Смеется, отшучивается: "Пеликаны - птицы вольные, южные"... Странный
человек. Да, хорошо, что вспомнил:
- Павел Николаевич, а кто в Лежневке?
- Не понял тебя.
- Красные или белые?
- А хоть зеленые - все люди.
Ну уж так! У Игоря на этот счет другое мнение имелось.
- А все-таки?
- Не знаю, Игорек. Придем - посмотрим.
- Не поздно ли будет?
- Кого ты боишься? Красных? Белых?
- Зеленых... - буркнул, не желая объяснять в тысячный раз, чтоб не
возвращаться к утомительному старому спору. Старику только повод дай... Забавно;
сколько они идут, а все как-то получается, что ни белых, ни красных в лицо, так
сказать, не встречали. В какую деревню ни зайдут - пусто, никто постоем не
стоит. Объясняют: были, вот-вот снялись. А кто был? Когда одни, говорят, когда
другие. А какие лучше? Молчат, мнутся. Это-то понятно, боятся прохожих людей.
Скажешь: красные хороши, а вдруг белым донесут? И наоборот.
Люди...
По-ледневски: выжить хотят.
Сказал о том Пеликану, а он смеется.
- Ишь, чего придумал, ехали бояре! Они, брат, честнее нас с тобой живут и
жить будут. И молчат, потому что врать не хотят, а как по правде - не знают еще.
Игорь ему напомнил услышанное:
- У стариков Чеховых двух дочерей белые запороли.
А Пеликан опять смеется.
- Верно! Так в деревне, ехали бояре, красных пока не было. Вот они и не
знают, сколь дочерей те запорют.
Игорь возмущался:
- Ну, знаешь, говори, да не заговаривайся!
А Пеликан смотрел на него хитрым глазом, другой сощурив до щелочки,
спрашивал вроде начальнически:
- За красных страдаешь, милок?
И весь разговор. Ах, Пеликан, Пеликан, Григорий Львович...
Старик Леднев, профессор исторический, заворочался, устраиваясь поудобнее,
сказал сонным голосом:
- А не мудренее ли утро вечера? Ложись, Игорек, спи, родной, завтра ра-а-
аненько разбужу, чуть свет. - И захрапел. Засыпал, он всегда, как младенец, ни о
какой бессоннице не слыхал, пилюль в котомке не носил.
А Игорь не спал. Закрыл глаза, потом снова открыл и увидел другой лес, еще
светлый, предвечерний, прозрачный, и тропинку, протоптанную сотнями ног, и
сломанную скамью, и рогатку березы. Дома он уже был, дома.
3
Что все это было?
Сон наяву? Расшалившаяся фантазия? Воображение, столь же болезненное,
сколь и богатое?..
Или иначе. Традиционное путешествие во времени? Шаг в другой мир? Сложная
наведенная галлюцинация?..
Если бы Игорь Бородин любил научную фантастику, то он запросто мог бы
применить такие термины, как, например, "нуль-переход" или еще почище -
"нарушение целостности пространственно-временного континуума". Щедрые на выдумку
фантасты лихо объяснили бы все и вся, подвели бы научную базу - на уровне доброй
гипотезы, навсегда заклеймив случившееся, как, скажем, "эффект Бородина".
Каково, а?
А в общем-то никак. И ответ на естественный вопрос - что все это было? -
увы, не существовал. Игорь и не задумывался над объяснением, просто шел к березе
и...
Кстати, береза, как оказалось, прямого отношения к переходу не имеет.
Однажды, опасаясь, что встретит родителей, возвращающихся с работы, что начнутся
вопросы: куда? зачем? когда вернешься? - Игорь ушел в прошлое прямо из дома, из
собственной комнаты. Не в березе дело - в самом Игоре. В чужую память можно
путешествовать с любого вокзала. Просто с двойной березой связано самое первое
путешествие, а Игорь всегда был склонен романтизировать приметы места...
Но между тем контрольная грянула в свое время, то есть в наше - время
памяти Игоря и Валеры Пащенко, у которого память была похуже, чем у приятеля:
плохо он запоминал формулы, всякие физические законы, считал себя прирожденным
гуманитарием. Однако списал все умело, без ошибок, не вызвав никаких подозрений
у физика. А уж радости-то потом!..
Хлопнул Бородина по плечу.
- Это дело надо отметить.
- Каким образом? - заинтересовался Игорь, поскольку пащенковская
формулировка наталкивала на известный вывод.
Но спортсмен Валера Пащенко остался верен себе.
- Есть предложение, - сказал он. - Идем в гости.
- К кому?
- К Наташке Яковлевой.
Это предложение стоило обдумать.
- Повод?
- А так.
Хороший повод, убедительный.
-У тебя что, сегодня тренировки нет?
- Угадал! Так идем или как?
- А не выгонит? - все-таки усомнился Игорь.
- Нас?! Хо-хо! Она будет рада неземной радостью, ибо... - Тут он задрал к
небу указательный палец, значительно потряс им где-то на уровне второго этажа,
но разъяснять свое "ибо" почему-то не стал. - А к ней, между прочим, подруга
прирулила.
- Что за подруга? Откуда знаешь?
- Ответ первый: с подружкой Натали купалась в море. Ответ второй: сама
сказала.
- Убедил. Тронулись.
И тронулись, благо идти недалеко. А к березе Игорь решил позже пойти, не
уйдет от него путешествие...
Семнадцать лет, славный возраст, его понять надо. И Натали, одноклассница
милая, недурна собой, волнует сердца свэрстников-акселаратов, а уж подруга,
загадочная незнакомка с черноморским загаром - тут, как говорится, без
вариантов, тут двух мнений не существует: спешить, знакомиться, побеждать,
немедля, немедля. "И очи синие бездонные цветут..."
- А куда ты в последнее время исчезаешь? - нарушил молчание Пащенко, не
ведая, что вторгся в хрупкий мир грез о Прекрасной Даме, расколол его своим
приземленным вопросом.
Почему Игорь и был сух:
- Не понимаю, что ты имеешь в виду... - Что ни вечер - ищи тебя, свищи.
- Гуляю.
- Один? Или кое с кем?
Игорь вовсе не собирался посвящать друга, даже самого близкого... во что?
- ну, скажем, в тайну двойной березы. Нет, серьезно, то, что происходило в чужой
памяти, принадлежало только ему и никому больше, никто не имел права даже
заглянуть в мир, обретенный Игорем, да что там заглянуть - краешком уха
услышать, что он есть, этот мир.
Да и есть ли?..
- Один. И кое с кем. С любопытной Варварой, помнишь, что стало?
- Не хочешь - как хочешь. - Пащенко не обиделся.
Он вообще не умел обижаться, счастливый человек. И не то чтобы держал себя
этаким гордецом, а просто не видел в обидах смысла: чего зря дуться, когда жизнь
прекрасна, и на городских соревнованиях установил личный рекорд - два метра пять
сантиметров со второй попытки, и кубок завоевал, и погода улыбается, и все
девушки будут наши.
Конечно, кое-кто назвал бы Валерку человеком с примитивной нервной
организацией, но Игорь-то лучше других знал, что это не так, что Пащенко -
просто добрый и умный парень, для которого радость - нормальное чувство,
естественное состояние. А люди с тонкой нервной организацией по любому поводу
психуют, сохнут от злости к ближним и дальним и выпендриваются тоже по любому
поводу. Игорь, увы, не лишен был некой тонкости этой самой организации, и она
доставляла ему немало хлопот. Во всяком случае, Валерке он завидовал искренне.
Как только подошли к Наташиной двери, Пащенко, ничтоже сумняшеся,
затрезвонил в дверной электрический колокольчик, поднял тревогу в квартире. И
когда Наташа открыла, заорал победно:
- Принимай гостей, коли не шутишь!
Наташа, могучая блондиночка, ростом под стать иному парню, хорошенькая,
хотя и несколько кукольная - ведь бывают же куклы-гиганты, а? - оглядела
улыбающегося Пащенко и Игоря заметила, сказала мрачно:
- Какие уж тут шутки... Ну, заходите, раз явились.
Будь Игорь один, повернул бы назад немедленно, не стерпел бы такого тона.
Но Пащенко чужд был светских условностей: сказано "заходите", значит, зайдем. И
танком ринулся в квартиру, выясняя на ходу:
- Кто дома? Одна? А где подруга? Ах, здесь... Так чего ж врешь, что одна?
- И влетел в комнату, - Здрасьте, здрасьте, меня Валерой зовут.
А из кресла - навстречу - и впрямь Прекрасная Дама, загорелое существо
семнадцати лет, тоже блондинка, но значительно меньших габаритов, очи голубые,
ланиты смуглые, уста, естественно, сахарные...
- Настя.
- И мне очень приятно, - забалагурил Пащенко, закрутился по комнате,
забегал из угла в угол. - А вот, рекомендую, мой лучший друг Игорь, чистейшей
души человек, интеллектуал и дзэн-буддист, достигший невероятных глубин
погружения.
Наташа - она-то Пащенко наизусть знает - прислонилась к дверному косяку,
улыбалась, а Настя, несколько оглушенная, спросила:
- Погружения куда?
- В нирвану, - захохотал Пащенко, - в таинственные недра подсознания, в
глухие леса седьмой сигнальной системы.
Настя смотрела на Игоря с явным интересом.
- Вы и вправду дзэн-буддист?
- Да шутит он, дурачится, что вы, не видите? - сказал Игорь и сел в
кресло. Настя ему понравилась.
- А-ах, шутит, - облегченно вздохнула Настя. Судя по всему, она страшилась
непонятного, предпочитала ясное, реальное, земное. - Ну, а то, что вы Игорь, -
это не шутка?
- Истинная правда...
Пошел разговор о том о сем, о минувшем лете и грядущей зиме, об увиденных
фильмах и услышанных дисках, ни к чему не обязывающий, но очень приятный
разговор, вполне светский, если это понятие вольно отнести к не очень светскому
возрасту собеседников.
С Настей у Игоря много общего сказалось: и стихи она любит, и джаз
предпочитает, и русской историей интересуется. Так все преотлично шло, как
Пащенко, невежа и торопыга, возьми и спроси:
- Натали, а когда родичи вернутся?
Наташа на часы взглянула, прикинула:
- Мама должна через полчаса быть. А что?
- Сматываемся. - Пащенко вскочил с кресла.
- С каких пор ты моей мамы боишься? - удивилась Наташа.
- Я ее не боюсь. Я не хочу ей лишний раз мозолить глаза. - Бесхитростный
Пащенко своим заявлением выдал тайну: выходит, он слишком часто мозолит глаза
Наташиной маме, то есть нередкий гость в ее доме. Другое дело, что тайна эта
давным-давно Игорю известна, и не только Игорю - всей школе.
Ну, а Настя... Причастный к чужой тайне, Игорь не прочь был создать -
именно так: создать! - свою. Общую с Настей. А значит, Пащенко и тут помог ему.
Сейчас они уйдут от Наташки, Пащенко, как лучший друг, друг тактичный, скроется
с глаз долой, а Игорь пойдет провожать девушку. Осень, падают листья, ветер
кружит их по асфальту... Лирика!.. Мало ли что возможно осенним вечером...
Так и получилось. Правда, Наталья чуть-чуть подулась: как, ее бросают? И
даже лучшая подруга, которая, кстати, пришла к ней скоротать вечер, вдруг
поддалась необъяснимой панике, тоже спешит неизвестно куда. Но Наталья умная, ей
ясно стало, куда спешит подруга. Вернее, зачем.
Пащенко распрощался с Игорем и Настей у подъезда, согнулся пополам,
пополоскал у ног воображаемой шляпой, подмел пыль с асфальта воображаемым пером
и с воплем "Адью, ситуайе-ны!" исчез в осеннем сумраке, чтоб не сказать - мраке.
- Где вы живете, Настя? - спросил Игорь, потому что с чего-то надо было.
начинать.
- На Кутузовском. Я еду до Дзержинки, а оттуда - на маршрутке.
- Но ведь еще довольно рано, - стараясь быть небрежным, сказал Игорь. -
Может, погуляем?..
И вдруг - в старых романах написали бы: "как молния сверкнула в мозгу
юноши!" -он сообразил: у него же нет времени!.. За весь вечер Игорь ни разу и не
вспомнил о старике Ледневе, который остался там, один, в осеннем лесу у проезжей
дороги...
Даже Настя почувствовала, что с Игорем что-то случилось, но не спросила
ничего, лишь взглянула с тревогой.
- Простите меня, Настя, - глухо сказал Игорь. - Я не могу вас проводить.
Мне очень Жаль... - И замолчал, ожидая, что сейчас произойдет непоправимое - она
повернется и уйдет и будет права. Во всяком случае, он бы на ее месте так и
поступил. Но, к счастью, Настя-то пока была на своем месте. Она не повернулась и
не ушла, а спросила:
- Вам надо спешить?
Игорь обреченно кивнул.
- Идите. Я сама доеду. Не волнуйтесь.
Она смотрела на него, будто чего-то ждала.
- Простите меня, Настя, - повторил он. - Я очень хочу вас видеть. Можно я
вам завтра позвоню?
Ну, когда бы еще Игорь рискнул так сразу, ничуть не стесняясь, сказать
все, что думает, что чувствует сейчас? Да никогда, не было с ним подобного. А
тут то ли волнение, что потеряет он ее, помогло, то ли странная его
раздвоенность: и хочется остаться, и старик Леднев ждет - и подготовила то, что
он сказал.
И Настя тоже не подкачала.
- Конечно, позвоните. Я буду ждать. Телефон вам Наташа скажет, я ее
предупрежу. - Вот тут она повернулась и пошла, не оборачиваясь: все-таки надо
марку поддержать, именуемую женской гордостью. Или женской независимостью.
А Игорь смотрел ей вслед и уже, пожалуй, не видел ее. А видел -
внутренним, что ли, зрением? - лес, темный, по-ночному прохладный, узкий
покрасневший край неба на востоке: подымалось солнце.
4
Каждый раз, вечером, старик Леднев грозился встать первым, бог знает в
какую рань, и беспощадно будить Игоря. Не получалось. Леднев еще похрапывал, с
головой накрывшись необъятным брезентовым плащом, а Игорь уже разжигал костерок
на месте вчерашнего, на остывших за ночь угольях, набирал воду в ручье или
роднике - ночевать старались неподалеку от воды - и тогда сам беспощадно
расталкивал профессора.
Вот и нынче приладил Игорь над костром закопченный котелок, медный,
луженый, куда тяжелее алюминиевых - современных Игорю, стащил с профессора плащ.
- Павел Николаевич, подъем!
Профессор скукожился на сухом лапнике, колени к подбородку подтянул,
руками их обнял, глаз не открывал. Однако сказал:
- Сейчас, сейчас... Отыди от меня, изверг.
- "Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало..." - Игорь не
врал: солнце давно поднялось над верхушками деревьев, высветило, выжелтило траву
в лесу, грело. День обещал быть теплым, а то и жарким.
- Я же сказал: сейчас... Русского языка не понимает, охломон... - плаксиво
затянул Леднев. Вдруг открыл один глаз, левый, уставил его на Игоря. - Заварку
насыпал?
- Не велено было.
- То-то! - Споро сел, как ванька-встанька, пятерней лицо утер - умылся
вроде. - Закипела?
- Кипит... - Игорь всегда с любопытством наблюдал за процессом утреннего
оживления старика Леднева, именно оживления, другого слова не подберешь. Только-
только лежал трупом, и - бах! - живой и деятельный, будто и не спал вовсе...
Леднев чай сварил, заварки его драгоценной никто не трогал, вот он и
доволен был, даже несколько разнежен.
- Куда ты так торопишься? - только и спросил.
- В Лежневку вашу.
- А там тебе чего?
"Че-го"... Профессор называется.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг