Александр и Сергей Абрамовы
Время против времени
Глава 1
СИЛЬВЕРВИЛЛЬ
За несколько дней до нашего автомобильного путешествия вместе с приехавшим
в гости Дональдом Мартином я получил из Ленинграда письмо от Зернова, в
котором он горько сожалел, что не может оставить работу в
научно-исследовательском институте, куда он только недавно перебрался из
Москвы, и принять участие в нашей совместной поездке к Черному морю.
Выехали с Доном из Москвы, и уже через сутки спираль Симферопольского
шоссе среди бледно-зеленых виноградников вынесла нас к морю. Сверху оно
темно-синее, как в цветном телевизоре,- берлинская лазурь, размытая до
горизонта чуть влажной кистью. Церковь, только что висевшая над нами,
прилепившись к скале, вдруг оказывается наверху, отороченная кустарником,
растущим прямо из пропасти. Под колесами привычный асфальт-такой же, как на
Минском шоссе.
- Остановимся?-предлагаю я сидящему рядом Мартину, заметив крохотный
уголок лужайки между парой приютивших ее разлапистых крымских сосен.
Мартин, все еще критически относящийся ко мне, как к водителю, охотно
соглашается, и, оставив "Жигули", мы располагаемся тут же, на запыленной
траве, у откоса дороги. Боржоми, лимонный сок и термос со льдом дополняются
упакованными в целлофан бутербродами.
- Красота!-говорит Мартин, оглядываясь.
Я бросаю взгляд вниз, да так и застываю с открытым ртом. У Мартина
выпучены глаза, словно он увидел чудо. Чудо и есть. Мы видим не зеленые
террасы виноградников, не асфальтовый серпантин дороги, не далекую синеву
моря. Плоский песчаный берег. Вздутые дюны, поросшие невысоким корявым
кустарником.
- Альгарробо,-говорит Мартин.-Так его называют в Перу.
- Мы не в Перу.
- А это Крым, по-твоему?
Я оглядываюсь долго, долго. Нет, не Крым. Крымские пляжи - галька. А здесь
песок. Крупнозернистый и красный. Евпатория? Не похоже. Справа горы, только
низкие и волнистые, вроде севастопольских нагорий. Однако и Севастополем здесь
не пахнет. Город виден слева у берега, издали напоминающий мазню
абстракционистов. Черно-белые мазки невысоких строений. Рыжие плеши. Позади
холмы, не то спиленные, не то изрезанные. Ни одного высотного здания, ни одной
башенки.
- Я одного боюсь, Юри,-говорит Мартин.-Очень, очень боюсь.
Я догадываюсь, но все же спрашиваю:
- Чего?
- Мы опять там, Юри.
- Где?
- Зря спрашиваешь.
- Не тот город,-говорю я.- И море неизвестно откуда.
- Город, может быть, и другой. Ведь Река куда-то впадала? В море, наверно.
Вот у моря и построили,- Мартин по-прежнему задумчив и хладнокровен.-И машины
твоей, кстати, нет.
Машины действительно нет. Ни близко, ни далеко. Мы сидим, поджав ноги, на
голой песчаной пустоши. Даже следов завтрака не осталось.
- Пешком придется тащиться до города,-вздыхаю я.
- Миль десять,-уточняет Мартин.
В его классическом спокойствии звучат тревожные нотки. В самом деле, зачем
хозяевам этого мира понадобился новый эксперимент? Только потому, что мы
оказались вместе с Мартином?..
Мы нехотя поднимаемся, стряхивая песок с джинсов.
- В таком виде и пойдем? Заберет первый же "галунщик".
- "Галунщиков", может быть, уже нет, а шмотки у нас вневременные и
вненациональные. Штаны да рубаха - в любом веке сойдет.
Жара немилосердная. Сквозь облачное серое небо палит невидимое, но
безжалостное солнце. Духота сильнее, чем в Крыму, и она влажная, как в паровой
бане.
Первый же человек, которого мы встречаем на протоптанной по песчаному
побережью дорожке, одет не лучше нас: в грязной рыжей рубахе и неопределенного
цвета пыльных штанах, заправленных в грубые, зашнурованные до икр ботинки.
Наши джинсы не привлекают его внимания. Он, лениво покуривая вполне земную
сигарку, скрученную из табачного листа, сидит под желтым большим
зонтом-столиком с нехитрой снедью, прикрытой грязной прозрачной сеткой. Под
ней - пирожки с неведомой начинкой, что-то похожее на овечий сыр и колбаса
подозрительного оттенка, над которой кружатся тоже вполне земные мухи.
- Почем пирожки?-спрашивает по-английски Мартин.
- С ума сошел,-говорю я,-неужели будешь есть эту дрянь?
- Почему дрянь?-обижается продавец.-Пирожки свежие, со свиной тушенкой.
Разговор в "раю без памяти" ведется на английском языке, который я знаю
лучше, чем Мартин русский.
- Я спрашиваю, почем?-повторяет Мартин.
- Пять сантимов, как и везде,-отвечает продавец.
Я с ужасом соображаю, что никаких сантимов у нас нет и достать их нам
неоткуда, но Мартин небрежным жестом, как ни в чем не бывало бросает на стол
советский полтинник.
- Двадцать пять франков!-уважительно восклицает продавец и, не разглядывая
монету, прячет ее в ящик стола.-Берите пирожки, джентльмены, а я сосчитаю вам
сдачу.
Он достает кулек с серебром и медяками, отсчитывает горсть монет, похожих
на пятиалтынные, гривенники и пятаки, и кланяется чуть ли не в пояс.
Я с опаской поглядываю на него.
- Пошли скорее, пока он не разглядел твоих "франков".
- Мне почему-то кажется, что он удовлетворился объемом и весом монеты.
- Откуда у тебя оказался полтинник?
- Случайно. У меня их еще два. В бумажник не сунешь - вот и носил в
кармане. Почти семьдесят пять франков - считай, что мы богачи.
- А вдруг влипнем?
- Кое-какая мелочь у нас уже есть. Судя по сдаче, у них сто сантимов во
франке.
- Что-то непохоже на прежнее время. И счет другой, и монеты другие.
Нас обогнали два велосипедиста в коротких штанах и чулках до колен и
несколько верховых в широкополых фетровых шляпах, какие я видел у ковбоев в
американских вестернах. На грубые, как у продавца, башмаки были надеты шпоры с
острыми колесиками.
Облака уже рассеялись, и солнце палит все жарче. Мы входим в город. Он
чем-то похож на придорожные американские города. Кругом одноэтажные - то
каменные, то обшитые досками - здания. Вместо вывесок - резные или грубо
намалеванные изображения булок и бубликов, шляп и ботинок, бутылок с винными
этикетками, досок с английскими и французскими именами. Никаких тротуаров и
мостовых на окраинах, вымощенные камнем тихие переулочки у домов побогаче,
церкви с распятием на паперти и салуны с крытым широким крыльцом. По улице
навстречу мчатся желтые пылевые вихри, из них вырастают верховые в широкополых
шляпах, какие мы уже видели и запряженные парой или четверкой лошадей экипажи,
напоминающие древние ландо и фиакры, велосипедисты и рикши.
Пешеходов почти не видно, да и трудно здесь пешеходу уберечь себя от копыт
и колес в бушующем по улице пылевом шторме. На крылечках сидят старики,
провожающие нас любопытным и пристальным взглядом. Иногда оглядываются и
пассажиры открытых фиакров - мужчины в цветных цилиндрах и дамы в
шляпках-капорах с розовыми лентами.
- Ты знаешь, почему они так смотрят?-усмехается Мартин.
- Как смотрят?
- Как тот продавец, когда мы подошли.
- Почему?
- Потому что здесь не ходят без шляп. Должно быть, так у них принято.
- Что же делать?
- Купить. Вон шляпа из соломы над дверью лавки.
Мы входим. Старик продавец с клочками седины в бороде встречает нас у
прилавка. На стене за прилавком на крючках напялены шляпы всех фасонов: от
"стетсоновки" до цилиндра. Цилиндры серые, черные и лиловые.
- Пару шляп,-говорит Мартин.
Продавец критически оглядывает наши пропыленные штаны и рубахи.
- Ношеных или новых?-зевает он.
Пожалуй, при наших капиталах лучше приобрести ношеные.
- Полтора франка за пару,-лениво говорит продавец. - А вы, должно быть,
нездешние, новички в Сильвервилле?
Итак, город называется Сильвервиллем. Что-то новенькое, неигранное. Да и
там ли мы, куда забросило нас прошлым летом? Я решаюсь прощупать аборигена.
- Путешествуем,-поясняю я.- Пешком, на пари,- и тут же пугаюсь: вдруг он
не знает, что такое пари, но продавец не удивляется, и я продолжаю:- А шумно у
вас здесь и людно. По улицам даже ходить трудновато.
- Порт,-поясняет продавец,- с тремя причалами. Один для речных пароходов
из Вудвилля, оттуда до Города по железной дороге рукой подать, два других -
рыбацкие. Рыбы здесь уйма. Тут же и засолка, и копчение, и погрузка. Конечно,
это не Город. Один он у нас - столица. А Сильвервилль так себе - городишко
вроде Вудвилля. Только там, пожалуй, потише.
Мне все уже ясно: новый перескок в рай без памяти. А как он изменился -
покажет опыт. Мы платим полтора франка за старые соломенные шляпы типа
"сомбреро" и покидаем этот пока единственный источник информации о мире, в
котором неизвестно как и сколько времени будем жить. Улица круто сбегает к
морю. Видны рыбацкие парусники у береговых причалов и высокая дамба,
отделяющая залив от устья Реки. Пыли здесь поменьше, морской ветер гонит ее
вверх по улице, где за спиной у нас все еще дымятся песчаные вихри. Почва
влажнее, к тому же укатана экипажами и прибита сотнями лошадиных подков.
Лошадей здесь больше, чем жмущихся к стенкам прохожих, гостевавших в питейных
и торговых лавочках. Одеты они по-разному: есть парни вроде нас - в
замасленных штанах и куртках, в стоптанных туфлях и босые, а кто в знакомых
уже высоких, до икр башмаках, девчонки с голыми коленками, с отрезанными или
оборванными подолами, католические священники в длинных черных сутанах, кое у
кого завязанных грубой пеньковой веревкой, уличные торговцы пирогами и
подозрительно мутной водой, видимо, от сушеных яблок. Попадаются и другие -
почище и побогаче, те, что садились в экипажи или выезжали в них из тихих
замощенных переулков. Одеты они совсем по-другому: мужчины в цветных сюртуках
и узких брюках со штрипками, дамы в длинных, до туфель, кружевных или шелковых
платьях, отделанных бледно окрашенными кремовыми, розовыми и голубыми лентами.
Мне показалось даже, что я вижу не успевших разгримироваться героев
грибоедовской пьесы. Вот проехали Чацкий с Софьей и Лизой, сидевшей спиной к
кучеру с длинным бичом, промчалась амазонка с картины в Третьяковке, выглянул
из открытого ландо толстенький Репетилов, и тут же обогнали их два ковбоя из
вестернов. Ничего не понимаю. Где я? В какой стране, в каком веке?
- А может быть, здесь время едет не вперед, а назад?- взрывает Мартин.
- Остришь?
- Пытаюсь. Но объяснение все-таки есть. Мы вот с тобой коротко
подстрижены, ты даже длиннее, чем я, а у нас уже все ребята стригутся, как
средневековые пажи. Ты очень уверен, что через пару лет не будут носить
цветных париков? Женщины уже носят. Клеш ведь возродили, возродятся и
штанишки. Кстати, и на Земле цилиндр еще из моды не вышел, и не только черный.
Англичане на скачки до сих пор приходят в серых цилиндрах. А здешних, может
быть, тоже на старину потянуло, вот и разъезжают по улицам этакие Чичиковы и
Пикквики. Заметь: разъезжают, а пешком ходят другие, вроде нас - в грязных
штанах и лошадиных шляпах. А у американских ковбоев и фермеров мода уже сто
лет не меняется
Мы лениво идем вдоль набережной, мимо рыбацких баркасов, с которых
грузчики в мешковине с парой деревянных крючьев на спине перетаскивают на
берег ящики с рыбой. На другом причале у парусного грузового суденышка точно
такие же грузчики один за другим волокут мешки не то с зерном, не то с солью.
Мартин прав: в цветных камзолах и брюках со штрипками разъезжают в экипажах, а
не волокут на спине мешки и ящики. Кстати, за каменной оградой у речного
причала прошлый век предстает перед нами в еще более точном обличье. К
причалу, видимо, только что пришвартовался большой, марктвеновских времен
пароход с двумя огромными колесами по бокам. Надпись на круглой корме гласит:
"ГЕКЛЬБЕРРИ ФИНН".
Я уже попросту ничего не понимаю.
- А тут и понимать нечего,-приходит на помощь Мартин.- Смоделировали они
Сэнд-сити? Смоделировали. Была в Сэнд-сити книжная лавка? Была. Была в ней
марктвеновская книжка? Наверняка. Вот тебе и название парохода. Скажешь: такие
только в девятнадцатом веке по Миссисипи ходили? А какие здесь построить, если
до них вообще никаких не было? Для "Куин Мэри" индустриальная база нужна.
Современные верфи.
Пытаюсь возражать:
- У них же Би-центр был. Вычислительный гигант. Тоже, наверное, помнишь.
Там не только речной - космический корабль выстроить можно.
- А ты уверен, что Би-центр уцелел после революции?
Я ни в чем не уверен. Может быть, здесь давно уже нет ни Би-центра, ни
других внеземных чудес. Может быть, с тех пор оставленный без опеки здешний
земной мир жил и развивался по-своему и еще не родил ни своих Эдисонов, ни
своих Туполевых.
Но гадать не приходится. К нам уже подходит мужчина лет сорока в синей
замурзанной куртке и такой же соломенной шляпе, как и у нас. Он уже давно
стоял поодаль, наблюдая за грузчиками и приглядываясь исподтишка к нам.
- Видать нездешние? - повторяет он продавца шляп.
- Из Города,-говорит с достоинством Мартин.
- А что, работы в Городе не хватает?
- Скучно на одном месте.
- Могу на погрузку поставить. Крючья получите,- говорит человек в синей
куртке.
- А платить сколько будете?
- Как всюду. По пятьдесят сантимов в час. За день работы пять франков.
- А что грузить?-спрашивает Мартин.
- Может, рыбу, может, пшеницу. На серебро не поставлю. Слитки с рудников
полицейские сами будут грузить.
- Почему такой почет серебру?-смеется Мартин.
Человек в синей куртке сердито хмурится.
- Почет серебру...-укоризненно повторяет он.-Самый драгоценный металл.
Украдешь слиток-в цилиндре будешь ходить
Ходить в цилиндрах мы не собираемся, красть слитки тоже. Потому
соглашаемся на пять франков в день. Надо же где-нибудь добывать деньги:
полтинники, оставшиеся у Мартина, могут в конце концов навлечь на нас
неприятности.
Между тем наш новый знакомый затрагивает еще один непраздный вопрос:
- У старины Вильсона в ресторации "Веселый петух" есть номера для
постояльцев. Два шага отсюда. Скажите, что Фляшон прислал. И ночевка и выпивка
обеспечены даже в кредит, если я поручился. Не задерживайтесь, ребята, пока
народу в салуне кот наплакал.- Он пожимает нам руки большой мозолистой лапой
бывшего грузчика и удаляется не оглядываясь.
Глава II
"ВЕСЕЛЫЙ ПЕТУХ"
Его мы находим действительно в двух шагах на главной улице. Он висит над
длинным крыльцом без всякой вывески, вычеканенный из меди, тускло-золотистый
на здешнем поджаривающем человека солнце. На крыльце, лежат два детины с
лицами, прикрытыми ковбойскими шляпами. Их можно принять за мертвецов, но они
всего лишь мертвецки пьяны.
Мы осторожно обходим их и, толкнув дверь, попадаем в длинный полутемный
зал ресторации. Здесь полтора десятка столиков и стойка, обитая жестью. Столы
почти все пусты, за исключением двух-трех, за которыми сидят парни, обросшие
колючей щетиной вроде нас или отрастившие уже лохматые бороды, и пьют что-то
темное - виски или пиво. На нас они не обращают никакого внимания. Мы на них
тоже.
Не спеша подходим к стойке.
- Два виски,-говорит Мартин, небрежно бросая на жестяную стойку монетку в
двадцать сантимов.
- Два виски требуешь, так и плати вдвое,- отвечает старик, хозяин
заведения.
Мартин добавляет еще одну монетку. Так мы учимся здешнему счету.
- А как насчет ночлега, папаша?-спрашиваю я. Старик долго глядит на нас,
как бы оценивая нашу кредитоспособность.
- Есть комната с кроватью,-шепелявит он.-Больше трех человек лежать в
кровати не разрешается.
- Нас только двое, папаша.
- Все одно три франка, и деньги вперед.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг