Раздел 12.
Перрон Курского вокзала медленно проплывал мимо окна. Я, уже одетый и
упакованный, стоял в купе и ждал, пока поезд не остановится.
Неразборчивый голос дикторши объявлял прибытие шестьдесят шестого на
какой–то там путь.
Я в Москве. Но пока еще не понимаю, что делать.
Проход, как обычно, успели загромоздить наиболее нетерпеливые
пассажиры. Ну, а я подожду, мне спешить некуда. Все равно ведь ждать,
пока оживающая память чего–нибудь не подскажет, не подтолкнет, как
погонщик ленивого мула.
Поезд в последний раз дернулся и встал. Металлически звякнуло в
тамбуре, вереница моментально оживившихся людей дрогнула, мало–помалу
выплескиваясь из вагона. Как всегда – озабоченные возгласы,
приветствия, попытки протиснуться назад в купе за вещами, которые не
удалось вынести за один раз...
Но вагонная суета быстро проходит. Те, кто ехал, уже вышли, уже
получили причитающуюся порцию поцелуев и объятий от встречавших. Или не
получили, если встречать было некому. Кое–кто, вытягивая шею озирался на
перроне, и тут же ежился на пронизывающем московском ветру. В вагоне
остались только те, кто пришел забирать неизменные передачи.
Я подхватил сумку и пошел к выходу, по–прежнему не понимая, что буду
делать в ближайшее время.
Наверное, размышлял я, надо поменять денег. У меня же ни копейки –
российской. Только наши, «незалежные». Но они тут, увы, не в ходу. Перед
самой Москвой я предусмотрительно распотрошил одну пачку из пакета и
часть банкнот рассовал по карманам.
Я всегда ненавидел бумажники...
Впрочем, что это я? Всегда... Мое «всегда» началось прошлой ночью.
Машинально съежившись в объятиях зимы, я зашагал по перрону к спуску
в тоннель. Не может же быть, чтобы на вокзале не было обменника?
Копаясь в неверной памяти, я сумел установить две вещи: во–первых, я
не помню когда последний раз бывал в Москве, но во–вторых я в общих
чертах представляю себе как выглядит вокзал изнутри, где искать пункты
обмена валюты, и как попасть в метро.
Тоннель, подвальный зал ожидания, короткий эскалатор, билетный зал.
Моя промежуточная цель вон там, на втором этаже, у еще одного
эскалатора.
Но этот обменник оказался давно и надежно закрытым. Ни света, ни
щелки, ни обязательной таблички со текущим курсом.
Ладно. Тогда к выходу, и налево, к пологому спуску–пандусу на станцию
Чкаловская... Только мне все равно не туда, а рядом.
Беленький торговый павильон, лесенка на второй этаж, залитые светом
пустые торговые зальчики, поворот... Охранник поднял на меня быстрый
взгляд, и сразу расслабился распознав приезжего.
– Входите, свободно, – великодушно позволил он.
Вместе с сумкой я вошел в крошечную комнатушку, вся обстановка
которой состояла из урны в углу, и, разумеется, крошечного окошка с
выдвижным ящичком, который мне всегда напоминал вечно голодную пасть.
«Эй, – напомнил я себе. – Не забывай о юности своего «всегда»...
Но все равно – если я мыслю как человек, реально проживший лет
тридцать пять, значит этому есть причина?
Ладно, потом.
Пасть проглотила сразу пять сотенных бумажек и мой паспорт. Кто
кроется там, за глухой перегородкой, я не видел, да и не очень стремился
рассмотреть. Заметил только пальцы с накрашенными перламутром ноготками.
Значит, женщина. Неохотно выдвинувшаяся пасть отрыгнула приличную стопку
сторублевок и несколько бумажек помельче. И даже пару монеток. Деньги я,
не считая, сунул в нагрудный карман, под свитер, только те самые
несколько бумажек помельче – в карман брюк. Вместе с монетами. Паспорт
– в другой нагрудник. Зеленоватый прямоугольник квитанции – в урну.
Все, теперь я человек. Даже в этом безумном городе, едва ли не самом
дорогом на планете. Хотя... хотя нет. Пожалуй, уже с год, как это
сомнительное первенство Москва утратила.
Зима вновь встретила меня льдистым дыханием. Ветер нес редкую мелкую
крошку, похожую на манную крупу, эдакий град–недоросль.
Метро – слева. Но мне не сюда. Мне к другому выходу.
Я снова продефилировал перед зданием вокзала, и спустился туда, куда
мне нужно – на кольцевую.
Кажется, я начинал понимать, куда мне нужно. Что ж, порадуемся
прогрессу, если не получается радоваться неопределенности. И понадеемся,
что в Москву меня привели исключительно добрые дела. Потому что служить
Злу – я не чувствовал в себе силы.
Только коренные москвичи разъезжаются с вокзалов на такси. Если
позволяют финансы, конечно. Любой провинциал, даже если у него денег не
меньше моего, поедет на метро. Есть что–то гипнотическое в этой системе
тоннелей и лабиринте переходов. В гуле проносящихся поездов, в то
замирающем, то вновь оживающем потоке воздуха. В вечном движении. Здесь
бурлит под сводами залов нерастраченная дармовая энергия – бери, не
хочу.
И еще – здесь есть защита. Кажется, это как–то связано с толщей
земли над головой... и с тем, что в этой земле погребли минувшие годы.
Даже не годы – века.
Я шагнул в разъехавшиеся двери поезда. Противно и назойливо гудело из
динамиков, а потом хорошо поставленный мужской голос произнес:
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Комсомольская».
Я еду по кольцу. Против часовой. Причем, на Комсомольской я точно не
выйду. А вот после нее... После нее – пожалуй, выйду. И это будет
Проспект Мира. И, кстати, стоило протянуть по перрону дальше, к голове
поезда. Тогда ближе на переход.
Значит, мне на рыжую ветку. Причем, скорее всего на север, потому что
иначе я поехал бы по кольцу в противоположную сторону, до Октябрьской.
Вагон трясся на ходу, от нечего делать я разглядывал обильную
рекламу. Длинноволосый мужик, стоя на цыпочках, но при этом присев,
почему–то рекламировал женские колготки, и чья–то вооруженная
фломастером рука не преминула дорисовать горе–волосатику внушительных
размеров фаллос. Соседняя нашлепка предлагала погоняться за городу за
разноцветным джипом, но смысла этой погони я как–то не уловил. Приз,
наверное. Чудодейственные таблетки от большей части недугов – и все в
одном флаконе, конторы по торговле недвижимостью, самый–самый из самых
йогурт, подлинный «Боржоми» с бараном на бутылке... Вот и Комсомольская.
Реклама мне надоела и я, бросив сумку у выхода, подошел к плану
метро. Ну знаю почему, но взгляд мой с первой попытки прикипел к рыжему
кругляшу, и к надписи рядом с ним – ВДНХ.
Мне – сюда. Точно. Здоровенное, изогнутое подковой, здание.
Гостиница «Космос».
Что ни говори, а жить как–то легче, когда цель уже известна. Я с
облегчением вздохнул, вернулся к сумке и даже улыбнулся мутному
отражению в дверном стекле. Стекло тоже носило следы чрезмерной
активности городских питекантропов – от надписи «не прислоняться»
осталось лишь загадочное утверждение «не слон я».
Наверняка ведь, не слон. Животное, но не слон – те являют собой
воплощение спокойствия и мудрости, на мой взгляд. А неведомый мне автор
утверждения – скорее всего обезьяна, грязная и самодовольная обезьяна.
Слишком похожая на человека, и именно поэтому грязная и тупая...
Хорошо, что я – Иной, а не человек.
Вот и Проспект Мира; лесенка, поворот направо, эскалатор, и поезд как
раз подходит. «Рижская». «Алексеевская». «ВДНХ». Из вагона – направо,
это я всегда знал.
Длинный–длинный эскалатор, на котором почему–то ни о чем не думается.
Опять назойливая реклама. Подземный переход. И гостиница.
Подковообразный монстр французской архитектуры. Впрочем, гостиница
изменилась, и заметно. Добавилось подсвеченных вывесок, ярких огней;
опять же – казино, призовая иномарка на постаменте. Девки какие–то,
несмотря на мороз в стороне курят. И внутри – швейцар, разом
сглотнувший ладонью сотенную бумажку. Зато мгновенно отнял у меня сумку
и препроводил к стойке.
Время было не особо позднее, поэтому в фойе все еще оставалось людно.
Кто–то говорил по мобильнику, громко, на весь холл чеканя арабские
фразы, сразу с нескольких сторон доносилась музыка.
– Люкс, – сказал я небрежно. – Одноместный. И, пожалуйста, пусть
не звонят и не предлагают девок. Я работать приехал.
Деньги – великая вещь. И номер мгновенно нашелся, и ужин мне сразу
же посулили с доставкой в номер, и пообещали, что звонить никто не
будет, хотя в это мало верилось. И зарегистрироваться сразу же
предложили, потому что паспорт–то у меня украинский. Я
зарегистрировался. Но вместо того, чтобы мирно отбыть к лифту, куда меня
заботливо, направили, я устремился к неприметной двери в самом темном и
пустом углу фойе.
Табличек на этой двери не было. Никаких.
Портье посмотрел мне в спину с неподдельным уважением. А остальные,
по–моему, вообще перестали замечать.
За дверью обнаружился замызганный кабинет – наверное, единственное
помещение в гостинице, которое не приобрело европейского вида, а словно
шагнуло сюда из дремучего совка семидесятых.
Обычный стол – не облезлый, но видавший виды, обычный стул, и
престарелый польский телефонный аппарат «Aster» в центре стола. На стуле
восседал щуплый мужичок в форме сержанта милиции. На меня он поднял
вопросительный взгляд.
Сержант был Иным. Причем, Светлым – это я понял сразу.
Светлым... Хм. А я какой? Кажется, я – не Светлый. Точно, не
Светлый.
Ну, тогда вопрос снят.
– Здравствуйте, – поздоровался я. – Я бы хотел зарегистрироваться
в Москве.
Милиционер со смесью недоумения и раздражения в голосе процедил:
– Регистрация у портье... При поселении. Без поселения – нельзя.
И пошуршал газетой, которую до моего прихода штудировал с карандашом
в руке – кажется, он отмечал интересные объявления из совершенно
необъятного списка.
– Обычную регистрацию я уже прошел, – пояснил я. – Мне нужна иная
регистрация. Кстати, я не представился. Виталий Рогоза, Иной.
Милиционер сразу подобрался и посмотрел на меня по–новому. Теперь –
растерянно. Кажется, он не сумел распознать во мне Иного. Поэтому я ему
помог.
– Темный, – пробурчал он несколько позже, мне показалось – что с
некоторым облегчением, и тоже представился: – Захар Зелинский, Иной.
Вольнонаемный Ночного Дозора. Пройдемте–ка...
В его тоне явственно читалось стандартное «п'наехали в нашу
Ма–аскву..." Иные невольно тащили в свои отношения человеческие модели и
стереотипы. Наверняка ведь этот Светлый недоволен каким–то там приезжим
провинциалом и тем, что возникла необходимость отрывать задницу от
стула, а взгляд – от газеты и тащиться к рабочему компьютеру, возиться
с регистрацией...
Посреди стены нашлась еще одна дверь, но увидеть ее простой человек
ни за что не смог бы. А открывать ее и вовсе не было нужды – мы прошли
сквозь стену и сквозь серый сумрак, враз заполонивший все вокруг.
Движения стали мягкими и замедленными, и даже лампа под потолком стала
заметно мерцать.
Вторая комната выглядела куда презентабельнее первой. Сержант сразу
уселся за ладный столик, к компьютеру, а мне предложил устроиться на
пухлом диване.
– Надолго в Москву?
– Еще не знаю. Думаю, не меньше чем на месяц.
– Предъявите, пожалуйста, постоянную регистрацию.
Он мог бы увидеть ее и так, зрением Иных, но, похоже, правила
обязывали к простейшему методу.
Куртка и так уже была распахнута, поэтому я только задрал свитер,
рубашку и футболку. На груди у меня засияла синеватая метка украинской
постоянной регистрации. Сержант считал ее пассом ладони и немедленно
зашуршал клавиатурой. Некоторое время сверялся с данными, потом снова
зашуршал, отомкнул массивный сейф, запертый, кстати, не только на замки,
извлек что–то оттуда, сотворил необходимые процедуры и, наконец, метнул
в меня сгустком синеватого света. Вся верхняя часть тела на миг залилась
огнем, а секундой позже у меня на груди красовались уже две печати.
Вторая – временная Московская регистрация.
– Регистрация временная, но в принципе бессрочная, – пояснил
сержант без особого энтузиазма. – Поскольку вы в нашей базе значитесь
как исключительно законопослушный Темный, мы можем пойти вам навстречу и
позволить бессрочную. Надеюсь, Ночному Дозору не придется менять мнение
относительно вас. Печать самоуничтожится, как только вы пробудете за
пределами Москвы сутки. Если придется выезжать на срок более суток – уж
не обессудьте, надо будет зарегистрироваться повторно.
– Понял, – сказал я. – Спасибо. Я могу идти?
– Идите... Темный.
Сержант несколько мгновений помолчал, потом запер сейф (не только на
замки), компьютер оставил как есть, и приглашающе повел рукой в сторону
выхода.
Уже в замызганной комнатенке он нерешительно уточнил:
– Простите, а кто вы? Не вампир, не оборотень, не инкуб, не ведьмак,
это я и так вижу. И не маг, по–моему. Не пойму я что–то...
Сам сержант был Светлым магом приблизительно четвертого уровня. Не
много, но и не мало в общем–то.
А действительно – кто я?
– Это сложный вопрос, – уклончиво ответил я. – Скорее, все же,
маг. Прощайте.
Я подхватил сумку и вернулся в фойе.
А через пяток минут я уже обживал номер.
Правильно я поступил, что не поверил портье – первый звонок с
предложением организовать отдых застиг меня за бритьем. Я мрачно, но
вежливо попросил больше сюда не звонить. Во второй раз вежливости в
голосе у меня поубавилось, а в третий я просто влил в ни в чем не
повинную трубку столько вязкой и тягучей силы, что собеседник
поперхнулся и умолк на полуслове. Зато больше мне не звонили.
«Учусь, – подумал я. – Маг я в конце концов, или нет?»
Если честно, меня совершенно не удивили слова сержанта–Светлого.
Вампиры, оборотни, инкубы... Они есть. Действительно есть. Но – лишь
для своих, для Иных. Для обычных людей они не существуют. Зато люди для
Иных – источник существования. Корни и пища. И для Светлых, и для
Темных, что бы там не трезвонили Светлые на каждом углу. Они тоже
черпают свою энергию из людских жизней. А цели... Цели у нас все равно
одни и те же. Просто и мы, и Светлые пытаемся обогнать конкурентов и
поспеть к цели первыми.
От нахлынувших откровений меня отвлек стук в дверь – принесли ужин.
Скормив прислуге сторублевку (и откуда у меня эта барская привычка к
непомерно щедрым чаевым?), я попытался снова сосредоточиться, но,
видимо, сошел с настроя. Жаль.
Но очередную ступеньку я все таки одолел. По крайней мере, я теперь
знаю, что Иные бывают разные. Светлые и Темные. Я – Темный. Светлых я
недолюбливаю, но не могу сказать, что ненавижу. Они ведь тоже Иные, хоть
и руководствуются несколько отличными от наших принципами.
И еще стало слегка понятно – что кроется за моей угрозой оборотню из
парка, за обтекаемым и веским названием «Ночной Дозор». Сие есть не что
иное, как наблюдение за Темными ночью, потому что время Темных – именно
ночь. Естественно, существует и Дневной Дозор. Это – свои, но с ними
тоже надо считаться, ибо сделай что–нибудь не то, свои тоже по головке
не погладят. И вся эта система пребывает в шатком равновесии, поскольку
каждая из сторон постоянно ищет пути и методы разгрома конкурентов, дабы
воцариться над миром людей окончательно и безраздельно.
Вот такое вот веселье. С этой ступеньки пока больше ничего не
разглядеть в окружающем сумраке...
Зов я услыхал, когда заканчивал ужинать.
Не тихий, и не громкий, не жалобный, и не властный. Тот, кому он
предназначался, тоже слышал. И не умел противостоять.
Зов предназначался не мне. Странно, что я слышу...
Значит, надо действовать.
Неумолимое нечто во мне уже отдавало команды. Одеться! Сумку – в
шкаф! Окна и двери – запереть! Да не только на замки и защелки, дубина!
Черпая силу отовсюду, куда я мог дотянуться, я делал так, чтобы люди
не интересовались моим номером. А Иным тут и так делать нечего.
В соседнем номере неожиданно протрезвел вдрызг пьяный сириец. Этажом
ниже наконец–то проблевался маявшийся животом чех и облегченно затих в
обнимку с унитазом. В номере напротив пожилой бизнесмен с Урала впервые
в жизни хлестнул по щеке жену, чем завершил старую и затяжную ссору –
спустя час чете предстояло отмечать примирение в ресторане на втором
этаже. Если вблизи окажется Светлый – то стол я ему накрыл...
Но меня это интересовало мало. Я шел по Зову. По Зову, который
предназначался не мне.
Вечер плавно перетекал в ночь. Шумел проспект, протяжно выл в
троллейбусных проводах ветер. Почему–то природные звуки вытесняли голоса
цивилизации – может быть, потому что я прислушивался?
Направо, вдоль проспекта. Точно.
Нахлобучив поплотнее шапку, я зашагал по тротуару.
Когда я почти дошел до длинного дома, первый этаж которого занимали
магазинные витрины с нелепыми бутафорскими самоварами, Зов прекратился.
Но я все равно уже знал, куда идти.
Следующий дом, и вон там, чуть не доходя до перекрестка, узкая
мрачная подворотня–тоннельчик. На этот раз наполненная неподдельным
густым мраком.
Ветер, как назло, усилился, хлестал в лицо, пихался, как умелый
регбист, и приходилось наклоняться вперед, чтобы хоть как–то двигаться.
Вот и подворотня. Кажется, я опоздал. На фоне еле–еле обозначенного
пятна – противоположного входа в подворотню – на миг застыл неясный
силуэт; я различил только бледное, явно нечеловеческое лицо и два
тусклых отблеска в глазах. И, по–моему, зубы.
И все. Тот, кто здесь был, исчез, а тот кто здесь остался, перестал
быть.
Я присмотрелся, склонившись над недвижимым телом. Девушка,
молоденькая совсем, лет шестнадцать. Со странной смесью блаженства и
муки в остекленевших глазах. Рядом валяется пушистый вязаный шарф и
такая же шапочка. Куртка расстегнута, шея обнажена. И четыре приметных
точки на шее.
Тому, что я вижу практически в полной темноте, я даже удивиться не
успел.
Я присел над девушкой. Вместе с кровью – небольшим, надо сказать,
количеством, не больше четверти литра – у нее выпили жизнь. Высосали
энергию, всю, до последней капли. Паршиво.
И тут, одновременно с двух сторон, в подворотню ворвались люди.
Точнее, не люди – Иные.
– Стоять! Ночной Дозор! Выйти из сумрака!
Я выпрямился, не сразу поняв, чего от меня требуют, и тут же получил
чувствительный удар – не кулаком, не ногой. Чем–то белым–белым, как
халат хирурга. Было не больно, просто обидно. Один из дозорных направлял
на меня короткий стержень с красным камнем на конце и, кажется,
намеревался ударить вторично.
И тут меня разом бросило на очередную ступеньку. И даже не на
следующую, а наверняка через одну–две.
Я вышел из сумрака. Теперь я понимал что это такое, когда все вокруг
замедляется и появляется способность видеть в кромешной тьме. Это – мир
Иных. А мне приказывали – не предлагали, а именно приказывали –
вернуться в мир людей.
И я вернулся, послушно и безропотно. Потому что так было надо.
– Назовись! – потребовали от меня. Я не видел – кто, потому что в
лицо мне светили фонариком. Мог разглядеть, но пока это было просто не
нужно.
– Виталий Рогоза, Иной.
– Андрей Тюнников, Иной, сотрудник Ночного Дозора, – с видимым
удовольствием представился тот, кто бил меня при помощи боевого жезла.
Теперь я чувствовал, что били меня не в полную силу, лишь
профилактически. Но если надо, могли долбануть и посильнее, заряд жезла
позволял.
– Итак, Темный, что мы имеем? Свежий труп, и тебя рядышком.
Объяснения будут? Или, может быть, у тебя найдется лицензия? А?
– Андрюха, не гони, – одернули его из темноты.
Но Андрюха не внял, лишь досадливо отмахнулся:
– Погоди!
И снова мне:
– Ну, что? Молчишь, Темный? Сказать нечего?
Я действительно молчал.
Андрюха Тюнников был магом; естественно, Светлым, и едва–едва
перевалившим через пятую ступень.
Таким я был вчера.
Амулет заряжал явно не он – чувствовалась работа мага помат„рее. Да
и те двое, что стояли у него за спиной, мне показались ребятами
посильнее.
С противоположной стороны подворотню перекрывала одинокая девчонка,
невысокая и молоденькая, но именно она была самой опытной и опасной во
всей группе. Она была боевым магом–трансформом. Кем–то вроде светлого
оборотня.
– Ну, так что, Темный? – настаивал Андрюха. – Все молчишь?
Понятно. Предъяви–ка регистрацию! И дайте знать кто–нибудь Дневному
Дозору, что у нас тут браконьер–Темный...
– Дурак ты, Андрюха, – насмешливо сказал я. – Обрадовался!
Браконьера поймал! А ты на жертву хоть смотрел, а? Кто ее уделал
по–твоему?
Андрюха осекся и скосил глаза на мертвую девчонку. Кажется, он начал
понимать.
– Ва... Вампир... – промямлил он.
– А я кто?
– Ты м–маг... – от растерянности Андрюха даже заикаться начал.
Я обернулся к девушке, поскольку решил, что разговаривать стоит
именно с ней.
– Когда я пришел, все уже было кончено. Вампира я видел, но вне
тоннеля, он удрал во двор. Девчонка была уже мертва, ее вычистили в
ноль, а крови только отхлебнули. Я – приезжий, пару часов как с поезда,
живу в «Космосе».
И не удержался, добавил:
– Не первый раз браконьерствуют вампиры в этой подворотне, да?
Теперь–то я видел следы былого здесь, прямо на асфальте и на стенах.
Теперь, когда прыгнул сразу через несколько ступенек.
– Только в прошлый раз вам повезло больше, Светлые... А следы
зачистили, к слову, хреново, до сих пор видны.
– Не думай, что мы тебе очень благодарны, – процедила девушка
мрачно. – И еще: я все–таки хочу взглянуть на твою регистрацию.
– Да пожалуйста, – я покорно продемонстрировал печати. – Надеюсь,
я больше не нужен? Не смею мешать вашим несравненным детективам в
поисках браконьера.
– Тебя найдут завтра, – сухо сообщила девушка. – Если
понадобишься.
– Не возражаю! – хмыкнул я. И, отодвинув с дороги одного из
дозорных, вышел на проспект.
Личину обычного Темного я сбросил шагов через сто.
