* * *
В сером домике по улице Златокузнецов государя ждали. Мгновенно
распахнулась дверь. Из кухни выглядывали перепуганные домочадцы; хозя
ин, белее полотна, прилип к стене в коридоре и даже не сообразил по
клониться. Его безжалостно оттеснили, а уж куда идти, государя прово
жать было не нужно – весь пол в кровавых пятнах, ступай по следу, и не
ошибешься. Государь перекинул маску через плечо и, торопясь, взбежал
на второй этаж.
В лучшей комнате дома, душной, темной, с крошечным окошком, бес
толково толпились сопровождавшие министра чиновники, телохранители,
и несколько случившихся поблизости от места покушения полицейских на
чальников средней руки. Врач праздно сложил руки, всем своим видом по
казывая, что сделать ничего уже нельзя. А для двух монахов из соседне
го монастыря Скорбящих время еще не настало.
«Квартал оцеплен, – нашептывали государю на ухо. – В домах обыс
ки. Есть задержанные, но... велика вероятность, что ушел по крышам к
каналу, а там – или на лодке, или вплавь. Городская стража поднята по
тревоге, приметы известны. Будем искать...»
Старенький ковер был затоптан грязными сапогами, зеркало пере
вернуто личиком к стене, чтоб не спугнуть душу, когда та станет отле
тать. В маленьком садике под окном ржали и лягались от тесноты дюжины
две лошадей. Хорошо знали, что им следует делать в этой неразберихе,
только монахи. Рядом с ложем умирающего, на чистом, незапятнанном
кровью полотенце, уже лежали ножницы: чем раньше с умершего срезать
волосы, тем быстрей душа совьет себе из них веревочку и ей легче будет
взобраться на Небеса.
Господин министр, правда, был еще жив, хотя и выглядел жутко. Во
круг глаз черно, лицо и руки желтые, ногти под запекшейся коркой кро
ви – с темно–лиловым отливом. О готовящемся покушении его предупрежда
ли дня за три. Но он почему–то предупреждению не внял. Скорее всего –
потому, что оно было не первым, и даже не десятым по счету.
Здесь, на Монетном острове, его и подкараулил убийца: спрятался
за вывешенными на балконе женскими юбками, а когда министр верхом про
езжал по узкой улочке мимо, спрыгнул ему на плечи, полоснул волосяным
лезвийцем по горлу, да и был таков. Охрана только пялилась, как злодей
обезьяной взлетел с крупа лошади обратно на балкон, сиганул оттуда на
крышу и исчез за трубой.
Впрочем, сделать дело не только быстро, но и хорошо, злоумышлен
нику помешал «ошейник придворного», который министр Энигор не снимал
с шеи даже на время сна. Тонкий металлический воротник, обшитый тканью
под цвет платья, предназначен был охранять своего хозяина от внезапно
накинутой на шею удавки – традиционного орудия для сведения счетов в
темных переходах Царского Города. Против ножа или бритвы «ошейник» по
могал хуже, но все–таки немного помог.
Государь прибыл на Монетный остров как раз вовремя: министр его
открыл глаза, чтобы последний раз увидеть своего императора. Безоши
бочно почувствовав момент, один из монахов коротко глянул на государя
и потянулся за ножницами.
«Принцу... – прочитал по губам министра государь, – написано...
берегись дурака... а он... обманул... читал... величие и справедли
вость...»
Рана на шее, прикрытая почерневшей тряпкой, булькнула, кир Энигор
опустил веки и засипел.
– В этом государстве... – услышал император Аджаннар, – следует
ввести налог на... глупость.
И все.
Государь опустился на колени. Трижды щелкнули ножницы монаха.
Кто–то из свиты с бессердечным любопытством сунулся поближе, кто–то из
впереди стоящих упал в обморок.
Государь надел маску. Принц в империи был только один – его сем
надцатилетний сын Ша. Он не был объявлен наследником. И упоминание
принца Ша при подобных обстоятельствах государю понравиться не могло.
