- Там же Сом и Колька?..
Дядя Матвей смущенно кашлянул в кулак - это тоже у него вышло традиционно,
по-книжному.
- Девка ведь... Чего за ней смотреть...
- Какая разница, - жестко сказал Пеликан, - Ладно - Колька, но Сом-то,
Сом...
- Я скажу им...
Игорь слушал этот малопонятный разговор и делал свои выводы. Дом под
наблюдением неивестного человека по фамилии или по кличке Сом. Ему в помощь
придан некто Колька, - видимо, тот самый малец. Пеликан недоволен, что они никак
не отреагировали на фланирующую у подъезда Лиду. Прав Пеликан, девка тоже может
в охранке служить. Или не в охранке, охранка при царе была - в контрразведке...
- Ты говорил ей, куда идешь? - Пеликан явно нервничал.
- Что я, псих? - обиделся Игорь. - Не из детского сада.
Сказанул и осекся: какой тут, к дьяволу, детский сад? О них пока не
слыхивали в России...
Но Пеликан на промашку внимания не обратил, а может, воспринял
словосочетание буквально: сад, где гуляют дети. С боннами. Городской парк, к
примеру...
Пеликан встал и заходил по комнате. Она была ему тесна, как тюремная
камера: три шага в одну сторону, три в другую. Дядя Матвей по-прежнему сидел
молча и, не отрываясь, смотрел на Игоря.
Игорь терпеливо ждал, пока Пеликан отмерит задуманное количество шагов и
что-нибудь скажет. Наконец Пеликан остановился, взялся ручищами за гнутую спинку
стула, Игорь даже испугался: не сломал бы...
- Вот что, парень. Я чего опасаюсь? Можно ли тебе доверять?
Другой бы стал убеждать Пеликана в своей верности, клялся бы и божился, а
Игорь лишь плечами пожал.
- Твое дело. Я тебя понимаю: чужая душа - потемки.
- Не в том суть, - покривился Пеликан. - При чем здесь душа. Парень ты
надежный, да больно дорога далека...
- Куда дорога?
Дядя Матвей разлепил губы - а Игорь думал, что они у него навеки
склеились, - и вставил свое:
- Не путай малого, Гриня, дуй по порядку...
А Пеликан словно и ждал этих слов. Сразу успокоился, опять умостился на
стуле и начал "дуть по порядку".
- Про взрыв и пожар в казармах слыхал?
- Весь город взбудоражен...
- Какие-то умные люди постарались. - Пеликан подмигнул Игорю, полагая: тот
поймет, что к чему, кого он в виду имеет. Может, просто так подмигнул, от
хорошего настроения, а Игорь напридумал себе невесть чего. - Так из-за этих
громких дел, - продолжал Пеликан, - мне из города трудненько будет выбраться...
Игорь усмехнулся. Он знал то, что не было известно Пеликану.
- К Софье Демидовне из контрразведки приходили, про тебя спрашивали...
Дядя Матвей быстро глянул на Пеликана.
- Я упреждал, не ходи сюда...
- А не пришел бы - ни хрена б не было! - рявкнул Пеликан.
Но дядя Матвей на рявканье внимания не обратил, сказал спокойно:
- Зря гоношишься. И без тебя справились бы...
И опять Игорь почувствовал, что он здесь лишний, что разговор идет о чем-
то своем, тайном, может быть, даже о взрыве в казармах. И посвящать Игоря в суть
этого разговора никто не собирается.
- Не ходил бы, сам пошел бы... - непонятно сказал дядя Матвей. А Пеликан
немедленно отпарировал:
- Другой сходит, ехали бояре. Вон он... - И на Игоря кивнул.
- Идти далеко, - кротко заметил дядя Матвей. - А тебе сидеть и сидеть...
Игорь наконец не выдержал полного неведения - слушал дурак дураком, ушами
хлопал, - взмолился:
- Может, объясните, о чем речь?
- Объясни человеку, Гриня, - строго сказал дядя Матвей. - Он мне нравится.
Серьезный.
Вот и дождались! Игорь усмехнулся про себя, Большое дело: нас серьезными
назвали...
- Плохих не держим, - заносчиво подтвердил Пеликан и бухнул, не
раздумывая, без подготовки: - Понесешь кое-куда один пакетик. Ба-альшой ценности
вещь!
Странное дело: Игорь совсем не думал сейчас об опасности. Более того, ни
разу не вспомнил ни о темном дворе на Кутузовском проспекте, ни о вежливых
мальчиках, ни об их угрозах, ни о своих - неподдельных! - страхах. Чужая память
делала его смелым и решительным, а своя ни о чем неприятном не напоминала.
Услужливой была.
- Хорошо, - сказал он. - Куда идти?
Пеликан перегнулся через стол, почти лег на него. Зашептал. Правда, шепот
у него - в соседней комнате слышно.
- В сотне километров на северо-запад - по вашей с профессором дороге,
крюка давать не придется-должна стоять сейчас двадцать вторая кавдивизия.
Командиром у них Иван Федорович Сокол, человек геройский. А начразведки - Семен
Дворников. Запомни их фамилии. Придешь к Семену, доложишь обо мне так: сидит
Пеликан в подполе, пряники жует. И передашь пакет.
- А поверят?
- Поверят. Только так и скажи, слово в слово: сидит Пеликан в подполе,
пряники жует. Запомнил?
- Запомнил. Дело нехитрое.
- Запомнить - тут и впрямь хитрость не нужна. А вот дойти...
- А что дойти? Шли до сих пор...
- То до сих пор.
- Или изменилось что?
- Может, и изменилось.
И тут молчаливый дядя Матвей выговорил не без суровости:
- Серьезное дело тебе поручаем, парень. Сам видишь, каково в городе.
Пеликана ищут. Моя рожа примелькалась, не сегодня-завтра сцапают. Половина наших
по дворам ховается, носа не высовывает. Люто у нас, ох, люто! Дойди, парень,
туда, дойди, очень надо.
Игорь встал.
- Давайте пакет.
Дядя Матвей вышел в другую комнату и через минуту принес небольшой, чуть
крупнее современного почтового конверта, пакет, крестом перевязанный суровой
ниткой, запечатанный сургучной печатью.
- Ежели что - съешь! - грозно сказал Пеликан, и непонятно было: то ли он
всерьез, то ли шутит. Во всяком случае, Игорь тут же вспомнил виденный по
телевизору фильм, где герой ел пакет с сургучной печатью, а потом долго мучился
коликами в желудке. Весело! Однако ничего не попишешь, придется есть, коли что
случится...
Игорь взял пакет, на котором ничего не было написано, - просто чистая
оберточная бумага да коричневая клякса сургуча - и сунул его за пазуху.
- Дойду.
И в это время за окном раздался пронзительный свист. Пеликан замер,
повернув голову к окну. А дядя Матвей спокойно, даже, показалось, лениво
произнес:
- Тикаем. За мной, хлопцы.
15
Из соседней комнаты низкая, в половину человеческого роста, дверь вела на
черную лестницу. Дядя Матвей чуть задержался, пропуская Пеликана и Игоря, и уже
было слышно, как кто-то ломился в парадную дверь, грохотал железом по железу.
- Колька уйдет? - спросил, как ругнулся, Пеликан.
- Колька шустрый... А Сома они не углядят... Промчались по темному
коридорчику, выскочили в большой подвал, заваленный углем.
- На улицу! - крикнул Пеликан, вытаскивая из кармана наган.
И только увидев его в огромной лапище Пеликана, в доли секунды заметив
игрушечную малость оружия, даже потертость какую-то, будто им гвозди забивали,
Игорь внезапно осознал, что все происходит в действительности, что опасность
реальна, что сейчас Пеликан станет стрелять, и дяяя Матвей тоже сжимает пистолет
- системы Игорь не знал, - понял все это, ожидая привычного за последние дни
чувства страха, мерзкого холодка в животе и... не почувствовал ничего. Ничего,
кроме ясной и четкой мысли: Лида! И сказал растерянно:
- Лида!
- А-а, черт! - Пеликан остановился, как налетел на какую-то преграду,
выругался матерно. Дядя Матвей положил ему руку на плечо:
- Не пори горячку... - Прижав правую руку с пистолетом к груди, неловко
как-то он подкрался к двери, чуть приоткрыл ее, приблизил лицо к щели. - Пусто!
Рванул дверь, выскочил наружу, притиснулся спиной к стене. Махнул рукой:
давай, мол...
Пеликан вышел следом, встал, не скрываясь.
- Дядя Матвей, Игорь, шпарьте задами. Двор, куда они вышли, узкий тоннель,
задавленный с одной стороны глухой кирпичной стеной какого-то здания, а с другой
- деревянным, тоже глухим, доска к доске, забором, тянулся метров на тридцать,
упираясь опять-таки в стену дома, в деревянную декорацию. Игорь намеренно
подумал: "Декорация". В окнах, выходящих" с двух этажей в двор-туннель, никого
не было, никто не заинтересовался ни шумом, ни топотом, ни даже звероватого вида
мужиком с наганом. Лишь в распахнутом окошке на втором этаже полоскалась под
ветром ситцевая, в синий горох занавеска да цвел фиолетовым цветом незнакомый
Игорю куст в горшке.
Если бежать, так именно через этот дом, в дверь, открытую настежь, в
черную пустоту за ней.
- А ты? - Дядя Матвей смотрел на Пеликана и - этого Игорь понять не мог, в
голове не укладывалось! - улыбался!
- Девка-дура, ехали бояре!..
Дядя Матвей торопливо сказал Игорю:
- Беги, пацан, бегом беги. Помни: пакет у тебя. Ничего сейчас нет
важнее... - И повторил как заклинание: - Беги, беги...
Игорь, поминутно оглядываясь, побежал к дверям деревянного домишки, но на
пороге остановился. Что-то держало его, не позволяло так просто взять и
помчаться куда глаза глядят, подальше от опасности, от перестрелки, от погони,
от всех традиционных атрибутов приключенческого фильма, в который его
опрометчиво завела чужая лихая память. Ничего ему, к примеру, не стоило
отключиться от нее, оказаться в привычном мирном времени, в своем времени,
оставить здесь все как есть - без финала, не решая, каким ему быть.
Своя рука - владыка... Ничего не стоило? В том-то и дело, что цены за
такой поступок Игорь не поднял бы, как говорится, не вытянул. И бежать - даже
спасая пакет! - он тоже не мог.
Дядя Матвей вслед за Пеликаном тоже одолел забор. Игорь пощупал рубаху: на
месте пакет. Поглубже запихнул ее в брюки, расправил складки. Чего ждать?..
Рванул к забору, подтянулся и оказался в переулочке, который, видимо,
отходил притоком от Кадашевской улицы. Тихо здесь было, патриархально, трава
росла, цветочки у забора - лютики или как их там... Идиллия!
И в это время - впервые! - раздались выстрелы. Уж на что Игорь штатский
человек, а смог понять: из разного оружия стреляют. Один оружейный голосок
потоньше, позвончее, а второй - грубее, басовитее.
С Кадашевской улицы в переулок на полном ходу свернула извозчичья
пролетка. Игорь видел высоко задранную морду коня, пену на губах и выпученный
безумный глаз его. На передке во весь рост стоял белоголовый парень в желтой
рубахе навыпуск, свободно держал вожжи, размахивал над головой то ли кнутом, то
ли просто веревкой. А в самой пролетке, согнувшись, сидел дядя Матвей, своим
телом прижимая кого-то к сиденью. Кого?.. Они промчались мимо, не обратив
внимания на прижавшегося к забору Игоря. Дядя Матвей приподнял голову - только
седая макушка показалась над откинутым кожаным верхом пролетки,- положил на него
руку с пистолетом и дважды выстрелил назад. С гиканьем, под выстрелы, влетели в
переулок трое конных с шашками наголо, проскакали мимо, чуть не задев Игоря,
обдав его горячим ветром погони. Вестерн!..
Но ведь кто-то лежал в пролетке - раненый или убитый? Кто? Лида?..
В вестерне герои не умирают. Они в итоге женятся, получают наследство и
танцуют на свадьбе веселую мазурку или кадриль. А здесь стреляли настоящими
пулями, и они убивали или ранили, и кровь текла настоящая, красная, горячая...
Игорь, невесть зачем пригибаясь, добежал до Кадашевки и выглянул из-за
угла на ул.ицу. То, что он увидел, было неправдоподобным, невероятным, этого
просто не могло быть... Он хотел шагнуть, но ноги не слушались. Они стали
ватными и неподвижными, вернее, их просто не было. Пришлось ухватиться за
холодную шершавую стену дома, чтоб не упасть...
Прямо на мостовой, у подъезда, в который недавно вошел Игорь, лежал,
раскинув руки, уткнувшись лицом в булыжник, Пеликан, лежал неподвижно, и черная
лужица крови застыла у его головы. А рядом все в том же нелепом брезентовом
балахоне, сжимая в кулачке обшарпанный наган Пеликана, стоял старик Леднев. Он
стоял, будто вросший в мостовую, над телом Пеликана и смотрел на трех
офицериков, на трех новеньких, с иголочки, офицериков, на смеющихся мальчиков из
интеллигентных семей, которые, в свою очередь, смотрели на профессора, на этакое
брезентовое патлатое чудище и весело смеялись, И вовсю светило солнце, и небо
было чистым и высоким, и сверкали на узких офицерских плечиках странные витые
серебряные погоны.
Они все еще смеялись, им было весело - остроумным парням, таким же, по
сути, как и те, в дальнем-предальнем будущем, в темном дворе у магазинных
ящиков. Они не перестали смеяться даже тогда, когда Леднев медленно вытянул
руку, удлиненную тонким наганным стволом, когда, прищурившись, нажал спусковой
крючок. И громыхнуло в руке, вспыхнуло короткое пламя, и оборвал смех один из
серебряных орлов, нелепо, будто сдаваясь, вскинул к небу руки и опрокинулся на
спину.
И второй раз громыхнул наган, почти сразу же, без перерыва, и вторая пуля
достала второго парня.
Старик Леднев не обманывал. Он отлично стрелял, необидчивый дуэлянт,
меткий истребитель адъютантских аксельбантов. У него была твердая рука, как
принято писать, и точный глаз. Но молодость оказалась чуть быстрее. И третий
офицерик, уже не улыбаясь, но оскалив в беззвучном крике рот, выхватив из кобуры
вороненый браунинг, опередил третий выстрел профессора. Он стрелял еще и еще
раз, расстрелял всю обойму. Даже мертвый старик Леднев казался страшным ему.
Игорь, бессильный что-либо сделать, судорожно вздохнул и почувствовал, что
не может дышать, как тогда, на Кутузовке, после удара в солнечное сплетение. Он
присел на корточки - тоже, как тогда, - пытался вдохнуть, втиснуть в себя
горячий и твердый воздух и не мог, не мог, и слезы текли по щекам, оставляя на
них грязные сероватые дорожки. И тогда он бежал из прошлого.
16
Он бежал из прошлого, потому что оно окончилось для него вместе с гибелью
Пеликана и профессора. Особенно - профессора, к которому привык, притерся.
Полюбил. Больше ничто не связывало его со временем, которое он сам для себя
выбрал, сам придумал, сам выстроил - по событию, как по кирпичику.
Прошлое, в которое путешествовал Игорь, было до мельчайших подробностей
похоже на реальное, случившееся, возможно, в действительности в начале осени
восемнадцатого года. Но, рожденное чужой памятью, оно было откорректировано
воображением. А воображения Игорю хватало. Знаний, правда, маловато, книжные все
больше, да уж какие есть...
Но странная вещь! Оно, это прошлое, само себя корректировало, выходило из
повиновения, жило по своим законам - законам времени, а значит, и было реальным,
как ни крути. Парадокс! Нереальное реально, а реальное нереально...
Что было, что придумано - какая, к черту, разница, если на брусчатой
мостовой прилизанной барской улочки остались лежать два близких Игорю человека,
которых его воображение хотело видеть живыми! Чья это, скажите, прихоть, что они
погибли? И прихоть ли? А может, это и есть жизнь, которую не подправить никаким
воображением?..
Короче, кончилось для Игоря прошлое, и точка...
Воскресенье на дворе. Воскресенье - день веселья, как в песне поется. А
другой поэт, напротив, заявил: для веселья планета наша мало оборудована. Кому
верить?..
И хотя сейчас Игорю больше всего хотелось лечь в постель, накрыться с
головой одеялом, не видеть никого, не слышать, не спать - просто лежать в душной
пододеяльной темноте, как в детстве, и ни о чем не думать, он все-таки снял
телефонную - тяжелую, как гиря, - трубку и набрал Настин номер.
Она откликнулась сразу, с первого звонка, будто ждала у своего алого
аппарата, руку над трубкой держала.
- А не пойти ли нам погулять? - спросил Игорь тем фальшиво-бодрым тоном,
каким говорят с больными, убеждая их в том, что здоровы они, здоровее быть не
может.
Кого он в том убеждал? Себя, что ли?.. И Настя, умная маленькая женщинка,
заметила это, несмотря на километры проводов, их разделяющих.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг