свой опыт вождения торпеды.
Он, Володя, -- капитан подземной торпеды! Тринадцатилетний капитан! Он
спасёт себя и Брускова! Вперёд! Какое будет счастье, когда он вернётся к
снаряду, приведёт в целости и сохранности торпеду, доставит спасённого им
Брускова! Вперёд!
Он осторожно привёл в движение колонны давления. Через некоторое время,
когда они достаточно уплотнили под собой породу, Володя включил буровой
аппарат, дав торпеде крутой поворот вниз.
Не отходя от киноаппарата, Володя следил за трассой снаряда. Торпеда,
слегка изгибаясь и всё выше поднимаясь по кривизне, удалялась от трассы.
Стараясь не терять её из виду, Володя непрерывно регулировал дистанцию.
Торпеда прокладывала себе путь в толще габбро, со скоростью десяти метров в
час.
Поднимаясь, тёмная линия трассы передвигалась всё ближе к правому краю
окошечка киноаппарата. Смутная тревога начала охватывать Володю. Почему
линия трассы не остаётся посредине снимка? Неужели торпеда уходит в сторону?
Неуверенно, сознавая, что он допускает какую-то неправильность, Володя
перевёл киноаппарат немного правее. Линия трассы переместилась ближе к
середине снимка. Но через некоторое время опять стало заметно прежнее
отклонение. Что это значит? Несомненно, торпеда уходит в сторону. И вдруг, с
похолодевшим сердцем, Володя вспомнил, что перед отправлением он установил
курс торпеды по магнитному компасу, забыв его сверить с гирокомпасом. Он
сейчас же сличил их показания. Они едва заметно расходились.
"Ну, пустяки!" -- пытался он успокоить себя.
Становилось всё труднее смотреть в киноаппарат: тело изгибалось назад,
приходилось упираться руками в стенку, чтобы сохранить равновесие. Линия
трассы на снимке всё более затуманивалась.
Хриплый, но полный силы возглас оторвал испуганного Володю от зелёного
окошечка:
-- Ток есть?.. Великолепно!.. Держи его!.. Держи его!..
Володя оглянулся. Брусков, свернувшись в комок, сползал на бок. Голова
оказалась притиснутой коленями к стенке торпеды. Огромное зелёно-бурое пятно
закрывало почти всё лицо. Висевшие на стене приборы свисали и болтались в
воздухе. Предметы, расставленные на полочках, соскользнули вправо и грозили
вывалиться. Изгиб торпеды требовал перемещения всего, что не было наглухо
прикреплено в ней. Володя прежде всего помог Брускову. Голова раненого
пылала, горячий румянец заливал лицо. Он бормотал что-то невнятное;
прерывистое дыхание с хрипом вырывалось из его запёкшегося рта. С
невероятными усилиями, сам едва держась на ускользающем полу, Володя придал
телу Брускова полусидячее положение, влил ему в рот несколько ложек бульона,
положил на лоб смоченный в воде носовой платок. Брусков затих. После этого
Володя укрепил предметы на полочках и посмотрел в окошечко киноаппарата.
Трасса снаряда исчезла.
Сплошная серая пелена габбро с редкими светлыми слезинками полевого
шпата заполняла снимок.
"Изгиб торпеды закрыл трассу, -- подумал Володя. -- Теперь она появится
внизу..."
Он перевёл киноаппарат на диаметрально противоположную сторону
цилиндрической камеры и посмотрел в окошечко. Трассы на снимке всё ещё не
было. Видна была лишь сплошная чёрная масса, нисколько не похожая на снимок
габбро.
"Нижняя часть торпеды ещё закрывает трассу. -- Володя старался подавить
тревогу. -- Раньше чем через полчаса смотреть нечего..."
Стал заметен переход торпеды в нисходящее движение. Володя переместил
распределительнй щит с плетью проводов, тянувшихся к нему, на специальный
шип около того, что до сих пор считалось полом, а все приборы на полочках
плотно накрыл крышкой. Почти лёжа и поддерживая сползавшего Брускова, он
перевернул его и сам повернулся ногами к вершине торпеды. Через некоторое
время они уже лежали на спине, упираясь ногами в новый пол. Володя посмотрел
в окошечко бокового киноаппарата.
Трассы на снимке не было.
Однообразная картина строения габбро стояла перед глазами Володи.
Полустоя, полулежа на стене торпеды, он несколько мгновений оставался в
неподвижности, поражённый, растерянный, не зная, что делать; посиневшие губы
беззвучно шептали:
-- Я потерял трассу... я потерял трассу...
Потом промелькнула искра слабой надежды, и он подумал:
"Наверное, торпеда описала слишком длинную дугу... Киноаппарат ещё
слишком далеко от трассы... Надо подождать".
Он старался заполнить время, чтобы заглушить всё растущую тревогу.
Несколько раз он принимался кормить Брускова, менял компрессы на его голове,
старался поудобнее усадить на полу его бессильное тело, уже совсем
опустившееся вниз. Но руки работали вяло, все мысли Володи тянулись к
киноаппарату. Несколько раз он не выдерживал этого напряжения и заглядывал в
зелёное окошечко. Напрасно! Ничего, кроме габбро, его редко-пятнистой
структуры! Иногда на снимках появлялись лучеобразно расходившиеся тёмные
черточки, иногда они попадались в одиночку, неправильные, изломанные,
изогнутые. Володя знал: это трещины, разрезавшие толщу первозданной
массивной породы в далёкие времена её первого остывания, неизвестно где
возникавшие, неизвестно куда направляющиеся.
Володя забыл о времени. Теперь он не отрывал глаз от киноаппарата. С
минуты на минуту должна была появиться трасса -- он был твёрдо убеждён в
этом. Глаза напрягались до боли, стараясь не упустить спасительной линии на
снимке.
Радостный крик прорезал наконец однообразное гудение моторов.
-- Трасса!.. Есть трасса!..
Вот её смутная ещё вертикальная тень, пересекающая весь снимок сверху
донизу.
Но почему она так далеко в стороне, почти у самого края снимка? Неужели
торпеда так сильно отклонилась от трассы? Она и сейчас отходит от неё, тень
ещё ближе подошла к краю снимка, почти сливаясь уже с ним одной своей
стороной. Какое счастье, что она вовремя замечена! Пять минут опоздания -- и
торпеда прошла бы далеко в стороне от трассы, и они навеки разошлись бы со
снарядом в безграничных, слепых глубинах земли.
Скорей к трассе и вниз -- к снаряду!
Володя слегка повернул небольшой рычаг на распределительной доске --
вниз и вправо, по двум взаимно перпендикулярным градусным дужкам -- и опять
прильнул к окошечку. Тень начала медленно, едва уловимо для глаз,
передвигаться к середине снимка, но очертания её всё ещё оставались
смутными. Прошло около часа, прежде чем она достигла середины снимка, и
тогда Володя поставил рычаг точно посредине горизонтальной дуги. Торпеда шла
теперь вниз по крутому уклону, прямо на полосу тени.
У Володи затекли ноги, заболели спина и шея от неудобного и напряжённого
положения. Но он не отходил от киноаппарата. Всё яснее и чётче проступали
очертания тени на снимке. Она медленно поднималась, уходила вверх, открывая
снизу новые участки. Торпеда спускалась всё круче вниз. В радостном
нетерпеливом волнении Володя тихо запел будённовский марш:
Никто пути пройденного
У нас не отберёт,
Конная Будённого
Дивизия, вперёд...
Внезапно на последнем слове его голос осёкся и пение оборвалось. С
полуоткрытым ртом Володя обхватил обеими руками киноаппарат и на мгновение
замер.
Потом отвёл побледневшее, без кровинки, лицо с расширившимися глазами, в
которых застыл смертельный ужас. Он хотел что-то сказать, но губы не
повиновались. В свистящем, нечленораздельном шёпоте едва можно было
разобрать:
-- Это не трасса...
Как будто теперь лишь поняв всё значение этих слов, он отчаянно
закричал:
-- Это не трасса... Михаил! Это не трасса!.. Мы заблудились!..
Упав на колени возле Брускова, он шептал трясущимися губами:
-- Мы не туда идём... Я потерял... потерял трассу... Мы заблудились...
С неожиданной силой он вдруг вскочил на ноги и вновь прильнул к окошечку
киноаппарата. В центре снимка, на сером фоне габбро, вертикально стояла
тёмная полоса с зазубренными, неровными очертаниями. Внизу полоса неожиданно
расщеплялась на пучок тонких, извилистых, спутанных в клубок нитей.
Сомнений нет! Это трещина -- странная, необычная, -- но всё же трещина,
а не трасса снаряда.
Володя резко, как перед внезапно открывшейся пропастью, повернулся к
распределительному щиту и выключил все моторы. В наступившей тишине, дрожа
всем телом, всё с тем же ужасом в глазах, он опустился рядом с Брусковым на
пол камеры и застыл...
Одно видение заполняло теперь его мозг, овладело всеми чувствами:
огромная мрачная толща земной коры вверху, над ним, пылающая бездонная
глубина внизу и необозримые пространства безмолвной, непроницаемой каменной
массы кругом. И среди этого каменного мрака, в микроскопическом, ярко
освещённом стальном пузырьке, -- он, Володя, рядом с полуживым Брусковым,
далеко, страшно далеко от яркого солнца, голубого неба, от весёлого смеха,
от всех радостей жизни.
Он долго просидел в оцепенении, прежде чем первая робкая мысль
проступила в его сознании:
"Ведь трасса всё-таки где-то здесь... близко... Торпеда не могла далеко
уйти от неё... Сбила с дороги трещина... Но он знает, насколько отклонилась
торпеда от прежнего пути... На десять делений вправо и на двенадцать --
вниз. Вниз всё равно надо идти, а отклонение по горизонтали можно
исправить... прежний путь был всё-таки более или менее правильным... Нельзя
бездействовать... нельзя тратить зря энергию аккумуляторов... Надо идти
вперёд... искать..."
...Бодрое, деловитое пение моторов вливает в душу мужественную силу,
решимость и веру. Володя ожил. Он не может и минуты оставаться без дела. Он
ухаживает за Брусковым, кормит его, меняет ему компрессы, поправляет
положение рук и ног, чтобы не затекли... Брусков то невнятно бредит, то
затихает. Он тяжело дышит... Володя часто смотрит в носовой и боковой
киноаппараты, переводит боковой по круговому рельсу, чтобы видеть путь
торпеды со всех сторон.
Ни трассы, ни снаряда не видно...
Володя очень устал. Он с трудом держится на ногах. Сколько времени он
уже не спал? Тяжёлые веки падают на глаза, но Володя борется со сном и не
поддаётся ему. Он уже давно направил торпеду на прежний путь. Часы идут, а
трассы всё нет и нет. Опять ошибка?.. Он подсчитывает пройденные часы и
метры, пытается определить возможные отклонения... Он пробует их исправить,
меняет направление на несколько делений вправо, а потом немного вкось и
вниз. Но трасса не появляется...
Был момент, когда он, кажется, заснул. Присев на корточки, переменил
положение руки Брускова, и тут что-то накрыло его, и больше он ничего не
помнит. Очнулся он, сидя на полу; голова лежала на плече затихшего Брускова.
Не может быть, чтобы это длилось долго!.. Холодок охватывает Володю, и кровь
отливает от сердца... А что, если он всё-таки спал часа два... три? Страшно
подумать! Ведь он мог пропустить трассу, пройти мимо неё! Может быть, сейчас
торпеда стремится куда-то в каменном пространстве, оставив далеко позади и
снаряд и его трассу?
Отчаяние вновь охватывает Володю и сжимает до боли сердце.
Несколько минут он стоит неподвижно, оглушённый страшным предположением.
Потом он хватается за рубильник и выключает моторы. Он боится теперь каждого
лишнего метра, может быть, отдаляющего его от снаряда.
Где же он теперь? Сколько успела пройти торпеда с тех пор, как покинула
место аварии? До снаряда было тогда сто сорок четыре метра.
Он посмотрел на часы-календарь и подсчитал. Выходило, что прошло почти
трое с половиной суток с тех пор, как торпеда покинула снаряд. А в
аккумуляторах запас энергии всего на сто двадцать часов. Значит, в них
остаётся энергии только на тридцать шесть часов.
Эта мысль ошеломила Володю. Торпеде уже нельзя дальше идти... Нет!
нет!.. Надо беречь энергию для освещения... Оказаться в тишине и в
темноте -- ужасно!.. Мареев, наверное, сам пойдёт на поиски торпеды, если
снаряд получил ток с поверхности... Теперь надо ждать...
Как только моторы остановились, тяжёлая тишина наполнила торпеду.
Володя до того устал, что уже не в состоянии ни думать, ни надеяться.
Свернувшись в комочек возле Брускова, он закрыл глаза и заснул. Скоро он
опять был в шаровой каюте снаряда вместе с Мареевым, Малевской и вполне
здоровым Брусковым. Продолжалась счастливая жизнь в огромном, просторном
снаряде, где в удобном гамаке можно было так сладко вытянуться...
Сон не освежил Володю. Всё тело ныло, ноги затекли, спина и шея
одеревенели. Безнадёжная тоска томила сердце. Володя встал и посмотрел на
часы. Он проспал почти шесть часов. Голова была как будто налита свинцом.
Володя попробовал сообразить, когда Мареев начнёт поиски... Но думать не
хотелось. Полное безразличие ко всему сковало мозг и волю...
Он стоял среди камеры, и его равнодушный взгляд машинально переходил с
распределительной доски на киноаппарат, с киноаппарата на полочки. На
верхней полочке были обычные, теперь бесполезные вещи: ручной электрический
фонарик, стакан, открытый термос, запасная батарейка. На нижней -- два
компаса: маленький переносной гирокомпас и магнитный. Всё уже давно
известное и привычное.
Усталые глаза задержались на магнитном компасе. Его стрелка дрожит,
трепещет, усиленно кланяется, почти касаясь лимба. И всё в одной точке --
наклонится синеватым, матово поблескивающим острым язычком, отскочит,
порыскает налево-направо и опять притянется к тому же румбу, клюнет и,
трепеща, отскочит...
Глаза остановились на взволнованной игре стрелки, ни на одно мгновение
не прекращавшейся. Стрелка, как очарованная, тянулась к одной точке, в одном
направлении. Это направление совсем не указывало на север, как обычно.
Спокойный и солидный гирокомпас без колебаний указывал север в другой
стороне. Что же это значит? Ах, да!.. Железо... Где-то вблизи, очевидно,
большие массы железа... Это уже было однажды... Никита Евсеевич обрадовался
тогда... Подземное соединение Курской и Криворожской залежей... Гирокомпас
не испытывает влияния железа, а магнитный волнуется... Только откуда здесь,
в габбро, железорудные залежи?
Глаза Володи оживились. Равнодушие сменилось пытливым интересом.
Что же это значит? Если здесь нет железных залежей, то отчего волнуется
магнитная стрелка?
И вдруг сверкнула мысль, от которой захватило дух! Снаряд!
Огромный, тяжёлый стальной снаряд!
Он где-то здесь, недалеко, и всей своей тридцатипятитонной металлической
массой влечёт к себе крохотную стрелку. Это он! Несомненно, он! Снаряд!
Стрелка указывает направо вниз... А торпеда шла до сих пор хотя и вниз,
но левее. Надо идти туда, куда указывает стрелка! Это, может быть,
единственный шанс на спасение...
Володя забыл усталость, сомнения, страх.
Он повернулся к распределительной доске, включил моторы и круто перевёл
маленький рычаг направления на тридцать делений вправо, по горизонтальной
дужке. Радостное гудение моторов наполнило торпеду; как будто с новой
энергией, ножи и острая коронка принялись крошить неподатливую толщу габбро.
Все свои силы, все внимание Володя сосредоточил теперь на стрелке
компаса и на киноаппаратах, особенно носовом.
* * *
-- Когда мы отправимся, Никита?
-- Часа через два. Мне нужно поговорить с поверхностью и сделать
последнюю проверку колонн давления.
-- Скорее бы... Я все боюсь, что мы опоздаем...
-- Ещё немного терпения, Нина. Я сам жду -- не дождусь, когда наконец
двинется снаряд.
-- Как ты думаешь, через сколько времени мы будем у места аварии?
-- При той кривизне, которую в состоянии описывать снаряд, он сделает
первый виток спирали не раньше чем через тридцать шесть часов.
-- Как долго!..
-- Не забывай, что при подъёме по спирали снаряд пойдёт с пониженной
скоростью. Но остальные витки он будет делать скорее -- по витку в сутки.
-- Сколько же всего витков?
-- Не менее шести.
-- Шесть с половиной суток! Это ужасно!
-- Тут я бессилен, Нина... Как твои киноаппараты? В пути надо будет
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг