в свои колючие объятия. Володя почувствовал во всём теле такую боль, что
невольно закричал. Его попытки встать причиняли ему ещё большие страдания.
Руки и ноги скользили по гладким граням огромных кристаллов, проваливались в
узкие щели между ними, и вскоре, бессильный и неподвижный, Володя оказался в
плену у великолепных и грозных камней.
Казалось, сверкающий всеми цветами радуги спрут тысячами каменных
щупальцев обвил первую живую добычу, которую он терпеливо поджидал здесь
долгие миллионы лет.
В первое мгновение, опасаясь неосторожного шага, все с тревогой следили
за извивавшимся Володей, за его мучительными и бесплодными усилиями
освободиться из этой предательски красивой ловушки. Малевская и Брусков
бросились было к нему на помощь, но их остановил голос Мареева:
-- Назад! Не шевелись, Володя! Береги скафандр! Михаил, принеси скорей
лопаты и большие молотки!
Через минуту Брусков принёс инструменты.
Вооружившись тяжёлым молотком, Мареев принялся крушить кристаллы возле
Володи. Бесценные по величине и красоте изумруды, бериллы, аквамарины,
аметисты рассыпались дождём мелких сверкающих осколков под его бешеными
ударами. Малевская и Брусков с лихорадочной быстротой забрасывали
изуродованные обломки кристаллов размельченной породой из вала,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг