подходит ближе и, не опуская автомата, командует:
- Руки!
- Мы без оружия, мистер, можете обыскать,- говорит Мартин.
Я успеваю разглядеть только высокие фермерские штиблеты, голубую
застиранную рубаху и широкую, расшитую золотыми блестками повязку на рукаве.
- Поедете с нами,-говорит верзила.
- Куда?- рискует спросить Мартин.
- Узнаешь.
Мы повинуемся. Скакать нельзя, потому что замаскированные бандиты - иного
наименования для них найти не могу - оказываются уже на лошадях, до этого,
должно быть, привязанных где-то за деревьями. Так мы и едем по тому же
проселку, плотно окруженные вооруженными всадниками. Верзила вдруг
останавливается, снимает платок с лица и закуривает.
- Узнал меня, стрелок?
- По голосу,-говорю я.
- Метко стреляешь. Если бы не хозяин, мы бы еще пощелкали. А то мне даже
пришлось за разбитую бутылку платить.
- Могу отдать, друг Пасква.
-Запомнил, значит? И я запомнил.
Куда и зачем нас везут? Ограбить? У нас ничего ценного с собой не было,
кроме нескольких сот франков наличными. Но отнять их они могли бы и на полянке
у костра. Убить? Но и убить можно было там же, благо лесная дорога темна и
пустынна. И сейчас, когда я узнал верзилу из "Веселого петуха" в Сильвервилле,
я понял, что мы нужны не ему. Значит, Тур Мердок где-то поблизости.
На развилке поворачиваем влево. Еще полчаса - и мы уже у ворот забора,
уходящего в глубину леса. В сутках здесь восемнадцать часов, и ночь, давно
начавшаяся, уже тает в предрассветном тумане. Отлично виден высокий забор из
толстых, почти четырехметровых бревен, совсем как у Стила больше полстолетия
назад. Нас никто не встречает, и Пасква, толкнув незапертую дверь, пропускает
меня и Мартина вперед, в комнату с огромным камином, в котором горят целые
бревна. Этот огонь и является единственным освещением комнаты, где несколько
человек за непокрытым деревянным столом играют в карты.
Пасква проходит в дверь, незаметную где-то в глубине комнаты, и тотчас же
возвращается.
- Ано может войти, а Мартин пока останется здесь.
- Месье Ано,- говорю я ему,- и твердо запомните это на будущее.
Пасква не отвечает, Мартин тоже молча садится на скамью у камина. А я
вхожу в другую комнату, такую же бревенчатую, без обоев, но хорошо
меблированную и с большим мягким ковром на полу. В комнате светло, хотя и
освещает ее только десяток толстых свечей в грубых деревянных подсвечниках.
Встречает меня сам Тур Мердок.
- Садитесь, месье Ано,- приветливая улыбка играет на его губах, и тонкая,
почти женская, рука указывает на одно из. двух обитых красным бархатом
кресел.- Рад видеть вас в моей летней берлоге.
Я начинаю злиться.
- Приглашение с вооруженным эскортом?
-А вы бы приехали иначе?
- Мне нужно было наверняка. И я знал, что вы поедете верхом, знал, и когда
вы поедете.
- Откуда?
- Это мой маленький секрет, месье Ано, но, чтобы вы не мучились над его
разгадкой, я вам скажу: у меня есть кое-кто и в сенаторском окружении. Я даже
знаю о вашем назначении. И самое главное - вы мне нужны. Тем более, что мы
договорились обо всем еще в Сильвервилле.
Я решаю, как говорится, брать быка за рога.
- Так что же вы предлагаете, мистер Мердок, и что требуется от меня?
- Я предлагаю вам десять тысяч франков. Первую половину вы получите по
приезде в Город, от моего банковского агента. Остаток по окончании дела.
- Крупно играете, Мердок,-говорю я, намеренно опуская "мистера".
Мердок принимает вызов.
- Чем крупнее игра, Ано, тем интереснее игрокам. Моя ставка в этой игре -
десять тысяч. Ваша - голос сенатора Стила, поданный за легализацию моей
партии.
- Какую цену может иметь один голос Стила?
- Огромную. За ним проголосуют вое аграрии и цеховые старосты.
- Цеховые старосты - это лидеры профессиональных союзов?- спрашиваю я, не
замечая, что прибегаю к земной терминологии.
Но Мердок замечает.
- Странный жаргон у вас,- кривится он,- мы так не говорим.
- Кстати, я даже не знаю, что такое трудовики.
- Доновановское крыло популистов. Несколько старых мечтателей и мальчишки,
вообразившие себя взрослыми.
- Вот видите,- говорю я,- с моим опытом в политике трудно согласиться на
вашу игру. Предлагаю другие условия. Никаких авансов. Выйдет - хорошо, не
выйдет - не взыщите.
- Так почему же отказываться от пяти тысяч? Не понимаю ваших мотивов.
- Я никогда не беру денег взаймы, если не уверен в том, что могу их
отдать.
- Но в игру входите?
- Рискну.
- Может быть, подключить и Дональда Мартина?
- У меня есть другое предложение о Мартине. Устройте его репортером в вашу
газету.
Мердок молчит. Тогда я бесцеремонно открываю дверь и кричу.
- Мартин, входи!
Мартин входит с искательной улыбкой.
- Вы никогда не работали в газете, Мартин?
- Нет, но тщательно готовился дома. И ваша газета мне нравится больше
других,- не спеша поясняет Мартин.- Нравится ее подход к событиям, умение
опередить полицию, проникнуть в тайну случившегося раньше профессиональных
следователей, раскрыть скандал в благородном семействе или сомнительную
репутацию какого-нибудь якобы безгрешного деятеля...
Мердок явно доволен. Я тоже.
- Ведь вы умница, Ано,- смеется Мердок после ухода Мартина.- Угадали, что
нам понадобится свой человек в кулуарах сената. Только учтите срочность
соглашения.
И вот мы снова на лесной дороге с ухабами и болотцами. То съезжаемся, то
отстаем или опережаем друг друга. Разговаривать трудно, и я вновь размышляю о
соглашении с Мердоком. Ведь легализация реставраторов мне ненавистна: когда-то
я и мои друзья боролись против полицейской диктатуры. Не собирался я убеждать
Стила и явно рисковал, обманывая Мердока. Зачем? Нет, Мердок мне нужен, как и
Стил, чтобы понять политическую структуру этого, выросшего уже без
постороннего вмешательства мира. Даже обманывая Мердока, я искал ему аналог на
Земле. Может быть, это здешний фон Тадден, фигура у нас давно провалившаяся и
потому явно обреченная на провал и здесь, хотя мысль у обоих одна и та же -
реставрация прошлого. С фон Тадденом роднит Мердока и политическая
одержимость, почти фанатизм, желание действительно вернуть "золотой век",
несомненный опыт искусного оратора и политического авантюриста. Есть в нем и
черты главарей мафии: их сметливый и подлый ум, смелость и расчетливость
игрока, жажда власти. Вое это я высказываю Мартину.
- Философствуешь,-говорит он, одерживая лошадь.- А, пожалуй, похоже.
Только одного не понимаю: ты же все равно обманешь Мердока.
- Обману, чтобы помешать.
- Для чего? Ему и Стил помешает.
- Мы еще не знаем соотношение сил в сенате. Может быть, Стил ошибается. Мы
вообще не знаем города. Что здесь осталось, что родилось и что выросло? Вот и
начнем изучать. Я - сверху, ты - снизу.
- Ну, изучим, а дальше?
- Дальше посмотрим, с кем мы.
- Ты уже говорил.
- Я и повторяю. Мы еще не знаем экономики государства, не знаем ни
промышленности, ни пролетариата. По-видимому, рассказ Стила не полон.
Пролетариат есть, но достаточно ли он вырос, есть ли у него настоящие вожди?
- Сразу видно коммуниста,-замечает Мартин.-Пролетариат, Маркс, капитализм,
социализм.
Я-то понимаю Мартина. Отлично все знает, но притворяется. Просто не хочет
рисковать. Проводить время с Минни куда интереснее. Но сделать, что нужно,
сделает. Поэтому я умолкаю.
- Интересно, где они будут искать серебро и кого обвинят в ограблении?-
вдруг спрашивает Мартин, круто переменив тему разговора.
- Полиция, кажется, здесь наполовину подкуплена,- говорю я.- Ничего и
никого не найдет. Мердока же вообще даже упоминать не будут, не только что
обвинять.
- А серебро-то у него в кармане,-ухмыляется Мартин.
- Ты так уверен?
- Зря, что ли, я сидел в комнате с камином. У стены люк в подвал. Его
открыли и вносили туда ящики.
- Может быть, ящики с оружием или продовольствием?
- Я узнал их. Те самые, которые грузили с причала в кормовой люк "Гека
Финна".
Глава VII
ГОРОД СЕМИДЕСЯТОГО ГОДА
В Вудвилль мы приехали вечером и уехали утром на другой день. С городом
как следует и не познакомились. То, что увидели, проезжая по улицам, выглядело
чуточку солиднее и побогаче, чем в Сильвервилле: меньше дощатых и бревенчатых
хижин, дома в большинстве каменные, из розового туфа, как у нас в Армении:
видно, поблизости находятся каменные отложения минеральных вод. Встречались
дома, отделанные гранитом и кремовым песчаником, разнообразившие цветовую
архитектурную гамму городе. Вывесок было побольше, и показались они нам
крупнее, чем в Сильвервилле. Добротно выглядела и гостиница "Веррье-отель" с
боковыми крыльями и колоннадой у входа. Ее владелец Гастон Веррье, к которому
мы и направлялись по указанию Стила, любезно предоставил нам комнаты в своей
огромной квартире, занимавшей весь первый этаж гостиницы. В отличие от
Сильвервилля, воспринявшего какие-то черты американского дальнего западе из
старых ковбойских фильмов, Вудвилль скорее напоминал городок провинциальной
Франции, где-нибудь в Нормандии или Бретани. Веррье, толстенький, разбитной
француз с чисто выбритым лицом, сохранившим лишь подстриженные седоватые
бачки, владел рыболовными промыслами по берегу реки. Мы видели их: бараки и
хижины, опрокинутые лодки на берегу, сети, натянутые на колья. Ему
принадлежали и виноградники на склонах холмов, примыкавших к городку с севера.
Принял он нас гостеприимно и радушно, познакомил со своим типично французским
семейством, приказал отвести наших измученных лошадей на конюшню и угостил
обильным и сытным ужином, преимущественно из дичи и рыбы. Запивали его крепким
виноградным вином производства торгового дома "Веррье и Компания" и успели
узнать, что все "порядочное население" города голосует за популистов.
Утром, простившись с Веррье, Мартин и я уже сидели в купе первого класса
железной дороги Вудвилль-Город. Как непохоже было это путешествие на первую
нашу поездку в Город пятьдесят лет назад. Тогда запряженный шестеркой битюгов
бывший автобус, облупленный и запыленный, не дилижанс, воспетый Андерсеном и
Диккенсом, а именно земной автобус с выброшенным из-за отсутствия бензина
мотором, рваные, обтрепанные сиденья с торчащими пружинами и несколько
запоздавших с загородной прогулки туристов, одетых совсем как наши земные
парни и девушки. Сейчас же роскошный купированный вагон, пассажиры в цветных
сюртуках, длинных бархатных и кружевных платьях, толстые свечи в медных
подсвечниках, старомодные саквояжи и кофры, завтрак и обед, принесенные
вышколенным официантом из вагона-ресторана, и медленно плывущий пейзаж за
окном: то лиственный лес, то газон на фермах, то коровы на лугах, то редкие
трубы заводов поближе к Городу. Вое это можно было увидеть, наверно, проезжая
по Южной Германии или Швейцарии в восьмидесятых годах прошлого века.
До самого вокзального перрона меня не оставляла тревожная мысль, давняя,
все время беспокоившая мысль о встрече с Городом. Что живо, что умерло, что
изменилось? Не изменилась каменная брусчатка у заставы и утрамбованная сухая
глина в примыкающих переулочках - раньше именно отсюда и начинался Город,-
сохранилась и центральная, немощеная, с рыхлой землей дорожка посреди улицы.
По ней, как и раньше, скакали верховые: курьеры, порученцы государственных и
частных контор, конные полицейские и просто любители верховой езды. Остались и
велорикши, ожидающие пассажиров. А вот конные упряжки изменились. Запряженные
лошадьми автомашины без моторов сменили легкие ландо и фиакры, а проще говоря
- двухместные и четырехместные кареты и коляски на литых и дутых шинах, как у
московских лихачей в дореволюционные годы. Я увидел и конку - легкий, открытый
со всех сторон вагон, запряженный четверкой лошадей, тащивших его довольно
быстро по врезанным в камень рельсам. Но Город начинался раньше с ободранных
автобусов, поставленных на сваи ушедшими на пенсию полицейскими, и нестройным
рядом самодельных хижин из пустых бидонов, канистр и ящиков, а сейчас
начинался с вокзала. Он был выстроен, вероятно, лет двадцать назад, постарел,
облупился и не блистал архитектурными изысками, но для меня он был неким новым
явлением, преображавшим въезд на территорию города. Отсюда тянулись длинные
серые заборы, почерневшие от дыма и гари приземистые заводские корпуса и
высокие каменные трубы, извергавшие в ясное прежде небо облака черной копоти.
Ехали мы в открытой коляске с кучером в желтой крылатке и с длинным плетеным
бичом, странно напоминающим удочку. И чем глубже проникали мы на территорию
Города, едва уловимые как будто изменения становились для меня все ярче и
разительнее. На улицах стало просторнее и тише, потом мне объяснили, что по
меньшей мере треть городского населения покинула Город в поисках счастья на
необжитых землях. Многие любопытные последствия этой миграции я узнал позже,
пока же удивляло отсутствие привычной уличной толкотни, памятной мне по-нашим
хождениям здесь более полусотни лет назад. Удивляло обилие магазинов и
всевозможных частных контор. Выросла и развернулась торговля и торговлишка,
как в любом земном городе, куда еще не докатились чудеса супермаркетов и
универсамов. Большие магазины и крошечные лавчонки, ларьки и киоски попадались
буквально на каждом шагу. Век девятнадцатый путался с двадцатым: в центре,
например, высились электрические фонари, гирлянды лампочек украшали входы
кинотеатров и кафешантанов - я употребляю именно это слово, потому что увидел
его над застекленным входом в дом, по фасаду которого даже днем бежали
электрические буквы. Вспоминая Стила, можно было сказать, что этот, видимо,
самый модный в Городе кафешантан с мопассановским названием "Фоли-Бержер" имел
достаточно средств для того, чтобы позволить себе электрическую рекламу. По
когда-то лесистым, а теперь начисто вырубленным горным склонам, продолжавшим
город и напоминавшим не то поселок лесорубов из Орегона, не то индейскую
резервацию где-нибудь на границе с Канадой, рассыпались в беспорядке улиц и
переулков уже не самодельные бревенчатые хижины, а каменные хоромы богачей,
окруженные садами с подстриженными клумбами и кустами.
Отель "Омон" встретил нас с бальзаковской старомодностью, характерной для
него и пятьдесят лет назад. Те же тяжелые плюшевые портьеры, старинные
канделябры, пузатая мебель, которую на земле увидишь лишь в антикварных
магазинах, на аукционах или в музеях. Отель, видимо, был настолько богат и
солиден, что мог позволить себе и электрическое освещение и телефон, правда,
не в комнатах, а только у стойки похожего на директора банка портье.
Сейчас после недолгого бездействия, на которое я был обречен отсутствием
Стила, неожиданно уехавшего в Ойлер для контакта с будущими его избирателями и
не успевшего меня даже познакомить с обязанностями советника его канцелярии, я
легко вжился в тихий отельный быт, в его некрикливые темные краски, в
бесшумную поступь слуг, неразговорчивость коридорных и чинную клубную
обстановку бара. Отель был наполовину пуст,- говорят, из-за летних сенатских
каникул,- и я часами просиживал за стойкой бара с единственным собеседником -
шестидесятипятилетним барменом, помнившим и отель и Город такими, какими видел
их и я.
- Город в те дни был совсем другим- это еще отец мне рассказывал,-
приходится немного присочинять мне.- Да и с моих мальчишеских лет здесь много
изменилось.
- А вы долго здесь не были?-спрашивает бармен.
- Лет десять. Теперь мне уже тридцать, после колледжа я бродил по
северо-востоку... А ведь в Городе стало потише, Эд.
- Народу поменьше. Пятьдесят лет назад до миллиона доходило, а сейчас
тысяч семьсот, не больше. Я не считаю пригородов. Там новых заводов много.
- Уходит, значит, народ?
- Молодежь больше. Вроде вас, когда вы в леса сбежали. И теперь бегут. С
луком и стрелами, как и раньше. Не всякий может охотничью двустволку купить.
Да и просто так уходят. Земли много - только налог плати. А уйдешь подальше -
так и бесплатно просуществуешь. И существуют. Дичью торгуют, шкурами. А меха
нынче в моде.
- 3начит, нуждается Город в рабочих руках?
- Держится мастеровщинка. Высокая оплата труда. Приходится
раскошеливаться, если хочешь рабочих держать.
Его информацию я корректирую информацией Мартина. Он уже несколько дней
работает в редакции "Брэд энд баттер". Просил дать ему три-четыре дня для
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг