- Тогда почему?
- Потому. Много камней вынес?
- Мы оба чемодана там бросили.
- Знаю. А в карманах?
- У Этты штук пять, да и у меня горсточка.
- Крупные?
- С лесной орех.
- Где хранишь?
- В кошельке. Вот. Все, что осталось.
- Осталось? Продал все-таки?
- Что вы! Разве их можно продать?
- А почему нет?
- Может быть, они живые.
- Что значит "живые"?
- Как всякое живое существо. Как птица, например.
- Птиц тоже продают. Особенно певчих.
- Вам не понять. Это не просто кристаллы с определенным расположением
атомов. Это молекулы живой материи. Частицы особой, еще неизвестной жизни.
- Псих ты, физик, законченный, хоть и сердце у тебя справа. А где
остальные камни?
- Я приложил их к письму на имя профессора Вернера.
- Кто это Вернер?
- Когда-то крупный специалист в кристаллохимии. Лучше него, пожалуй, никто
не разберется в этой загадке. Проследить изменения кристаллической структуры
вещества камня, определить признаки жизни, сущей или уже угасшей. Мне это не
по силам.
- А кто от этого выиграет?
- Наука. Сокровищница человеческого знания.
- Что ж, это можно. Цены от этого не упадут. Жемчуг, говорят, тоже бывает
живой и мертвый. Живой, когда его носят, мертвый, когда в футляре лежит,
тускнеет. Узнаешь что - доложи. В любом баре спроси - мигом ко мне доставят.
Еще "сон" в руку. Берни Янг
Профессор Вернер никого не принимал. Дверь его лаборатории была всегда на
запоре. На стук не открывалась, да и никто не стучал. К нему ходили только по
вызову, но меня он не вызывал. Никогда. Телефона у него не было - только
прямой провод, соединяющий его с директором института. Единственный человек,
входящий сюда в любое время без вызова, был глухонемой Штарке, старик вахтер,
принятый в институт по настоянию Вернера. Говорят, они вместе пережили
заключение в гитлеровском концлагере в Штудгофе, где Штарке и лишился слуха и
голоса.
Помощью Штарке я и воспользовался, чтобы связаться с Вернером. Показал
глухонемому кредитки и объяснил, что и как передать. Он кивнул. Я вложил в
конверт с письмом три самых крупных алмаза, заклеил его и бережно устроил на
подносе рядом с завтраком, который Штарке нес в лабораторию Вернера. От двери
у него был свой запасной ключ.
В письме я писал:
"Я лишен возможности встретиться с вами лично, господин профессор, и
потому прибегаю к письму. Прочтите его хотя бы из любопытства. Для себя я у
вас ничего не прошу и обращаюсь к вам исключительно в интересах науки. Я
полный профан в науке о кристаллах, но знаю, что вы когда-то занимались
кристаллофизикой и кристаллохимией и бросили их потому, что они якобы
исчерпали себя и не дают возможности для смелых и оригинальных решений. Но
именно эту возможность и предоставляют вам три вложенных в конверт алмаза. Они
интересны не тем, что крупны и, как вы сами понимаете, очень дорого стоят. Они
откроют вам кое-что новое, скажем, в кристаллооптике, если вы проследите
распространение света в их кристаллах. Они не отражают и не преломляют света,
они сами источают его. Оставьте их в закрытом от света сосуде, и они
засветятся, как светлячки. Я лично не могу понять, откуда идет свечение, но
источник его вас, несомненно, заинтересует. Обратите внимание и на то, что они
чуть теплее обыкновенного камня, словно только что нагреты солнцем и сохраняют
в себе солнечное тепло. А может быть, и источник тепла, как и источник света,
в них самих и ставит перед исследователем оригинальнейшую загадку? Перед вами
обычные мертвые камни, как будто действительно мертвые. Но исследуйте их
кристаллическую структуру, проверьте, действительно ли наблюдается в ней
правильное периодическое расположение атомов или других частиц. Повторяется ли
это расположение бесчисленное количество раз, как в обыкновенных кристаллах,
или, быть может, окажется индивидуальной позиция каждого атома? Может быть,
все, что я говорю, сущая чепуха, результат невежества, незнания предмета, но
что, если мы имеем дело не с мертвым кристаллом, а с живой биомолекулой,
частицей какой-то особой высокоорганизованной жизни? Я рассчитываю не только
на ваши знания, но и на свойства вашего ума, на феномен внезапного озарения,
интуиции, импровизации, которыми вы всегда блистали в решениях поставленных
перед вами проблем.
Если вы подтвердите мои догадки, я сообщу вам еще об одном открытии,
которое уже сделано и подтвердить которое не составит труда.
Физик-лаборант института Берни Янг
Прошло три дня. Я ждал и подсчитывал все варианты ответа. То, что камни
вместе с письмом не были сразу же возвращены мне на том же подносе, говорило о
том, что письмо Вернера заинтересовало. Три дня неизвестности также говорили о
многом. При технических возможностях нашего института все исследования, вплоть
до структурного анализа с помощью жесткого рентгеноизлучения, потребовали бы
часы, а не дни. Вероятно, действует старый, но верный метод проб и ошибок. Что
принесет он? Величайшее научное открытие или еще один вариант квадратуры
круга?
На четвертый день - помню, это было воскресенье, и я забежал в институт
только для того, чтобы захватить забытый накануне галстук, который я обычно
снимаю во время работы, - я нашел на столе записку:
Непременно зайдите ко мне, если будете в институте. Входите без стука:
дверь открыта.
В записке не было ни подписи, ни даты, но инстинкт подсказал мне, что
именно в воскресенье и нужно прийти. Это было совсем в духе Вернера. Он
никогда не отдыхал.
Встретил он меня, как и во "сне", под портретом молодого Резерфорда. Я с
ужасом ждал, что портрет заговорит. Но портрет безмолвствовал. Заговорил
Вернер.
- Вы работаете у нас в институте? Странно, но я вас не замечал.
- Вы многих не замечаете, профессор.
- Какая у вас тема?
- У меня нет своей темы, профессор. Я работаю в группе Боннэ.
- Как же к вам попали эти камни?
- Об этом долго рассказывать, профессор, и, вероятно, разговор будет не
менее интересен, чем разговор о самих камнях. Но мне нужно, чтобы вы прежде
всего ответили на мой вопрос. Они... живые, эти бриллианты?
Вернер разжал руку, и камешки засверкали у него на ладони. Ни один ювелир
не ошибся бы в подлинности их блеска.
- Это не бриллианты, хотя по чистоте, прозрачности и блеску они, вероятно,
не менее драгоценны. Это не ограненные природой алмазы, не чистый
кристаллический углерод и не его природные соединения. Это совсем другой
минерал, которого в таблице Менделеева нет.
- Значит, все-таки минерал, мертвый, неорганический камень?
Вернер долго молчал, прежде чем ответить.
- Камень? Да, - наконец сказал он. - Но неорганический ли, не знаю. Боюсь,
что мы столкнулись здесь со своеобразным элементом кристаллоорганики. Я не
знаю, как вы догадались об этом, но периодичности в расположении атомов в их
кристаллической решетке нет. Почему вы спросили в письме о живой молекуле?
Вычитали у Шредингера?
- Нннет... - промямлил я. - Чисто интуитивно.
- Похвальная интуиция. Еще на заре развития молекулярной биологии
биомакромолекулу определяли как апериодический кристалл.
- Значит, все-таки эти структуры живые?
- Во всяком случае, органические. Кое-что особенно поражает. В каждом
микросрезе обнаруживаешь частицы, как бы "зародыши", обуславливающие смыкание
атомов в нестабильном порядке. И потом свет! Откуда он? Прозрачная
кристаллическая поверхность не столько отражает или преломляет свет, сколько
сама излучает его, каждая частица ее становится источником света, неизвестно
как и почему возникающего. Крупные образования таких кристаллов по силе света
могли бы соперничать с солнцем.
- Я видел такие образования, - сказал я.
Вернер посмотрел на меня, как смотрят люди, впервые сообразившие, что их
собеседник внезапно сошел с ума.
- Я не помешанный и не мистификатор, - прибавил я с горечью. - Если
хотите, выслушайте.
Я рассказал ему все, что произошло, начиная с исчезновения людей на
Леймонтском шоссе. Он слушал не перебивая, только два пальца загнул на левой
руке.
- Почему вы загибаете пальцы? - спросил я, закончив рассказ.
- Потому что это - история двух открытий. Сейчас поясню. Первое -
математически легко допустимое, но физически необъяснимое образование
пространственного мешка, выходящего за пределы нашего трехмерного мира.
Открытие эйнштейновского масштаба, быть может, даже крупнее. Второе - разумная
кристаллическая жизнь в этом мешке. Согласитесь, открытие тоже гигантское. Но
первое бесспорно, потому что его можно проверить, а второе сомнительно: хотя
следы жизни и подтверждаются, однако следы разума пока еще недоказуемы. Может
быть, это только органическая структура, подобная коралловым зарослям.
- Но возможную в течение сотен тысяч или даже миллионов лет эволюцию
кристаллоорганики вы все-таки допускаете?
- Почему же нет? - ответил Вернер. - Органическое вещество в
кристаллическом состоянии могло быть образовано в результате взрыва при
сочетании каких-то физических компонентов. Эволюция этого вещества также могла
привести к образованию кристаллических агрегатов сложнейшего состава и
строения. Но где следы их разума и целенаправленной деятельности?
- А связь с нашим пространством, явно продиктованная чьей-то разумной
волей?
- А почему не случайным капризом природы? Многое в природе случайно и не
объясняет причинности. Что определяет пути циклонов или продолжительность
жизни элементарных частиц? Чья воля пробуждает вулканы или распределяет по
миру эпицентры землетрясений? Отцы церкви скажут: боженька. А вы?
- Мне трудно спорить, - отмахнулся я, - не та научная подготовка. Но
почему-то мне кажется, что наше появление в кристаллическом мире было заранее
подготовлено. Проход и коридор - не постоянно действующие явления. Они то
исчезают, то опять появляются. Почему, например, исчез выход из кокона, как
только мы там появились, и почему вдруг открылся он, как только исследование
нашей психики было закончено?
Вернер насторожился.
- Что вы считаете исследованием вашей психики?
- "Сны". Каждый отражал психическое состояние в объеме сознания и
подсознания. Извлекалось самое близкое, так сказать, лежавшее на поверхности,
какое-то сокровенное подсознательное стремление и набор сознательных
впечатлений последних дней или даже часов. Пять различных форм испытания.
- Почему пять? Вас же было только четверо.
- А Стон? Он сам рассказывал, как прокрутили его жизнь за какие-нибудь
четверть часа. Полголовы его поседело. А у Нидзевецкого сердце не выдержало -
снова пережить фашистскую мясорубку под Монтекассино! Ведь "сны" эти были
сплошной реальностью, хотя и с сюрреалистической сумасшедшинкой.
Я тут же рассказал, как Вернер у меня беседовал с портретом Резерфорда.
Вернер впервые улыбнулся с начала нашего разговора.
- Я и теперь с ним беседую. Вошло в привычку - стариковские мысли вслух.
Интересно только, как это стало добычей вашего подсознания? - Он задумался и
вдруг сказал: - Может быть, вы и правы. Наведенные галлюцинации или, вернее,
запрограммированное извне творчество вашего мозга, причем монтажно
оформленное, как в кино. Лично я не верю в столь высокоорганизованный разум
вашей кристаллоорганики. Но представить себе это можно. Гипотетически.
Разумная жизнь - это высокоупорядоченная материальная структура, способная
обмениваться с окружающей средой информацией и энергией. Как будто бы это и
наличествовало во встрече с вами. Но что этот разум, качественно иной
структуры, чем наш, мог извлечь из вашей информации о человеке и человечестве?
Состоялся ли, как теперь принято говорить, желанный контакт?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг