- Не знаю.
- И вы думаете, они поняли?
- Хочется думать, что поняли.
Минут пять мы посидели молча, не задавая друг другу вопросов, как вдруг
неизвестно откуда налетел порыв ветра, взлохмативший мне волосы, а с Вернера
сорвавший шляпу, застрявшую в чугунных переплетах ограды.
- Гроза, что ли? - спросил он.
- Откуда? - удивился я, посмотрев на девственно голубое небо.
Вернер оглянулся и замер с открытым ртом, словно что-то застряло у него в
горле.
- Что с вами? - бросился я к нему.
- Смотрите... - прошептал он.
Я взглянул и обмер. Дощечка на столбе, предупреждавшая об опасности,
повернулась на сто восемьдесят градусов.
- Может быть, ветром сдуло? - предположил Вернер.
- Так ведь она же прибита.
И лишь подойдя к столбу вплотную, мы заметили, что повернулся весь столб,
причем странно повернулся - не в земле, по-прежнему прочно утоптанной и
твердой как камень, а так, словно поворачивали его, держа за основание и
скручивая вещество столба, как веревку. Скрученность древесины была заметна
сразу, и доска была прибита к ней уже не параллельно, а перпендикулярно к
шоссе.
- Ведьмы шалят, - сказал я.
- Это не ведьмы, - покачал головой Вернер. - Искривилось пространство, а
вместе с ним и древесина столба. Это они. Посмотрите: пыльного дымка внизу уже
нет.
Он шагнул и уперся в столб. Шагнул и я, стараясь попасть ногой в знакомое
место, куда ступал для того, чтобы попасть в исчезнувший уже коридор. Нога уже
ничего не нашла - только пыль...
Телефонная ночь. Берни Янг
Вернер позвонил мне поздно вечером:
- Господин Янг?
- Почему так официально, профессор?
- Я вообще не хотел говорить с вами. Помните, я не сказал ни слова по
дороге домой...
- Не помню. Ничего не помню, Вернер, кроме счастья, что все это удалось.
- Убийство вам удалось. Вы убили открытие, Янг. Наука уже ничего не узнает
о нем. Никогда. Доказательств нет.
- Лучше незнающая наука, чем знающая и способствующая преступлению.
Вспомните Хиросиму, профессор.
- Вы Герострат, Янг.
- Если уж прибегать к сравнениям из древнейших текстов, то я скорее Иосиф
из Аримафеи, который с согласия Пилата, подчеркиваю: с со-гла-си-я Пилата,
лично снял с креста тело Иисуса.
- Я не давал согласия. Я старался вам помешать.
- А я убедил вас не силой, а логикой.
- Тем, что у меня осталось второе открытие?
- Конечно.
- И его уже нет. Камни потускнели и не светятся. В темноте их уже не
отличишь от кусков угля. А на всех микроскопических срезах кристаллическая
решетка везде одинакова. Камни мертвы.
Я молчал. Мысль о том, что меня поняли даже вернее и лучше, чем я
рассчитывал, кружила голову. Голос Вернера в трубке спросил с раздражением:
- Испугались?
- Ничуть. Может быть, это всего лишь результат ваших исследований?
- Не знаю. Теперь уже не проверишь.
- Почему? Попробую.
- Что?! - вскрикнуло в трубке, но я уже нажал на рычаг.
Услышав гудки, я набрал номер Стона. С ним долго не соединяли, дворецкий
что-то твердил о том, что господин уже спит и будить не приказано, но я
неумолимо настаивал: разбудите и объясните, что дело не терпит отлагательства,
а говорит физик Янг. Так, мол, и передайте.
Наконец сонный голос спросил:
- Какой еще Янг?
- Тот самый. Не представляйтесь, что не помните.
- Какого дьявола вы меня беспокоите ночью?
- Сейчас узнаете. У вас еще при себе наши камни?
- Мои, а не наши.
- Ну, ваши. Теперь разницы нет. Какие-то из них вы, наверное, припрятали
еще от Спинелли?
- А почему это интересует вас?
- Сейчас заинтересует и вас. Если они хранятся где-нибудь поблизости,
возьмите и рассмотрите их внимательно. И при свете и в темноте.
Голос в трубке уже испуган:
- А что случилось?
- Делайте, что вам говорят. Потом объясню. Трубку не вешайте. Жду.
Стон не возвращался к телефону долго, минут пять или десять. Я жду. И
наконец слышу встревоженное и недоуменное:
- Ничего не понимаю...
- Поймете. Камни потускнели?
- Совершенно. Как бутылочное стекло.
- И в темноте уже не горят?
- Ни искорки.
- Лопнули ваши миллионы, Стон.
Тяжелое дыхание в трубке и робкий, умоляющий голос:
- Может, вы объясните мне, что случилось?
Я объясняю. Говорю об исследованиях Вернера. О том, что это вообще не
алмазы, и не бриллианты, и даже не камни вообще, а живые организмы, элементы
своеобразной кристаллоорганики. Сравниваю их, чтобы ему легче было понять, с
коралловыми полипами, создающими атоллы и целые острова. Поясняю, что алмазный
кокон, где мы побывали, и есть что-то вроде такого острова, созданного классом
особых кристаллических существ. О разуме я молчу: все равно не поймет да и
понимать ему незачем.
- Кто вам разрешил эти исследования?
- Я и не спрашивал ни у кого разрешения. Просто еще в коконе заподозрил,
что они живые.
- Сколько камней вы дали этому профессору?
- Три или четыре, не больше.
В трубке уже ничем не сдерживаемый гневный настрой:
- К моим камням никто не прикасался. Никто. Так почему же они потускнели?
- Потому что потускнели все камни, - терпеливо поясняю я, - все, какие
были вынесены с россыпи и где бы они ни находились сейчас - у вас или у ваших
компаньонов, в магазинах или у покупателей. Словом, все. Вам понятно? Все.
- Не понятно.
- Поскольку это не алмазы, а частицы живой кристаллической структуры, -
опять терпеливо разжевываю я, - жизнь их, а следовательно, и блеск, и
свечение, и бриллиантовая яркость развивались в привычной им среде, с иным
химическим составом воздуха, без угарных примесей, вредных газов, даже
солнечной радиации, - в среде, где ничто не горит и не тлеет, не гниет и не
разлагается. Попав в нашу, уже достаточно отравленную атмосферу они просто не
смогли жить.
- Почему же они скончались одновременно? Может быть, вынесенные позже еще
живут?
- Не думаю.
Мысль Стона делает неожиданный скачок:
- Мои жили почти три месяца. Если сейчас вынести оттуда побольше новых, мы
даже при снижении цен проглотим весь ювелирный рынок.
- Не выйдет, - говорю я спокойно.
- Почему?
- Сезам захлопнулся.
- Какой Сезам?
- Вход в гиперпространство у "ведьмина столба" на шоссе.
- Он всегда закрывается и открывается. Зависит от погоды и времени дня.
- Теперь уже не откроется.
- Вы так уверены?
- Я лично пытался пройти сегодня. Не вышло. Вход захлопнулся у меня под
носом. Даже столб вывернуло.
- Из земли?
- Нет, в земле. Скрутило, как жгут. Страшная месть леймонтских ведьм,
господин Стон.
Молчание в трубке, и новый поворот разговора.
- Вы действительно своевременно разбудили меня, Янг. Надо думать о
будущем. Возможно, вам придется выступить в суде.
- В каком суде? - не понял я.
- Меня могут обвинить в торговле фальшивыми бриллиантами. В мошеннической
продаже их за настоящие. Возможны любые осложнения.
- Я скажу правду.
- Интересно, как будет воспринята в суде ваша правда о дырке в
пространстве.
- А ваша?
- Я еще не обдумал план защиты. Когда вы мне понадобитесь, я пришлю своего
адвоката.
Разговор поверг меня в убийственное уныние. О суде я действительно не
подумал. Я представил себе свой рассказ о гиперпространстве, о живых алмазных
структурах, отчеты в газетах о новом Мюнхгаузене и хохот в зале, когда за меня
как следует возьмутся прокурор и судья. Перспектива не из приятных, конечно,
но ведь рассказать что-то придется. Не из Южной же Африки Гвоздь вынес свой
чемодан и не искусственные бриллианты перебирали мы с Эттой в "бунгало"
Чосича. А что расскажет Вернер о своих микросрезах, которые теперь на
экспертизу даже представлять неудобно? Микросрезы с пивной бутылки - вот что
объявит эксперт, сдерживая улыбку. А улыбаться-то нечему. Роль соучастников
грандиозного мошенничества нам с лихвой обеспечена.
В таком состоянии ума меня и застал новый звонок:
- Физик?
- Я, - подтвердил я, уже зная, кто говорит.
- Ты напугал Стона, а Стон - тебя. Но, в общем, не три глаз - слезы не
помогут. Мои камешки тоже сдохли.
- Я же говорил, что они живые.
- Профессор доказал?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг