2
Академик Феоктистов, подняв изумленно брови, смотрел на Снайдерова так,
как обычно ученые–эксперты разглядывают очередную модель «вечного двигателя»,
созданную энтузиастом–изобретателем из какого–нибудь села Коврижкина.
– Верю ли я в конец света? – повторил он вопрос юноши. – Позвольте
уточнить, юноша, что конкретно вы имеете в виду?
Орест криво усмехнулся.
– Разумеется, не то, о чем обычно твердят газетные писаки и
нострадамусы.всех времен. Речь идет совершенно о конкретном космическом
явлении, несомненно, известном новейшей астрофизической науке. Имеется странный
объект, который перемещается в секторе с координатами... – Он наизусть назвал
координаты Сектора. – Этот объект очень похож на «черную дыру», и вся изюминка
его заключается в том, что он движется! Полагаю, ученый вашего ранга не может
не иметь сведений на этот счет, а поэму...
– Мой юный коллега! – вежливо, но решительно перебил его академик, склонив
к плечу благородно–седовласую голову. – Вы, кажется, кандидат наук?
Снайдеров закусил губу.
– Да, я уже вам говорил, – тоном, далеким от почтения к светилам науки,
ответствовал он. – А. какое это имеет значение?
– Жаль, – произнес академик Феоктистов. – Жаль, что в наше время ученые
степени присуждаются таким легковерным и, я бы сказал, далеким от истинной
науки людям, как вы. Потому что даже самый последний студент ныне знает, что
науке неизвестны практические доказательства существования пресловутых «черных
дыр».
Снайдеров тут же вспомнил Ломакина.
– Ну, во–первых, студенты бывают разные, – возразил он. – А во–вторых...
Официальной науке неизвестно многое. Можно даже утверждать, что ей на
сегодняшний день вообще мало что известно... Но я хотел бы вести с вами
разговор не как с представителем официальной науки, несмотря на все ваши ученые
регалии. Максим Федорович, я вполне допускаю, что по отношению к вам
осуществляется определенное давление со стороны... некоторых органов, и вы
наверняка дали обязательство хранить в тайне определенную информацию.
Академик взглянул на Снайдерова так, что тому стало ясно: сейчас
знаменитый астрофизик либо взорвется и прогонит его к чертовой матери, либо
попросту развернется и уйдет, не пожелав продолжать разговор.
– Вы уж простите меня за наглость, – заторопился
Снайдеров. – Поймите, Максим Федорович, у меня нет иного выхода, и мне
больше не к кому обратиться, кроме вас!
– Не пойму, – пожал плечами Феоктистов. – Чего вы все–таки от меня хотите?
Чтобы я публично позволил вам выступить с сенсационными, но, к сожалению,
абсолютно беспочвенными заявлениями? Вы хотите, чтобы и меня, и вас упекли в
сумасшедший дом?
Орест в отчаянии переминался с ноги на ногу.
– Да нет же! – наконец воскликнул он. – Извините, Максим Федорович, но вы
меня, наверное, неправильно поняли... Я вовсе не намерен прикрываться вашим
авторитетом, как щитом, подставляя вас под удар! Единственное, что мне
требуется от вас, – это та информация о Дыре, которая имеется в вашем
распоряжении! Я обещаю вам, что не буду упоминать вас в качестве источника и
что не воспользуюсь этими сведениями для публикации сенсационных, как вы
говорите, статей!
Академик отвел взгляд в сторону.
– Допустим, вы искренни в своих побуждениях, – после короткой паузы
пробормотал он. – Также предположим, что вы правы в своих... э–э...
гипотетических измышлениях и что у меня действительно есть кое–какие данные...
Но, даже если это все соответствует действительности, зачем вам нужна такая
информация?
Снайдеров вздохнул. Его всего внезапно стала сотрясать нервная дрожь.
– Мы не имеем права покорно ожидать своей гибели, – сказал он. – Неужели
вам, как всякому нормальному человеку, было бы не обидно знать, что
человечество, затратив столько усилий и принеся столько жертв ради выживания,
через каких–нибудь пять веков погибнет? Неужели у вас как у выдающегося деятеля
науки не вызывает протеста тот факт, что наша цивилизация, со всеми ее научными
достижениями и культурным наследием, канет когда–нибудь в пучину мрака без
малейшего следа? Неужели вам все равно, что искорке Разума, возможно
единственной во всей Вселенной, суждено погаснуть, так и не разгоревшись?
Академик иронически поднял брови.
– Знаете, коллега, – сказал он, – ваша речь все больше становится похожей
на монолог некоего положительного героя из отечественной фантастики пятидесятых
годов, а из фантастики я лично предпочитаю что–нибудь более позднего периода.
Например, Лема и Стругацких. Вот вы усиленно пытаетесь завербовать меня в число
ваших сторонников. Но, даже отложив пока в сторону мысль о вашей психической
полноценности, я не могу не задаться вопросом: как именно вы собираетесь
спасать человечество?
– Прежде чем спасать кого–то, сначала надо сообщить спасаемому о том, что
ему грозит опасность, – изрек Снайдеров. – В конце концов, «спасение утопающих
– дело рук самих утопающих». Я вовсе не претендую на роль спасителя
человечества. Люди сами способны себя спасти – но лишь в том случае, если будут
вовремя извещены об угрозе! А если дотянуть до последнего дня и лишь тогда
объявить: мол, спасайтесь кто как может или молитесь, чтобы смерть ваша была
быстрой и безболезненной, – это будет просто бессмысленным садизмом!
– Хоть наша дискуссия носит и чисто умозрительный характер, молодой
человек, – язвительно проговорил после паузы академик, – но позвольте вам
заметить, что вы слишком верите в человечество. К сожалению, история
показывает, что так называемый человек разумный не всегда проявляет это свое
отличительное свойство в минуты, когда ему грозит гибель. Предлагаю вам
провести небольшой мысленный эксперимент. Представьте себе, что вы едете в
вагоне метро в часы пик и вдруг голос из динамика объявляет, что через
несколько минут поезд на полной скорости сойдет с рельсов и что затормозить
вряд ли удастся. Какова, по–вашему, будет реакция пассажиров?
– Ваш пример некорректен, Максим Федорович, – возразил Снайдеров. – Но
даже в этом случае лазейки для спасения людей все же имеются – пусть не всех,
но хотя бы некоторых. Да, большинство предастся панике и бессмысленным
метаниям. Но кто–то разобьет окно и прыгнет с поезда, чудом уцелев при этом. А
кто–то сорвет стоп–кран и до самой последней секунды будет стараться разжать
двери, чтобы обеспечить эвакуацию пассажиров. Наконец, кто–нибудь обязательно
будет стараться открыть межвагонные двери, чтобы люди могли покинуть головные
вагоны как наиболее опасные места, а кому–то даже придет в голову отцепить
часть вагонов от состава. В человечество надо верить, Максим Федорович,
иначе... иначе, наверное, просто не стоит жить!
Над их головами заверещал пронзительный звонок, и скрытые динамики
объявили: «Уважаемые участники и гости симпозиума! Приглашаем вас занять места
в зале заседаний для продолжения дискуссии».
– Извините... э–э... Орест Валентинович, если я правильно запомнил?.. –
озабоченно покосился на часы Феоктистов. – Я должен идти. Было весьма любопытно
с вами побеседовать, но никак не могу манкировать заседанием астрофизической
секции – тем более что мне предстоит выступать с докладом... Желаю вам...
впрочем, даже не знаю, чего вам пожелать, мой Друг. Понимаете, успехов в таком
нелепом и даже опасном предприятии желать было бы просто неразумно с моей
стороны...
– Значит, я вас не убедил, – с горечью произнес Снайдеров. – Что ж, этого
и следовало ожидать... Но запомните, Максим Федорович: то, что вы сейчас
избрали, называется предательством, и потомки вас не простят!
Не прощаясь, он круто развернулся и устремился к выходу из вестибюля,
навстречу потоку ученых, который, вопреки законам физики, тек по лестнице
наверх к залу заседаний.
Перед тем как войти в зал, академик Феоктистов на минуту задержался и
нашел взглядом человека, чем–то неуловимо выделявшегося из толпы докторов,
профессоров и прочего ученого люда. Поманил его к себе и что–то тихо сказал ему
почти в ухо. Человек понимающе покивал стриженой головой и, отойдя за ближайшую
колонну, поднес к уху сотовый телефон.
