-- В чём дело? -- забеспокоился Мареев. -- Трудно дышать?
-- Нет! -- засмеялся Брусков. -- В этом отношении всё прекрасно... Но
пот со лба не могу стереть... Честное пионерское -- это ужасно неприятно!
-- Ты испугал нас, Михаил, -- присоединилась к разговору Малевская. --
Кстати, как наш пионер?
-- Молодцом, Нина! Без него у меня ничего не вышло бы... Ну-с, будьте
здоровы! Принимаемся за верхний конец. Там дело будет проще, он вряд ли
забит песком, но добраться до него труднее...
Верхний конец шланга находился почти на уровне днища торпеды и немного в
стороне от нижнего конца шланга. Электромолоток должен был произвести здесь
ещё более разрушительную работу. Втянуть верхний конец шланга под торпеду
было невозможно. Приходилось делать в стенке достаточно широкую и глубокую
выемку, чтобы можно было достать шланг инструментами и произвести
необходимые операции.
Брусков торопился необычайно. С возрастающим беспокойством он
оглядывался на израненную, исковерканную стенку, которая должна была
выдерживать мощный напор окружающей рыхлой породы. Он работал быстро и
напряжённо, почти по грудь углубившись в выемку.
-- Скорее, Володя! Готовь раствор! -- сказал он, задыхаясь. -- Следи за
минерализованной стенкой. Она может не выдержать напора породы.
-- Есть, Михаил! Раствор почти готов.
Уже закончен припай основного фидера. Едва Брусков принялся за
соединение резервного фидера, он услышал испуганный возглас Володи:
-- Михаил, Михаил!.. Стенка выпячивается внутрь! Я ясно вижу!
-- Подожми это место отбойным молотком! -- крикнул Брусков, обливаясь
потом, но не бросая работы. -- Я сейчас кончаю... Алло!.. Алло!.. Никита!
Скорее!..
-- Слушаю! Слушаю! В чём дело, Михаил? -- послышался голос Мареева,
полный тревоги.
-- Минерализованная стенка не выдерживает напора породы... Я
тороплюсь... Кончаю исправление... Требуй немедленно с поверхности пробного
напряжения... Скорее!.. Я кончил!.. Я буду ждать в торпеде... Прерываю...
Он хрипел от нечеловеческого напряжения. Пот заливал ему глаза,
забирался в рот и ноздри.
-- Володя! Живо раствор!
-- Есть раствор!
Принимая огромную ложку с раствором, Брусков успел кинуть взгляд на
минерализованную стенку. Большой участок её выпятился внутрь между двумя
проломами, как огромный желвак. Рукоятка отбойного молотка, наклонно
припёртого к стенке, под страшным напором извне почти целиком погрузилась в
породу.
-- Убери радио в торпеду! -- крикнул Брусков. -- Живо!.. Я сейчас иду за
тобой!..
Его расширившиеся глаза, искажённое лицо, хриплый, отрывистый голос
испугали Володю больше, чем самая опасность, надвигавшаяся на них. В ужасе
он бросился к радиоаппарату, схватил его с ящика и в один прыжок очутился
возле узкой лесенки, спущенной из люка торпеды. Но едва он успел взобраться
на третью перекладину, -- мягкий грохот, похожий на отдалённый гром, потряс
торпеду и оглушил Володю. В следующий момент могучая волна,
зеленовато-коричневая, словно осыпанная бриллиантами, хлестнула его по
ногам, сорвала с лестницы и швырнула вниз. Он успел заметить, что с той
стороны, где работал Брусков, густой коричневый поток, вздувшись, как
водопад, ворвался под торпеду. Срывая целые глыбы минерализованной стены и
заливая стальные колонны торпеды, он быстро наполнил цилиндрический грот. На
мгновение над потоком высоко взметнулась рука невидимого Брускова, мелькнуло
стекло его разодранного шлема, затем что-то огромное обрушилось на затылок
Володи, он громко вскрикнул и потерял сознание...
* * *
Яркий свет заливал шаровую каюту снаряда. Во всех его помещениях горели
лампы, -- роскошь, от которой Мареев отказался после разрыва фидера, когда
он перевёл осветительную сеть на питание от аккумуляторов.
Мёртвая тишина царила в снаряде.
В гамаке, за раздвинутым пологом, закрыв глаза и подложив руки под
голову, неподвижно лежала Малевская. Время от времени грудь и плечи её
вздрагивали, слышался короткий, прерывистый вздох, и вновь её тело застывало
в неподвижности.
Мареев сидел у столика, подперев голову рукой. Другой рукой он, в
глубокой задумчивости, машинально перебирал листы толстой ученической
тетради, испещрённые чертежами, формулами, столбцами вычислений. Столик был
загромождён разбросанными в беспорядке книгами, картами, тетрадями -- так их
оставил Володя в спешных сборах к путешествию в торпеде...
Мареев вздохнул и, переменив положение, сжал голову ладонями. Помолчав,
он тихо, как будто про себя, заговорил:
-- Последние слова Михаила были о том, что он закончил работу... И ток с
поверхности пошёл... и до сих пор идёт... Исправно, без перебоев... Значит,
он действительно... вполне закончил работу... Значит, он должен был успеть
спастись от обвала... Он ведь знал, что грозит обвал... Он сам мне крикнул
об этом...
Мареев помолчал, продолжая сжимать голову и покачиваясь на стуле, как от
непрерывной, сверлящей боли.
-- Радиостанция, очевидно, погибла... -- тихо продолжал он. -- Возможно,
что торпеда повреждена...
-- Замолчи, Никита! Замолчи!..
Малевская выскочила из гамака. На её бледном, осунувшемся лице горели
красные, воспалённые глаза. Волосы были растрёпаны, ворот голубого
комбинезона -- расстёгнут. Она заметалась по каюте, натыкаясь на лестницу,
на стулья, на столики.
-- Я не могу больше, Никита! Кажется, я схожу с ума... Если с торпедой
авария, они отрезаны от нас и от всего мира... Обречены... Может быть,
ранены... Может быть, убиты!.. Убиты!..
Она остановилась посреди каюты и закрыла лицо руками.
-- Володя... мальчик мой... бедный мой мальчик...
Потом она резко повернулась к неподвижно сидевшему Марееву.
-- Мы должны подняться к ним! -- резко крикнула она Марееву. --
Подняться! Если нельзя вертикально, пойдём по спирали! Мы не имеем права
оставаться здесь в бездействии! Никита... -- она умоляюще сложила руки на
груди. -- Никита... Ведь каждый час промедления может быть гибелен для
них...
Мареев медленно, тяжело встал. Глубокие морщины на лице -- от ноздрей к
уголкам рта, на лбу, на переносье -- стали за последние дни ещё глубже, ещё
резче. Долгие бессонные часы, разъедающие сомнения, муки бессилия и
бездействия наложили суровый отпечаток на твёрдые черты его лица.
Он подошёл к Малевской и положил руку на её плечо. В его глазах
засветилась жалость.
-- Нина... родная... Мы не должны терять головы. Не поддавайся
отчаянию... Оно плохой советчик. Пойми, мы не имеем права уходить отсюда. Мы
должны их ждать здесь! Что будет, если мы разойдёмся с ними? Торпеда, быть
может, повреждена и не в состоянии идти с обычной быстротой. В конце концов
прошло лишь двое с половиной суток. Даже при нормальных условиях они не
могли вернуться раньше чем через сорок восемь часов...
-- Но сколько ждать? Сколько ещё томиться в бездействии?
-- Подождём ещё тридцать шесть часов. Обещаю тебе: если они в течение
этого времени не вернутся, мы пойдём на поиски их.
-- Хорошо, Никита... -- надломленным, сразу ослабевшим голосом сказала
Малевская. -- Хорошо... Подождём...
Она подошла к столику, упала на стул, на котором только что сидел
Мареев, и уронила голову на раскрытую тетрадь Володи.
-- Алло! Никита!.. Включи экран!..
Голос Цейтлина прозвучал в обычный для разговоров со снарядом час.
Мареев посмотрел на Малевскую, на её рассыпавшиеся по листкам Володиной
тетради волосы и медленно пошёл к экрану телевизора...
ГЛАВА 16. ЗАТЕРЯННЫЙ В НЕДРАХ
...Голова болела так сильно, что даже поднять веки казалось невыносимым
мучением. Но что-то подсознательное твердило: это надо сделать. Медленно,
преодолевая мучительную боль в затылке, раскрылись ресницы... Яркий свет
ударил в глаза, и веки опять сомкнулись.
И вдруг вспыхнуло сознание и в одно мгновение разорвало пелену тумана.
Забыв о боли в затылке, Володя широко раскрыл глаза и приподнялся на
локте. Его голова ударилась о днище торпеды. Свет падал сверху. Володя лежал
на мягкой массе измельчённой породы, в свободном узком пространстве между
нею и торпедой. Его ноги почти целиком были засыпаны породой, голова
находилась у самого люка. Подальше, возле крайней колонны, из песка
высовывалась по локоть рука Брускова со сжатым кулаком. Рядом с ней
виднелась верхняя часть его шлема и поблескивал уголок стекла от очков, как
будто внимательно следя за Володей.
Всё стало ясно.
"Обвал... Нас засыпало..."
Его охватил ужас. Малевская, Мареев, модель электростанции, мама, отец в
цехе, расплавленная магма, страшный зеленовато-коричневый водопад -- всё
завертелось на миг, как в калейдоскопе. Из головокружительного хаоса в
сознании вдруг выплыл и всё оттеснил тёмный спасительный зев раскрытого люка
торпеды... Туда!.. Скорее туда!.. Под надёжную стальную оболочку!
Володя заметался в сыпучем раскалённом песке. Едва вытаскивая ноги, он
полз на дрожащих руках, всхлипывая и задыхаясь.
Сколько времени прошло, пока он вполз в торпеду? Несколько минут или
много часов? Володя не мог бы ответить.
Захлопнулись внешние и внутренние крышки люка торпеды. Лёжа на полу,
Володя дрожал мелкой, изнуряющей дрожью. Радость спасения пересиливала все
чувства.
Постепенно утихало волнение. Пробивались первые, робкие мысли.
"Что теперь делать?.. Не повреждена ли торпеда? Надо скорее уходить
отсюда!.. Я сумею пустить её в ход... Скорее к снаряду... к Марееву... А
Михаил?.. Погиб?.. Раздавлен?.."
Опять от ужаса пропали мысли, затуманилось сознание... Но он, Володя,
жив... Он жив! Какое счастье!.. И вновь прояснился мозг и замелькали мысли:
"Надо скорее к Марееву... А Михаил?.. Мы вернёмся сюда, отыщем его..."
Медленно, держась за стенки торпеды, Володя встал и выпрямился. Всё тело
болело. С трудом двигая руками, Володя отстегнул каучуковый воротник
скафандра, откинул на спину шлем и посмотрел вокруг себя.
Вдруг громкое, неудержимое рыдание потрясло всё его тело. В мёртвом,
равнодушном безмолвии, под бесстрастным светом электрической лампы он
прислонился лбом к стальной оболочке торпеды и долго плакал горько и
безутешно.
"Михаил... бедный, милый... Тут... внизу... под ногами... совсем
близко..."
Сердце разрывалось при воспоминании о руке со сжатым кулаком, о
стёклышке, которое так внимательно смотрело.
Снаряд не успеет вернуться... нет, не успеет... А он, может быть,
ждёт...
И так же внезапно, как начались, рыдания прекратились. Володя, оцепенев,
стоял у стенки торпеды, ощущая лбом её холод.
Неожиданно он выпрямился, глаза засверкали серьёзно и решительно,
румянец залил побледневшие щёки.
Володя бросился к люку, ведущему в нижнюю камеру, и отыскал там
короткую, широкую лопатку. Быстро, дрожащими руками, натянул на голову шлем
и застегнул вокруг шеи каучуковый воротник.
Через несколько минут он полз под днищам торпеды к руке, торчавшей из
массы песка, к мягко поблескивавшему стёклышку полузанесённого шлема...
Больше двух часов, скорчившись в тесном пространстве под торпедой,
откапывал он безжизненное тело Брускова. Много раз он бросал лопатку и в
изнеможении опускался на песок, тяжело дыша, не чувствуя натруженных рук, с
невыносимой болью во всём теле.
Когда Брусков был почти освобожден из-под тяжёлого рыхлого слоя породы,
новый приступ отчаяния овладел Володей: шлем Брускова на правой щеке был
разорван и залит кровью, уже запёкшейся. Сквозь стёкла очков было видно, что
кровью залито и всё его безжизненно-бледное лицо.
Но отчаяние длилось недолго. С новым приливом яростной энергии Володя
продолжал откапывать Брускова.
Невероятно тяжёлым показалось Володе тело Брускова, когда он потащил его
к люку и начал втаскивать в торпеду. Как страшно было прикасаться к
мертвенно-неподвижному телу и прижимать его к себе!
"Он жив... -- настойчиво убеждал себя Володя, -- он только ранен... как
тогда, в пещере..."
Он чувствовал, что не мог бы заставить себя держать в руках тело
мертвеца. Лишь мысль, что Брусков жив, поддерживала его энергию и помогала
ему преодолевать безотчётный ужас перед смертью и страх перед местом
катастрофы.
Когда тело Брускова -- тяжёлое, мягкое, как будто бескостное --
опустилось в полусидячем положении на пол цилиндрической камеры, Володя
собрал остаток своих сил и опять вышел наружу, чтобы обрезать провода к
засыпанным инструментам и внести лампу в торпеду. Лишь герметически закрыв
за собой оба люка -- внешний и внутренний, -- он опустился на пол в тесной
близости с телом Брускова и почти без сознания долго оставался в
неподвижности.
Внезапно вспыхнула мысль:
"Нельзя медлить!.. Промыть, перевязать рану... Скорее!.. Он истекает
кровью..."
С невероятными усилиями Володя поднялся на ноги, скинул с себя шлем и
скафандр и стал снимать шлем Брускова. Голова Михаила бессильно свисала на
грудь, почти касаясь согнутых колен. Отстегнутый шлем не поддавался усилиям
Володи: края разреза, залитые толстым слоем крови, запёкшейся вместе с
песком, плотно пристали к лицу. Тогда Володя обрезал ножом материю шлема
вокруг раны, обмыл тёплой водой лицо Брускова, проделал несколько приёмов
искусственного дыхания и наконец остановился, измученный, едва держась на
ногах, совершенно подавленный. Брусков не проявлял признаков жизни.
"Неужели умер?.. Это смерть?!"
Холодный ужас охватил его от сознания непоправимого несчастья. Замерло
дыхание.
"Нет!.. Нет!.. Не может быть!.."
С лихорадочной быстротой он принялся разрезать ножом скафандр и
комбинезон Брускова, растирать его обнажённую грудь. Потом бросился к ящику
с продуктами и отыскал бутылку с коньяком. Приподняв голову, Брускова и
разжав ножом зубы, он влил ему в рот немного коньяку и чуть не заплакал от
радости, когда заметил появление лёгкого румянца на бледном лице Брускова.
Румянец усиливался. Послышался тихий, едва уловимый стон... Брусков дышал,
но все дальнейшие усилия Володи не помогали: Брусков оставался без сознания.
Он проглотил несколько ложек бульона, прерывисто дыша, но голова бессильно
свисала на грудь, глаза были закрыты.
Тогда Володя заторопился.
"Скорее назад... к снаряду... к Марееву!.."
Но вместо того, чтобы встать с колен, Володя вдруг свалился на пол,
втиснувшись между телом Брускова и круглой стенкой торпеды.
Он заснул мёртвым, каменным сном.
Сколько часов длился этот сон, Володя не мог потом сказать. Проснувшись,
он почувствовал себя свежим, бодрым и голодным. Брусков громко, прерывисто
дышал, яркий румянец заливал его лицо, временами какое-то бормотанье
срывалось с запёкшихся губ. Эти разгоревшиеся искры жизни доставили Володе
ощущение невероятного счастья. Жизнь вновь была рядом, он не был больше
одинок среди этой безмерной, мёртвой пустыни.
Володя влил несколько ложек бульона в рот Брускова, и тот без усилий
проглотил их. Затем он постарался придать телу Брускова более удобное
положение, подложил под него всё, что было мягкого в торпеде, укрыл его и
лишь после этого сам охотно, с аппетитом, поел. Он ел и обдумывал сложность
и серьёзность своего положения. Как вернуться к снаряду, не имея
радиостанции, без помощи пеленгации? Управление торпедой надо было взять на
полную свою ответственность. Он решил сделать самый крутой поворот вниз и
затем, не теряя из виду фидера, спускаться до встречи со снарядом.
Скоро торпеда наполнилась волнующим гудением моторов. Сердце Володи
радостно билось. Он был уверен в себе, в своём знании торпеды, её механизмов
и приборов, в умении обращаться с ними. Гордость и уверенность росли в нем
вместе с чувством благодарности к Брускову, передавшему ему эти знания, весь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг