Глава 17
Едва мы отошли от «Хитака» и начали разгон, как нас атаковали.
«Рендболлу»
не хватило ста пятидесяти единиц скорости, чтобы уйти в оверсайд.
Корабли Комора вываливались из над–пространства и сразу же бросались в
погоню.
Они появились слишком быстро. Их крейсера вошли в оверсайд раньше, чем
это заметили наши рир–локаторы; судя по всему, у нас на борту оказалась
глушилка рир–волн. Такой аппарат занимал совсем немного места. Его могли
подложить в грузы на борту «Хитака», замаскировав под контейнер с топливом
или ящик с продовольствием...
Мы знали, на какой риск идем, когда решились захватить «Хитак». Ставки
были сделаны, и колесо фортуны повернулось в другую сторону. Какие еще
сюрпризы подготовил развороченный нашей торпедой транспорт?
Единственное первоначальное преимущество «Рендболла» в скорости
уменьшалось с каждой минутой. Первую атаку противника удалось отбить
только потому, что его флот выходил из оверсайда с большим разбросом.
Кораблям требовалось время для подхода к району боевых действий, но как
только они это сделают, нашему положению не позавидуешь.
В командной рубке собралось человек пять, и все время появлялись новые
люди.
Ларсон отдавал распоряжения, даже не посоветовавшись со мной. Он сделал
все, чтобы оттеснить меня от фактического управления кораблем.
По–настоящему я почувствовал, как много ему удалось добиться, лишь сейчас,
в напряженной горячке боя. Любые мои приказы выполнялись только после его
одобрения.
Внешне все выглядело по–прежнему, и только замедленная реакция многих
постов говорила о том, что мои команды доходят до них с задержкой.
Недостаточно быстрые ответы «Рендболла» на действия противника осложняли и
без того катастрофическую ситуацию.
Я не имел серьезного опыта космических боев, так же как и большинство
наших вновь испеченных офицеров. Это еще больше ухудшило наше положение.
Шесть кораблей, те, что первыми вышли из оверсайда, сильно опережали
основную группу и подошли уже на дистанцию прямого огня. Начинать огневой
контакт они не спешили, поскольку суммарная мощь их генераторов не
превосходила нашу.
Главная их задача состояла в том, чтобы задержать нас, не дать уйти до
подхода основной группы. Если не удастся от них оторваться, «Рендболл» не
успеет достигнуть скорости перехода, подоспеют остальные – и это конец.
Я приказал включить форсаж генераторов на предельную мощность, но
Ларсон с видом знатока отрицательно покачал головой.
– Машины слишком старые, они не выдержат такой нагрузки.
– Если мы этого не сделаем, у нас вообще не останется никаких машин!
Как бы подтверждая мои слова, корабль содрогнулся от первого залпа,
отраженного нашими защитными экранами. Индикаторы на панелях рванулись к
красным отметкам и почти сразу вернулись в нормальное положение.
– Это ваша вина! Вы задержали погрузку! – Ларсон постепенно терял
контроль над собой. Похоже, он испытывал самый обыкновенный страх, столь
естественный для гражданского человека, впервые попавшего в атмосферу
космического боя, когда все решали доли секунды, и каждый, кто
непосредственно не стоял у пультов управления и не был занят конкретным
делом, казался себе слишком уязвимым.
Я ничего не ответил. Вместо этого, на секунду выключив защитные экраны
левого борта, где пока не было противника, я направил всю мощность
излучателей «Рендболла» на флагмана преследовавшей пас группы, и как
только его силуэт появился в перекрестии электронного прицела, моя рука
осторожно коснулась спусковой кнопки и замерла, не смея выполнить
посланный мозгом приказ.
Что со мной произошло? Может быть, я вспомнил развороченный нос «Хитака»
и кровавую лужу в коридоре.
Как бы там ни было, решающая секунда ушла. Когда наконец гашетка
сдвинулась с места и узкий луч, сжатый до ширины лезвия, на мгновение
соединил наши корабли, было уже слишком поздно. Выстрел лишь скользнул по
кокону защиты вражеского флагмана. Его поле вспыхнуло фиолетовым светом,
но выдержало и отразило удар.
Все сразу же пошло вкривь и вкось. Так бывает, если пропустить
предоставленный судьбой единственный шанс.
Буквально через несколько минут прямо по нашему курсу появилась вторая
эскадра противника. Нам пришлось резко снижать скорость, отворачивать. Но
теперь они получили возможность вести заградительный огонь по траектории
нашего полета.
Осколки, дым, облака разреженного газа от их ракет – все представляло
для нас смертельную опасность на той скорости, на которой шел «Рендболл».
Защита едва справлялась с нагрузками. Нам пришлось еще больше тормозить, и
это уже было началом конца. Мы проигрывали схватку.
Я поднялся из–за своего пульта.
– Мы сделали все, что было возможно. Во избежание ненужного
кровопролития предлагаю сдаться. Лицо Ларсона исказилось от бешенства.
– Вы завлекли нас в эту мясорубку, а теперь хотите сдать в лапы Комора?
Это предательство!
– Бой еще не окончен. Попробуйте командовать в одиночку. Возможно, у
вас это получится лучше. На военном корабле не может быть двух капитанов.
Я не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления, только безмерную усталость
и опустошение. Я сделал все, что мог. Дальнейшее участие ничего не меняло.
Нас окружили, сжали силовыми полями. Сейчас объединенная мощность
коморских кораблей намного превосходила нашу. Мы лишились свободы маневра.
Им осталось лишь выслать группу захвата.
Я вышел из рубки, на секунду задержавшись у двери и молча попрощавшись
взглядом со своими недавними боевыми соратниками. Меня не покидало
чувство, что и вижу их в последний раз. Бойня, которую они наверняка
позволят устроить здесь Ларсону, меня уже не касалась.
Лифт застрял на четвертом ярусе. Он всегда застревал здесь, и дальше
нужно было спускаться по захламленной искореженной лестнице. Для того
чтобы осмотреть такой огромный и запущенный корабль, как «Рендболл», даже
специальным поисковым роботам потребуется несколько дней. До прибытия на
коморскую базу в эти отсеки никто не войдет, и я заранее позаботился о
том, чтобы из центральной рубки нельзя было перекрыть подачу сюда воздуха
и энергии. Здесь все было автономным.
Маленький, изолированный от остального корабля мирок. Некий тайный
уголок, пещера на железном необитаемом острове, несущем в себе одну смерть.
Я нашел и оборудовал это место еще до начала восстания, в те дни, когда
поправлялся после болезни. Даже Стриму я о нем не сказал. Возможно, из–за
своего извечного недоверия, из–за привычки оставлять за спиной какой–то
резерв.
Теперь это мне пригодилось.
Стрим не захотел раскалывать команду на два лагеря, поддержал Ларсона,
хотя вначале я был уверен, что он ни за что не согласится с передачей
корабля Тетрасоюзу. Сейчас все наши внутренние интриги потеряли всякое
значение.
Зато хорошо оборудованная потайная каюта сослужила для меня свою службу.
За те несколько часов, пока я отсутствовал, здесь ничего не изменилось.
Илен даже свой саквояж не открыла и сидела, сжавшись в комочек, в
огромном холодном кресле. Рядом на столе лежал портативный излучатель,
который я оставил, убедившись предварительно, что это оружие ей знакомо.
Сразу после старта «Рендболлу» навязали бой. Мы и поговорить как следует
не успели. Теперь оба чувствовали себя скованно, но ей, конечно, было
намного трудней.
Неопределенность ее положения здесь, безобразная сцена, свидетелем
которой я стал, неуверенность в собственной безопасности – все это
повлияло на ее состояние. Я слишком хорошо знал, каково это – сидеть
одному в металлической коробке каюты, прислушиваясь к малейшему шороху. Я
не мог ни успокоить ее, ни обнадежить, понимая, что если хочу хоть как–то
исправить эпизод в лимской гостинице, с которого началось наше знакомство,
я должен остерегаться даже намека на ложь, из каких бы благих побуждений
ни возникало желание скрыть от нее правду.
– Что там происходит? Вам удалось прорваться? Я отрицательно покачал
головой.
– Мы проиграли. Через несколько минут на корабле будет полно коморских
солдат.
Она вскочила, схватила свой саквояжик...
– Не спеши. Сюда они доберутся не скоро.
– Что ты собираешься делать? Что с нами будет?
– Если понадобится, мы уйдем на нижние ярусы, там старые склады,
которыми не пользовались уже давно, там нас никто не найдет, да и об этом
месте никто не знает. Вся эта палуба покинута много лет назад.
– Как долго мы сможем скрываться?
– Я думаю, до тех пор, пока «Рендболл» не приведут на одну из коморских
баз. В любой момент, как только ты этого захочешь, ты можешь подняться в
жилые отсеки.
Мне кажется, тебе не грозит даже арест.
– Ты, наверно, жалеешь, что взял меня с собой? Я молча опустился рядом
с ней и осторожно обнял, словно стараясь защитить от пронизывающего
холода, внезапно поползшего к нам от этих железных стен, как только я
сказал, что ей не грозит арест от коморских охранников. Она отстранилась,
и я не обиделся, понимая, что еще слишком свежи ее воспоминания о «Хитаке».
– Мне так хотелось уйти от всего этого! Уйти и забыть. Но это
невозможно.
Все, что мы сделали, идет вслед за нами.
– Ты о чем?
– О Коморе, о Тетрасоюзе. Обо всей грязи, пропитавшей наше общество.
Знаешь, я ведь тебе не все сказала... Я не случайно оказалась на
«Хитаке».
– Я давно догадался. Ты можешь не продолжать.
– Нет. Ты должен знать все! Раз уж ты согласился взять меня с собой в
такой момент, когда любой другой мужчина на твоем месте мог чувствовать
лишь презрение.
Я чувствовал только нежность и боль и бесконечное сожаление о том, что
нас сблизили интриги чужих нам людей, взаимная подозрительность, ложь и
игра.
– Если удастся выбраться живыми из этой передряги, мы начнем все
сначала и, может быть, тогда у нас получится лучше.
Многие мужчины, оказавшись в моем положении, говорят то же самое. Но я
не мог припомнить ни одного случая, когда бы новое начало получилось
удачным.
Старые раны слишком живучи...
– Все равно я должна рассказать тебе все. Что бы ни случилось потом, ты
должен знать хотя бы это. – На секунду она замолчала, словно собираясь с
силами, и я, до этого слушавший ее вполуха, сразу же насторожился. – На
«Хитаке» была еще одна ловушка, о которой вы так и не догадались. Конечно,
прежде всего они хотели задержать вас до подхода флота, но для страховки
подготовили и новое изобретение Коморской компании – портативную газовую
бомбу. Бесцветный газ, не имеющий запаха, засасывается корабельным
регенератором и вступает в реакцию с его фильтрами. По всем воздуховодам
начинает поступать ядовитое соединение...
Команда на шесть часов выходит из строя...
– Почему же бомба не сработала?
– Потому, что это не все... Если бомба сработает раньше времени,
«Рендболл»
станет неуправляемым, появлялся риск потерять корабль в
над–пространстве, а этого они хотели избежать любой ценой.
– И, значит, нужен был человек, агент, способный проникнуть на мятежный
корабль, чтобы в нужный момент, например, перед началом абордажной атаки,
включить устройство...
Она кивнула, и я почувствовал, как волна гнева и отчаяния захлестывает
меня.
– Тебе придется выслушать все. Только женщина в безвыходном положении
могла рассчитывать на сочувствие. Только у нее одной был шанс разжалобить
кого–то из вашей команды, и попасть на «Рендболл»... Вот почему я здесь.
– Значит, ты добровольно, сама позволила этим негодяям?!
– Я не знала, чем это может закончиться. Им было приказано изобразить
сцену изнасилования, но эти мерзавцы забыли обо всем на свете, как
только...
– И я попался на такую примитивную приманку!
– Из всех своих агентов они выбрали именно меня, потому что знали о
твоих чувствах ко мне...
– Будьте вы все прокляты!
Мертвую тишину, в которую погрузился ангар, прорезал пронзительно
звенящий звук вибрации. Корабль вздрогнул, предметы расплылись и уже не
обрели прежней четкости. Началась абордажная атака, и что–то случилось с
моими глазами...
– Еще не поздно. Самое время...
– О чем ты?
– Включай свою бомбу! Они пошли на абордаж! Я почти кричал. Ничего не
ответив, она открыла свою сумочку, достала и положила на стол маленький
тюбик губной помады.
– Если бы я хотела это сделать, ты бы об этом не узнал. Его нужно
только открыть. Рир–сигнал пройдет через все металлические стены и включит
взрыватель.
В каком–то безумном порыве я схватил золотистую трубочку.
– Ну давай же, давай! – нашептывал внутренний голос. – Это же так
просто.
Ты прекратишь ненужное кровопролитие. Ты держишь в своих руках сотни
жизней!
– От кого–то я уже слышал нечто подобное – слова о беспредельном
могуществе, которое можно использовать для того, чтобы принести людям
счастье. Против их воли, разумеется...
– Каждый из них имеет право самостоятельно решать свою судьбу...
Я не узнал собственного голоса. Боль в боку судорогой свела мои мышцы.
– Что с тобой, Игорь?
– Нет, ничего. Это сейчас пройдет. Только я подумал... Нет–нет, ничего.
Еще не время. Нужно подождать. Совсем немного Через несколько часов они
уйдут в оперсайд, чтобы увести «Рендболл» на свою базу. Вот тогда...
– О чем ты говоришь? Я ничего не понимаю!
– Не нужно ничего понимать! Нужно подождать! Несколько часов!– Я сжал в
ладонях заветную трубочку, шатаясь подошел к кушетке и почти рухнул на
нее. Мысли метались, сжатые тисками боли. Уж этого мне так не оставят. Не
простят.
Если я только попробую, только начну осуществлять минуту назад
возникший план, они сделают все от них зависящее, чтобы покончить со
мной... Сама эта боль.
Разве у меня хватит сил, чтобы ее вытерпеть? А ведь это всего лишь
предупреждение, и есть еще кольцо... На что я надеюсь? Что я о себе
возомнил? Кто я такой, чтобы противостоять ему?
И когда я уже готов был сдаться, когда сдавленны» крик рвался из моих
прокушенных губ, когда пальцы сами собой, не подчиняясь больше моей воле,
начали отвинчивать крышечку с тюбика губной помады, чтобы прекратить
невыносимую пытку, на лоб мне легла узкая, прохладная женская ладонь. И
голос, такой далекий сейчас и по–прежнему такой бесконечно желанный,
спросил:
– Я могу тебе чем–то помочь? Скажи, что нужно сделать?! Где здесь у вас
аптечка?
Как будто против этого могла помочь аптечка! Но, может быть, все–таки
могла? Не аптечка, конечно, сама эта рука.
Вдруг меня отпустило... Холодные капли пота стекали по лбу. Я
неожиданно сообразил, что потерял ощущение времени. Илен сидела рядом,
придерживая меня за плечи. Я взглянул на трубочку в своих руках. Крышечка
все еще не была открыта.
– Странная у тебя помада...
– Это не помада, Игорь. Это взрыватель газовой бомбы.
– Спасибо, я помню.
Я прислушался и не услышал ни звука. Корабль словно вымер. Тогда я
приложил ладонь к стене и ощутил едва заметную характерную вибрацию. Она
возникает в корпусе лишь при подходе к порогу оверсайда. Ждать оставалось
всего несколько минут.
