разноцветный паркет, а уж мебель...
- Как вы туда попали?
- Махотин бал давал, когда дочка гимназию закончила. И пригласили
нескольких лучших учениц...
- Из милости? - грубо спросил Игорь, но Лида не обиделась.
- Приглашали не из милости. Скорее - жест. Но чувствовали мы себя неловко.
Чужие все-таки...
- То-то и оно, что чужие...
Надо было возвращаться домой, на Губернаторскую. Мало ли когда придет
посланец от Пеликана? Дома посидеть надежнее.
- Тетя еще не волнуется? - дипломатично спросил он у Лиды: а вдруг она не
нагулялась, вдруг ей еще хочется побродить по улицам родного города в обществе
интересного молодого человека?
Но Лида опровергла его опасения.
- В самом деле, пора. Мы же обещали недолго... - И опять оживилась: -
Здесь близко. Как раз мимо гимназии и там налево. Десять минут - и мы дома...
10
Пока шли, выспрашивала:
- А вы стихи любите?
- Люблю. - Это было правдой.
- А чьи вы стихи больше всего любите?
- Блока. Удивилась:
- Кто это?
Вот тебе и раз! Блока не знает... Хотя, помнится, не так уж он и был
популярен, так сказать, в массах. На выборах короля поэтов начисто проиграл
Северянину.
- А вы, конечно, Северянина предпочитаете?
- Ой, конечно! Он гений!
- Он и сам того не скрывал. Помните: "Я гений Игорь Северянин, своей
победой упоен". Стала серьезной.
- Наверно, это нескромно, я знаю...
Уже хорошо: сама думает, без помощи любимого поэта. Не такого уж и
плохого, кстати. Небесталанного.
- А Блока найдите, прочтите. Вот кто гений. Особенно "Двенадцать"... -
Мучительно соображал: восемнадцатый год, написана поэма или еще нет? Кажется,
написана...
- У нас городская библиотека закрыта, - пожаловалась Лида. Настроение у
нее менялось в прямой зависимости от темы разговора. Только что, когда о
Северянине толковали, лучилась от радости. Сейчас погрустнела: беда, книги брать
негде. И снова - глаза настежь, улыбается с надеждой: - Может быть, вы наизусть
помните?
А что? Можно и наизусть. Наглядный урок политграмоты.
- Слушайте...
Читал Игорь неплохо, а "Двенадцать" - особенно. Поэма эта вообще для
чтения благодатна: меняющийся ритм, разговорные куски, разные человеческие
характеры, тон - от камерного до патетического. Читал во весь голос, не смущаясь
под взглядами прохожих, честно говоря - недоуменными: идет по улице сумасшедший,
орет в рифму, руками размахивает. Да и орет что-то крамольное на слух... Лучше -
мимо, мимо, не дай бог привяжется, а то и слушать заставит.
Но Игорь не замечал их, не разглядывал. Плевать ему на них было. С высокой
колокольни. Он читал и слушал музыку стихов, звучавших сейчас в их собственном
времени. И быть может, а эти минуты в Петрограде или Москве сам Александр Блок
читал их - недавно написанные, еще горячие, живые.
И Лида слушала как завороженная. А когда он выкрикнул последние строки - о
Христе в белом венце из роз, - всхлипнула, даже не сдерживаясь. Уж на что Игорь
ожидал супер-эффекта, то тут растерялся:
- Вы что?
- Жалко... - Вытерла ладошкой покрасневшие глаза.
- Что жалко?
- Я не знаю. Но ощущение от стихов очень грустное. Даже жить страшно.
- Да бросьте! Жизнь прекрасна!.. А стихи понравились?
Улыбнулась.
- Очень! - Повторила для усиления: - Очень-очень. Я обязательно найду
книжку Блока... А прочитайте еще что-нибудь.
Игорь усмехнулся: "Еще что-нибудь? Пожалуйста". Начал:
- Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся, какое б новое
сраженье ни покачнуло б шар земной, я все равно паду на той, на той далекой, на
гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной...
- Кто это написал? - спросила Лида.
Сказать бы правду; не родился еще сей поэт...
- Так, один...
И неожиданный эффект:
- Я так и подумала: это вы сами! Ой, как здорово! Вы такой талантливый!
Вот так влип. Сам дурак, не надо было читать завтрашних стихов. Даже не
завтрашних - из черт те какого далека. Хорошо, что уже пришли к дому. Тема сама
собой закрылась.
А дома их ждала неприятность.
Растерянная тетя Соня, Софья Демидовна, отперла им калитку и с ходу
объявила:
- К нам из контрразведки приходили.
Игорь почувствовал, как опять стало холодно в животе - от неосознанного
страха. Что-то часто в последнее время приходит к нему это стыдное чувство. Ну,
а сейчас почему? Чего бояться?
- Зачем приходили?
- Про Гришу спрашивали. Где он, давно ли здесь был...
- А вы?
- Что я? Откуда я что про Григория знаю? Он сам по себе, мы сами по себе.
Седьмая вода на киселе, - повторила она слова Пеликана.
Старик Леднев по-прежнему сидел на диване-саркофаге. Книжка выпала из рук,
валялась на полу, а он, привалившись виском к диванной тумбе, которая
одновременно являлась шкафом, мирно похрапывал. Даже скорее похрюкивал. Знакомая
картина.
- Он знает? - спросил про Леднева Игорь.
- О контрразведке? - Софья Демидовна старательно выговаривала
малопривычное, но красиво звучащее слово. - Вряд ли. Он так и проспал все на
свете. Они спросили, кто это такой, а я сказала, что давний знакомый, домой
возвращается, в Москву. И что профессор, сказала.
- Поверили?
- Они его мешочек - он под вешалкой стоял, хорошо, что не убрала, а ведь
хотела - вытряхнули, а там документы. Все честь по чести: Леднев Павел
Николаевич, профессор истории. Диплом его профессорский, еще бумага какая-то от
Академии наук...
Старик Леднев перестал похрюкивать-похрапывать, открыл по привычке один
глаз и сказал абсолютно не сонным голосом:
- Не от Академии наук, а от исторического общества. Хотя для этих хамов
все одно...
Софья Демидовна руками всплеснула, ойкнула. Даже Игорь с интересом на
профессора поглядел: ну и хитер старикан. Одна Лида ничего не понимала, но
внимательно слушала.
- Вы что же, не спали? - обиженно спросила Софья Демидовна.
- Спал не спал, вопрос другой, - сказал Леднев и сел ровно, руки на
коленях сложил. - Я, может, чутко сплю. Как говорится: сплю-сплю, а кур бачу. Я
ждал развития событий, чтобы вступить в дело, если понадобится. Но не
понадобилось. И я не стал просыпаться. - Говорил все это он тоном короля,
которого незаслуженно упрекнули в перерасходе государственных денег: и вроде
вина очевидна, но с другой стороны - король, какие могут быть претензии...
Софья Демидовна молча повернулась и вышла из комнаты. Лида побежала за
ней. Старик Леднев обеспокоенно посмотрел вслед.
- Неужели обиделась?
- Обиделась, - мстительно сказал Игорь. - И правильно. А если б они ее
пытать вздумали?
Это было не что иное, как полемический прием, вздор собачий, но старик
Леднев принял его всерьез.
- Они так вежливо спрашивали... И потом она и вправду ничего о Григории
Львовиче не знает, так и объяснила. Он у нее давно был, год назад, если не
больше. А я его вчера видел. Не мог же я о том говорить...
- Почему не могли? - Игорь озлился на старика и добивал его беспощадно. -
Сказали бы: вчера расстались. Предложили бы подождать: вот-вот сам явится.
Старик Леднев резко поднялся, толстовку одернул, губы поджал - аж борода
вздернулась.
- Профессор Леднев, милостивый государь, никогда предателем не был,
напрасно так считаете. - Он даже на "вы" перешел в обиде кровной. - Вы меня
оскорбили, а я, мне кажется, этого не заслужил.
Игорь остыл так же быстро, как и вспылил. В самом деле, зачем он на
старика набросился?
- Извините, Павел Николаевич.
Старик Леднев заулыбался, рукой махнул.
- Пустое, Игорек... Как ты думаешь, если я попрошу прощения у Софьи
Демидовны, она меня соизволит простить?
- Думаю, соизволит, - сказал Игорь.
- Так я попробую... - Покашлял, осторожно стукнул костяшками пальцев в
дверь хозяйкиной комнаты. Ответа не получил, заговорщицки глянул на Игоря,
приоткрыл дверь и бочком-бочком проник туда.
Ладно, они сами разберутся. Плохо другое: Пеликана ищут. И ждут именно
здесь, у родственников. Хотя, может статься, и еще где-нибудь ждут. Интересно,
не оставили ли они шпика на улице?..
Выскочил из дома, подбежал к воротам. Крепко строили: ни щелочки в заборе,
доска к доске прилажена без зазоров. Ага, вот есть дырочка. От выпавшего сучка,
наверно... Прижался к ней глазом. Ни черта не видать! Тот самый поваленный столб
с фонарем в поле зрения. И все...
Ладно, чего бояться-то?..
Открыл калитку, с независимым видом вышел на улицу, посмотрел по сторонам.
Вот старушка с клюкой шествует. Вон пацаненок какой-то вдалеке пыль поднимает,
бежит куда-то. Куда это он разбежался?.. "Ноги босы, грязно тело и едва прикрыта
грудь". Пацаненок добежал до Игоря и резко затормозил. Некрасов был прав, но
лишь отчасти. Ноги босы, грудь нараспашку, рубаха без единой пуговицы, навыпуск,
на штаны. Но - чистая. И сам он - беленький, длинноволосый, умытый. Встал перед
Игорем и уставился на него.
- Проходи, проходи, чебурашка, - сказал ему Игорь. - Не в музее, смотреть
нечего.
Мальчишка на "Чебурашку" не отреагировал, хлюпнул носом, спросил
неожиданным баском:
- Это четырнадцатый номер?
- Четырнадцатый, четырнадцатый, Кого тебе надобно, старче?
- Если ты Игорь, то тебя.
Это уже становилось интересным.
- Ну, я Игорь...
- Ведено передать: завтра к десяти утра приходи на Кадашевскую, в дом
Игнатьева. Спросишь столяра дядю Матвея, - произнес все хрипловатой
скороговоркой, штаны подтянул и с ходу включил четвертую передачу, вихрем
понесся по улице - только пыль столбом.
- Эй! Стой! - заорал Игорь. - А кто... - Махнул рукой: бесполезно
догонять.
11
Сидя на школьных уроках, гуляя с Валеркой Пащенко, читая или глядя
телевизор, Игорь часто думал: а что сейчас делает старик Леднев? Или Пеликан. И
вообще, что там сейчас, когда нет Игоря?
И понимал непреложно: ничего! Нет там ничего, и самого "там" не
существует. "Там" возникает только с появлением Игоря, ибо он - его персонаж, но
он же - его создатель. Сам бог, сам Адам. Такой вот веселенький парадокс...
А посему некуда торопиться, все в прошлом останется на своих местах, без
изменений - до прихода Игоря. Пока же нужно поспешить в школу. Пять уроков,
четыре перемены, из коих одна - большая, двадцатиминутная. На нее и рассчитывал
Игорь. Надо было уединиться с Валеркой, засесть где-нибудь в укромном углу
школьного двора - есть такой угол за теплицей, у забора, - и поговорить о
вчерашней встрече с вежливыми парнями. Об их предупреждении. О пружинном
ножичке.
Гамлетовский вопрос: звонить или не звонить? Нет, не может быть здесь
дилеммы: звонить, спешить к телефону, слышать Настин голос, договориться о
встрече...
А где?
Ну, скажем, у памятника Пушкину...
Но ведь ты боишься ее дома, ее двора, а, Игорек? Ты боишься ее провожать
до подъезда, боишься остаться один на коротком вечернем пути до арки-туннеля,
ведущей на многолюдный. Кутузовский проспект... И сам себе признался: да, боюсь.
Боюсь, черт возьми, хотя и стыдно... до боли стыдно!
До боли?.. Чего же бояться? Как раз боли? Ну, отлупят тебя пятеро, большое
дело! Помнишь, кажется, у Зощенко, рассказ о студенте и матросе, влюбленных в
одну девушку. Матрос регулярно колошматил студента, а тот, харкая кровью, вновь
приходил на свидание. Более того: бросался на гиганта-матроса с кулаками, пока
тот не сдался под сумасшедшим напором бесстрашного дохляка.
Беллетристика...
А что не беллетристика? Парни эти, короли двора? Типичная штампованная
беллетристика. Герои нравоучительных очерков из серии "Человек среди людей". О
заблудших подростках.
Но тем не менее они существуют. И боишься ты, Игорек, не боли, не крови,
не ножичка какой-нибудь золингеновской стали, а чего-то другого, чему и названия
не придумать.
Знаешь - чего? Себя ты боишься! Своей беспомощности, нерешительности,
полного отсутствия того, что с избытком имелось у зощенковского студента. Ты, не
слабый физически человек, - да и подручных средств вокруг много, палки, доски,
кирпичи! - боишься применить свою силу, пойти на конфликт. Живешь по принципу;
нас не трогай, и мы не тронем...
Но с Пащенко посоветоваться стоит. Он подобными комплексами, известно, не
обладает. Предупредил его:
- Надо поговорить, старичок.
- В чем дело - вопрос! - Готовность у Валерки - ноль, как принято писать о
всяких экспериментах. - Надолго? А то у меня в три пятнадцать тренировка.
- Да нет, ненадолго. На большой перемене сходим за теплицу...
Сели за теплицей на сложенные школьным завхозом доски - двадцать минут
свободы впереди.
- Что стряслось, Игоряха?
Ничего не стал таить, все выложил. И про Настю, и про парней, и про свои
непонятные страхи. Взглянул на часы, оказалось, что на все про все десяти минут
хватило. А думал - леденящая душу история, за час не поведаешь...
И Пащенко к ней соответственно отнесся.
- Не вижу особых проблем, старичок. Обыкновенные пижоны, маменькины сынки.
Папаня в загранку съездил, привез любимому отроку ножик, а тот теперь себя кумом
королю чувствует... - Повторил еще раз: - Не вижу проблем. Хочешь, я с тобой
вечером пойду? Я свободен. На двоих они не полезут.
Цельный человек - Пащенко. Ни в чем проблем не видит. А коли видит, то и
решает их, не мудрствуя лукаво. И правильно делает! Легко ему живется... А Игорь
каждый раз в сомнениях путается, никак их не размотает. И все они неразрешимые,
все они мирового значения!.. Но тут приходит друг Валера и заявляет: плюнь, все
мура, живи прямо, ничем не мучаясь.
И ведь прав, наверно...
А Пащенко развивал тему дальше:
- Во-первых, надо об этих гавриках Насте сказать. Она их наверняка знает,
пусть имеет в виду, раз уж развела себе таких кавалеров. И цена тебе у нее
побольше будет: не убоялся трудностей ради дамы... Ты говоришь, она на Кутузовке
обитает? И Алик там же... - Это его коллега по прыжкам, друг-соперник. Все
норовит познакомить, да как-то не получается. - У него приятелей - весь
проспект.
- Зачем мне его приятели?
- На всякий случай. Соберем компаху и пуганем этих гадов - до окружной
дороги поползут!
Это был выход. Пугануть. Сила на силу. Закон Ньютона: на всякое действие
существует противодействие, да простит учитель физики столь вольное толкование
физической классики. Показать "этим гадам", как выразился Валера, ньютоновскую
правоту.
А самому в сторонке постоять? Двое дерутся - третий не мешай, старое
дворовое правило? Этаким полководцем на горушке...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг