очень внимательно наблюдать, на всех возможных дистанциях. Ты закончила
проверку?
-- Да, почти всё сделано. Осталось собрать боковой аппарат "А". Он
наполовину разобран.
-- Ну, займись этим, а я подымусь наверх, к колоннам давления.
Вскоре из верхней камеры снаряда послышался шум мотора. Мареев на
холостом ходу проверял один из дисков. Малевская принялась за киноаппарат.
Последние два часа казались бесконечными. Всё валилось из рук Малевской.
Она бросала работу, не могла усидеть на месте, металась по каюте, задыхалась
в тоске, сжимающей сердце.
-- Никита, ты скоро?
-- Остался только один диск.
-- Скорей, Никита... Пожалуйста!
-- Хорошо, Нина... Не надо нервничать. Через четверть часа двинемся в
путь. Разговаривать буду уже с дороги...
Работа пошла живее. Аппарат был почти собран, когда Мареев спустился из
верхней камеры.
-- Я кончил, Нина... Ты готова?
-- Да. Осталось только поставить аппарат на место.
-- Ну, тогда я отправляю снаряд.
-- Иди, иди, Никита...
Мареев скрылся в люке буровой камеры. Через минуту загудели моторы,
заскрежетали ножи и коронка, послышался шорох породы за стеной. Снаряд
двинулся вниз.
Внезапно потрясающий крик, от которого замерло сердце Мареева,
послышался из шаровой каюты:
-- Стой, Никита!.. Останови моторы! Сюда! Скорее!..
В одно мгновение моторы были выключены, и Мареев бросился по лестнице в
каюту. Ему на голову едва не свалилась Малевская, бежавшая навстречу.
Смеясь и плача, размахивая жёлтой пластинкой киноленты, она громко
кричала, почти в беспамятстве:
-- Никита, они идут!.. Торпеда!..
-- Где? Покажи!..
-- Иди сюда! -- Малевская тащила Мареева за руку. -- Сюда... к аппарату
"А"... Смотри!
На снимке с двадцатиметровой дистанции четко выделялся тёмный, слегка
изогнутый силуэт торпеды.
Внезапное счастье ослепило, ошеломило, и сразу исчезли из памяти все
привычные слова; остались только взволнованные возгласы и бессвязные обрывки
фраз.
Торпеда шла наискось, сверху вниз, на уровне пола шаровой каюты.
-- Она идёт под снаряд... -- говорила, задыхаясь, Малевская, прильнув к
зелёному окошечку аппарата. -- Они, кажется, хотят обогнуть его снизу...
-- Ну, конечно! -- отозвался Мареев, рассматривая на свет снимки,
которые каждую минуту подавала ему Малевская. -- Михаил знает своё дело.
Торпеда иначе не сможет подойти к выходному люку снаряда.
Малевская осторожно вращала на правой стороне аппарата одну из головок,
регулирующих дистанцию.
-- Поставлю на двадцать с половиной метров, -- говорила она. -- Мы
сможем увидеть кое-что внутри торпеды...
-- Прекрасно, Нина! -- обрадовался Мареев. -- Превосходная идея!
-- Вот, поймала! -- с торжеством вскричала наконец Малевская и сейчас же
в тревоге и смущении добавила: -- Странно... только один силуэт... Как будто
Володя... Где же Михаил?..
-- В чём дело? -- в беспокойстве спросил Мареев. -- Дай же снимок!
-- Возьми... Ах, да вот Михаил! Он сидит на полу...
-- Не понимаю... -- говорил Мареев, рассматривая новый снимок. --
Неужели Михаил спит? В такой ответственный момент...
-- Володя машет рукой! -- радостно закричала вдруг Малевская. -- Он
смотрит в свой аппарат! Он видит нас! Он приветствует нас!.. Бери снимок!
Её бледное, измученное лицо теперь горело, глаза сияли, на губах ожила
улыбка.
Она ответно махала рукой, смеялась, готовая танцевать на месте:
-- Мальчик... мой дорогой... Отвечай же, Никита!.. Ты видишь? -- Она
непрырывно выбрасывала снимки из аппарата. -- Он продолжает махать... Нет,
он наклонился к Михаилу... будит его...
Она замолчала. Её глаза впились в зелёное стёклышко киноаппарата. Через
минуту она оторвалась от него и, повернув к Марееву помертвевшее лицо,
протянула ему снимок.
-- Михаил ранен... или в обмороке... Там что-то случилось. Володя
один...
Руки Мареева дрожали, пока он рассматривал снимок.
-- Да... Ты права... Володя что-то делает. Как будто компресс кладёт...
-- Бедный Михаил! -- говорила Малевская, поворачиваясь к аппарату. --
Бедный Володя!.. Неужели он всё время был один?.. Один, с раненым Михаилом?
-- Трудно допустить, чтобы мальчик один смог довести торпеду обратно.
-- Торпеда сейчас скроется под снарядом... Володя меняет положение
приборов... Смотри... Смотри, Никита!.. Он поддерживает Михаила!.. Идём
скорее вниз...
Мареев и Малевская быстро сбежали в буровую камеру.
Прильнув к нижнему киноаппарату, Малевская скоро отыскала торпеду и в
необычайном волнении продолжала наблюдать за её медленным прохождением под
снарядом. Минуты и часы бежали незаметно.
-- Да, сомнений нет, -- говорил Мареев. -- Михаил ранен... и, как видно,
серьёзно... Вот Володя перемещает его в новое положение... Удивительный
мальчик! Смотри, как уверенно и плавно торпеда идёт на подъём! Он взял курс
на сближение со снарядом... Ну, что за молодец! Сам Брусков не сделал бы
лучше и точнее!..
Никогда сдержанный, суховатый Мареев не проявлял так открыто своего
волнения.
Через два часа резкий металлический скрип оповестил Мареева и Малевскую,
что торпеда подымается в тесном соприкосновении со снарядом. Они бросились в
верхнюю камеру и с лихорадочной быстротой стали готовиться к её приёму.
Ещё через час трёхногий домкрат в ливне размельчённой породы принял в
отверстии выходного люка торпеду и осторожно спустил её на пол камеры.
Мареев посмотрел на часы. Торпеда пробыла в отсутствии сто три часа.
ГЛАВА 17. ПЛАВАЮЩИЕ МАТЕРИКИ
Профессор Щетинин озабоченно склонил своё бритое, моложавое лицо над
кардиограммой.
-- Сколько времени он был без сознания? -- послышался с экрана его голос
среди однообразно-певучего гудения всех моторов снаряда.
-- Ровно восемьдесят часов, профессор, -- ответил Мареев.
-- Его спасла рана... -- задумчиво проговорил профессор. -- Положите
его.
Брусков тихо стонал.
Знаменитому хирургу, поднятому глубокой ночью с постели, пришлось долго
простоять у экрана телевизора, пока Мареев и Малевская под его руководством
приводили больного в сознание.
-- Как понять ваш парадокс, профессор? -- спросил Мареев, осторожно, с
помощью Малевской, опуская раненого в гамак.
-- В момент ранения, -- объяснил хирург, -- обильно хлынувшая кровь
мгновенно залила края разорванного шлема, а измельчённая и раскалённая масса
земли тут же запекла кровь. Образовался прекрасный стерильный пластырь,
который моментально закупорил скафандр и одновременно прекратил
кровоизлияние. Если бы не кровь, разорванный шлем остался бы открытым.
Скафандр наполнился бы вредными, раскалёнными газами, и больной погиб бы...
Но всё-таки немного газов проникло в его лёгкие... Да... Он счастливо
отделался... Положение, конечно, тяжёлое, но не опасное... Сердце у него
великолепное, лёгкие чуть затронуты, а ожог и рана будут быстро
ликвидированы ультрафиолетовыми лучами. Как ему удалось выбраться?
-- Его спас пионер Владимир Колесников, -- звенящим от гордости голосом
сказала Малевская.
Волнуясь и торопясь, Малевская рассказала профессору об удивительном
мужестве Володи во время ужасной катастрофы при ремонте фидера. Профессор не
мог прийти в себя от изумления. На экране мелькали взволнованные лица членов
Правительственного комитета, Цейтлина, Андрея Ивановича. Потрясённые,
слушали они рассказ Малевской.
-- Теперь три часа ночи, -- вмешался Цейтлин, показывая рядом с лицом
профессора свои большие очки и толстые губы. -- Я должен немедленно сообщить
все подробности редакциям газет... Ты себе представить не можешь, Никита, в
каком волнении находилась вся страна эти несколько суток, -- сначала из-за
остановки снаряда, а потом из-за этого несчастья! Я бегу к телефону... А как
себя чувствует Володя?
-- Он здоров... Спит... -- ответила Малевская. -- Мы поспешили уложить
его спать. Но он был так возбуждён и счастлив, что рассказал всё-таки, хотя
и кратко, о том, что произошло с ними.
-- Бегу окончательно! -- сказал Цейтлин. -- Обнимаю вас... Расцелуйте от
моего имени Володю, когда проснётся. Днём буду ещё говорить с вами...
Много десятков метров оставил уже за собой снаряд после того, как он
возобновил свой путь в глубины земли. Володя всё спал. Брусков два раза
просыпался, бессильный, с затуманенным ещё сознанием. Над ним склонялись
внимательные, заботливые лица друзей, его кормили, облучали
ультрафиолетовыми лучами, давали лекарства. Он слышал ласковые, тёплые слова
и со слабой, чуть заметной улыбкой вновь погружался в сон.
Володя всё спал. К нему часто подходили то Малевская, то Мареев и долго
смотрели на его бледное, осунувшееся лицо. Малевская каждый раз тихо
проводила рукой по его круглой стриженой голове. Казалось, ей всё не
верилось, что Володя, живой и невредимый, здесь, совсем близко от неё, в
полной безопасности.
Уже почти двести метров прошёл снаряд в толще габбро, когда от лёгкого
прикосновения руки Малевской Володя раскрыл глаза. Краска радости залила его
лицо.
-- Нина... Я дома?! С вами? Как я рад!.. А мне всё снилась торпеда...
Малевская склонилась над гамаком и прижалась щекой к голове Володи.
-- Дома... Дома, родной... Ты с нами, мой мальчик.
-- А Михаил? Что с ним?
-- Всё в порядке, Володя. Его уже три раза смотрел профессор. Михаил
давно очнулся, принимал лекарства, а теперь спит... А ты, наверное,
проголодался?
-- Ужасно!
-- Ты можешь встать? Или тебе сюда подать?
-- Да что ты, Ниночка! -- рассмеялся Володя. -- Я совсем здоров! Я
сейчас оденусь и встану.
Он кончал свой завтрак, когда в каюту поднялся Мареев.
-- А! Володюшка! Проснулся? -- весело приветствовал Володю Мареев. --
Давай теперь поздороваемся по-настоящему.
Они крепко обнялись и поцеловались.
-- Поздравляю тебя, Владимир! Ты совершил двойной подвиг: спас Брускова
и предотвратил срыв всей экспедиции. Мы не могли бы сами, без него построить
под землёй электростанцию. Ты вел себя великолепно... Твой отряд, твоя
школа, родители будут гордиться тобой. Вся страна восхищается твоим
мужеством!
Володя стоял красный от радости и смущения.
-- Я... я очень боялся, Никита Евсеевич... Там было очень страшно...
-- Володя... -- послышался слабый голос Брускова, -- подойди сюда...
С радостными восклицаниями все бросились к его гамаку. Брусков лежал
бледный, с широкой перевязкой, закрывавшей всю правую половину его лица.
Он протянул руку и, слабо пожимая пальцы Володи, сказал:
-- Никита прав... и я теперь... твой друг... Володя... на всю жизнь...
Потом закрыл глаза и, не выпуская Володиной руки, тихо произнёс:
-- Теперь... расскажи мне всё... как было...
Когда все уселись вокруг гамака Брускова, Володя начал подробный
рассказ.
Полнозвучными голосами, спокойно и уверенно, пели моторы. Тихий скрежет
доносился из нижней буровой камеры. Как долгий осенний дождь, шуршала порода
за стеной. Голубые сумерки лились из одинокой лампы. Было так уютно,
спокойно сидеть здесь, в несокрушимой безопасности каюты, среди своих,
бесконечно близких и дорогих людей, чувствовать на своём плече тёплую руку
Нины, ощущать надёжную близость Никиты Евсеевича, видеть бледное, наполовину
скрытое повязкой лицо Михаила, почти из могилы вырванного его, Володиными,
руками...
Как кошмар, вспоминается ему теперь ужасное, невыносимое одиночество в
маленькой торпеде, затерявшейся в бесконечном каменном океане габбро...
Вечером снова разговаривали с поверхностью. На экране перебывали все,
кто был близок и дорог членам экспедиции. Цейтлин прочитал отрывки из газет,
переполненных статьями и заметками по поводу возвращения торпеды,
восторженными сообщениями о подвиге Володи и Брускова, их биографиями и
портретами. Потом на экране показались родители Володи. Увидев его бодрым и
весёлым после смертельной опасности, грозившей ему, они от волнения долго не
могли выговорить ни одного слова. Делегация пионеров передала Володе
восторженный привет от всех его товарищей.
Этот вечер превратился в настоящий праздник для членов экспедиции, вновь
так счастливо соединившихся в стальной оболочке снаряда.
* * *
Снаряд продолжал свой спуск в глубины.
При очередной смене вахтенного, уже в присутствии Володи, встал вопрос,
который лишь на время был отодвинут исключительными происшествиями последних
дней.
Температура окружающей породы возрастала всё больше и была значительно
выше предполагаемой.
-- В момент аварии фидера, -- сказал Мареев Володе, -- ты высказал
предположение, что мы приближаемся к бассейну магмы и что этим можно
объяснить резкое повышение температуры породы. Я думаю, что ты был не так уж
далёк от истины.
-- А что это, плохо или хорошо для нас? -- спросил Володя.
Мареев немного подумал и ответил:
-- Видишь ли, если мы приближаемся к изолированному остывающему
магмовому бассейну, то я не сказал бы, что это плохо для нашей задачи. На
такой глубине магма остывает медленно, в течение столетий и тысячелетий, и
наша электростанция будет надолго обеспечена её постоянным и ровным теплом.
Хуже, если этот бассейн не изолирован, а сообщается с более глубоким и
обширным бассейном магмы, который постоянно питает периферический бассейн и
не даёт ему остывать.
-- А может быть, мы приближаемся именно к этому главному бассейну?
-- Нет, не думаю. Это невозможно на такой глубине. Все учёные сходятся
во мнении, что основные очаги магмы располагаются на больших глубинах,
примерно в ста двадцати -- ста пятидесяти километрах от поверхности. Если
температура будет повышаться с такой же быстротой, как до сих пор, значит,
магма залегает примерно на глубине тридцати-сорока километров.
Следовательно, это может быть только периферический, а не главный бассейн.
Весь вопрос в том, находится ли он в постоянной связи с основным.
-- Какое же это имеет значение для нас?
-- Очень большое... Такой не изолированный бассейн похож на заснувший
вулкан. Он постоянно готов к действию. Никогда нельзя поручиться за него.
Может быть, завтра, может быть, через год или через пять тысяч лет в
основном бассейне давление газов и паров достигнет критической точки. Тогда
магма вдруг взорвёт окружающие породы или ворвётся в бесчисленные,
закупоренные сейчас, трещины, внедрится в выше лежащие толщи земной коры, а
может быть, доберётся до поверхности и разольётся на ней. Конечно, первой
жертвой на пути магмы явилась бы наша электростанция, и поэтому строить её в
таком опасном соседстве было бы в высшей степени неразумно.
-- Я думаю, -- вмешалась Малевская, отрываясь от вахтенного журнала, --
что вряд ли возможно ожидать такой катастрофы под спокойной уже много
тысячелетий Русской равниной...
-- Спокойной только на поверхности, Нина, -- возразил Мареев. -- А что
происходит под нею на больших глубинах, какие катастрофы назревают сейчас
под её обманчивым спокойствием -- мы об этом ничего не знаем.
-- А вот этот глубокий основной бассейн магмы -- он очень большой? --
допытывался Володя.
-- Да, если он здесь имеется, то, вероятно, очень большой. Но всё-таки
не настолько, чтобы образовать непрерывную, сплошную массу под верхней,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг