Глава 7
Боль в левом боку после удара бластерного луча казалась нестерпимой, я
чувствовал только, как она неотступно преследует меня, не давая полностью
уйти в спасительное забытье.
Когда огромным усилием воли мне удалось на секунду ослабить болевые
тиски, чтобы схватить глоток воздуха, мрак, окружавший меня, слегка
отступил, и я увидел вместо электрической панели на потолке своей камеры
бледные лучи пробивавшегося сквозь туман солнца. Это открытие не удивило и
не обрадовало меня. Я ждал каждую минуту, что боль снова вернется, но она
почему–то медлила.
Краешком сознания я отметил, что мир вокруг выглядит сурово и
величественно.
Сейчас меня не слишком занимал вопрос о том, как я здесь очутился. Сил
для анализа ситуации просто не оставалось.
Я боялся взглянуть на свой изувеченный бок, но сквозь одежду чувствовал
корку запекшейся крови. Это было странно, потому что после удара бластера
не бывает никакой крови. Разрушенные высокой температурой ткани попросту
обугливаются.
Выжить при таком попадании практически невозможно, и поскольку мое
сознание работало достаточно четко, я подумал, что это скорее всего тот
самый предсмертный всплеск просветления, о котором я столько слышал. Тем
не менее боль, потеряв прежнюю силу, с каждой минутой отступала.
Без особого труда я приподнялся на локте и осмотрелся. Я лежал на дне
узкого горного ущелья, освещенного тусклым солнцем, едва пробивавшимся
сквозь хребты скалистых вершин, задернутых, как ширмой, мрачными низкими
облаками.
Неподалеку протекал ручей, вдоль него змеилась тропа, по которой,
видимо, недавно прошел вооруженный отряд.
Шел он с боем, прорываясь через заставу, перекрывшую единственный в
этой стороне горный проход. Повсюду валялись шлемы, обломки копий,
окровавленные тела в черных доспехах. Сейчас застава была разрушена, враги
уничтожили ее и ушли дальше, вверх...
Меня не удивили ни исчезновение «Рендболла», ни старинные доспехи,
валявшиеся вокруг. Самым важным почему–то казался факт прорыва вражеского
отряда, словно я был одним из защитников этой горной заставы, одним из
тех, кто проиграл схватку, и меч, вонзившийся мне в бок... Меч? Разве это
был меч?
Преодолев внутреннее сопротивление, я взглянул на свою рану. Сквозь
прорезь в одежде зияло широкое резаное отверстие в бедре и выше... Это,
безусловно, был удар меча и, судя по характеру раны, определенно
смертельный. Непонятно, почему я до сих пор жив.
Краем глаза я уловил мелькнувшую тень за круглыми валунами, наваленными
поперек тропы. Заученным жестом человека, привыкшего к внезапной
опасности, я повернулся, превозмогая боль от резкого движения. Правая рука
уже шарила в траве среди обломков в поисках какого–нибудь оружия.
– Оставь. Оно тебе не понадобится, – произнес голос из–за валуна. – Час
назад мы вместе с тобой защищали здесь заставу.
Наконец я увидел того, кому принадлежал голос, – воина в искрошенных
белых доспехах, со следами многочисленных ран. Искореженный шлем с
приподнятым забралом открывал приятное простое лицо. Серые глаза,
затуманенные перенесенной болью, смотрели на меня пристально и чуть
печально. Шатаясь, он подошел и сел рядом, бросив в траву свою
окровавленную секиру.
– Как тебя зовут? – спросил незнакомец.
– Но ты же сказал, что мы вместе сражались у этой заставы!
– Конечно, сражались. Только при такой ране, как у тебя... Каждый раз,
когда один из нас падает на поле боя со смертельной раной, он встает снова.
Правда, после этого его зовут иначе... Затем все повторяется вновь.
– Выходит, я умер?
– В своем мире – да. Но здесь, можно сказать, ты только что родился. И
воевода захочет узнать, почему ты здесь оказался. Почему именно ты.
Стараясь справиться с лавиной обрушившихся открытий, я неосторожно
повернулся, ища в окружающем пейзаже нечто способное опровергнуть его
слова. И застонал от вернувшейся боли.
– Боль сейчас пройдет. От раны не останется даже следа, даже шрама.
Скорее всего, это правда... И я действительно умер. Почему–то это
открытие не слишком потрясло меня, словно я умирал не в первый раз.
Значит, полностью человек все–таки не исчезает после смерти...
– Выходит, я нахожусь на том свете?
– Вернее, на этом. Во всяком случае, в другом мире.
– Там, наверху, за перевалом – замок?
– Ты знаешь? Тогда причина твоего появления именно в этом. Есть люди,
связанные с нами настолько сильно, что их жизнь в предыдущем круге – лишь
ожидание здешнего рождения. Если я не ошибся – тебя ждет здесь необычная
судьба.
Сейчас надо встать и дойти со мной до реки.
Он осторожно поддержал меня, помог подняться. Я совершенно не
чувствовал слабости – только боль, которая теперь стала глуше и уже не
занимала всего моего сознания. Он сказал, чтобы я называл его Мстиславом.
Я заметил темный гранит под ногами, клочки сероватого длинного мха,
забрызганного кровью. И тишина. Ни щебета птиц, ни посвиста ветра.
Слышался лишь рокот воды в роке, переходящий вдали в грозный гул водопада.
Это был суровый мир. Суровый и простой.
Словно услышав мои мысли, Мстислав сказал:
– Здесь нет ничего лишнего. Только сконцентрированная сущность.
– Сущность чего?
– Сущность мира. Позже ты поймешь.
Проводив меня до реки, Мстислав помог умыться, обмыть раны, а потом и
напиться рокочущей, бегущей с гор воды. И только тогда я понял, как сильна
была моя жажда. Боль прошла, исчезла, растворилась в свежести и прохладе
этой воды.
– Теперь нам пора. Нас ждут. Ты уже можешь идти? Мы прошли не меньше
двух километров по узкой горной тропе вдоль роки, прежде чем местность
стала заметно повышаться. Повсюду, у каждого поворота тропы, я видел все
новые и новые следы прорвавшейся сквозь заставу орды.
– Они дойдут до самого замка?
– Они давно уже там.
– Насколько это опасно? Они смогут прорвать оборону?
– Этого я не знаю. Все зависит от того, успел ли Самгри предупредить
наших о прорыве. А также и от того, чей флот одержит победу в схватке у
Дельты Лебедя.
– Чей флот?.. При чем здесь Дельта?
– Ты все еще не понимаешь? События вашего мира отражаются в нашем, как
в зеркале. Но и победа флота Комора зависит от того, прорвутся ли черные
сквозь вторую линию застав. Все взаимосвязано в наших мирах. Сущности
пронизывают одна другую.
– Если вы знаете о пашем мире так много, почему вы не измените ход
битвы, не создадите более совершенного оружия?
– Здесь только честная схватка имеет значение. Только равным оружием ты
можешь победить врага. Есть лишь. одно–единственное исключение.
Он внезапно замолчал, и мне показалось, что случайно Мстислав коснулся
некой тайны, говорить о которой не имел права. Чтобы прервать затянувшееся
неловкое молчание, я указал на золотистое зарево, окрасившее небо за
вершиной утеса, закрывавшего ущелье.
– Там замок? – Он лишь молча кивнул в ответ.
– И мы пойдем внутрь?
Он, видимо, почувствовал неподдельное волнение в моем вопросе, потому
что усмехнулся и сказал:
– Конечно. Ведь ты теперь один из нас. Подъем длился еще часа два, и
лишь потом, как–то неожиданно, сразу, замок возник передо мной так, как не
раз возникал во сне. Co всеми своими резными башнями, с тусклым блеском
червонного золота, отраженного от стен, с лебединой шеей моста, с флагами
на башнях и звуками боевого рога, затрубившего при нашем появлении.
– Где же черные витязи? – спросил я, пораженный тишиной и покоем,
наполнявшими долину у подножия замка.
– У нас битвы отделены от остального.
Я не совсем понял, что он имел в виду, но переспрашивать не стал.
То ли я отвлекся от окружающего пейзажа, разглядывая замок, то ли время
здесь обладало необычными свойствами, но как–то неожиданно, сразу, мы
оказались у ворот замка.
Проходя мимо золотой стены, я не удержался и погладил ее холодную
льдистую поверхность. Одна из легенд получила свое осязаемое подтверждение
– внешние стены замка были отлиты из червонного золота, высотой в три
человеческих роста и толщиной не меньше метра. Они, казалось, выросли из
диких скал и были превращены в золото силой, неподвластной моему
воображению. Я не увидел в них ни единого шва, никаких следов кладки или
сварки, нужную форму им придали руки нечеловеческих мастеров.
Скорее всего, я воспринимал окружающее как сон, как бред тяжело
раненного человека, и все равно хотел запомнить каждую мелочь, унести в
памяти каждую деталь своего колдовского видения...
Четверо витязей стояли вокруг большого стола, заваленного картами и
древними свитками. Они были в мягких одеждах из грубо сотканной шерсти. Их
белые плащи казались мятыми и чрезмерно тяжелыми, словно стальные
кольчуги. Витязи выглядели устало. Битва, которую они вели бесчисленное
количество лет, оставила на их лицах неизгладимый отпечаток печали.
Когда в зал вошли мы с Мстиславом, никто даже не повернул головы.
Только у самого стола на нас обратили внимание. Но еще прежде я заметил,
что лишь звук моих шагов отражается под сводами замка. Мстислав ступал
совершенно бесшумно – словно был тенью.
– Кого ты привел сегодня, Мстислав? – спросил старший из витязей, и я
заметил в его взгляде нескрываемую грусть. – Анжел был хорошим воином...
Мир пути его. – Они склонили головы в минутной скорби, и я почувствовал,
как нелегко предстать в чужой личине перед глазами тех, кто знал тебя
иным. В личине того, с кем они прощались.
Я был не просто чужаком. В этом мире я был никем. Я не был больше
Анжелом и не совершил еще ни одного поступка, чтобы стать здесь кем–то
иным. Мое собственное имя казалось мне сейчас бессмысленным звуком. И
потому, стиснув зубы, я ждал их вопросов. Но они молчали. и тогда я
произнес свои первые под этими сводами слова, точно хотел оправдаться...
– В том, что я очутился в замке, нет моей вины. – Вины? – Орест–воевода
приподнял голову от карты, с удивлением разглядывая меня. – Попасть сюда –
большая честь. Немалая заслуга для того, кто сумел это сделать. Подойди
сюда, – произнес он, повернувшись к амбразуре.
Молча повиновавшись, я встал рядом с ним. Отсюда хорошо был виден
нижний двор, хранивший на себе следы многочисленных битв, не замеченный
мной в то время, когда мы с Мстиславом поднимались по нижним лестницам;
но, может быть, то был совершенно другой двор? Другой, потому что вместо
сумерек вечера здесь сияло яркое полуденное солнце, а вместо тишины и
покоя у стен замка бушевала битва.
Позже я узнал, что из каждого окна открывался свой собственный вид,
словно выход в иное время...
Двор, который лежал перед моим изумленным взором, был весь завален
изломанным оружием и телами павших. Шесть белых витязей отчаянно рубились
у шести внутренних ворот замка. Каждый из них противостоял целой толпе
врагов в черных доспехах. Полчища черных витязей вливались сквозь широкие
проломы наружной стены, полностью заполняя внутренний двор.
– Нам пришлось отступить от внешних стен, и теперь участь замка
предрешена. Нас слишком мало, чтобы выстоять сразу у шести ворот. Что ты
думаешь об этом?
– А если решиться на вылазку? И всем сразу попытаться отбросить их
обратно к стене, может быть, дальше... – Я остановился, не смея продолжать
и думая о том, что не мне учить правилам боевого искусства здешних воинов.
Орест, заметив мою заминку, сказал:
– Мы спрашиваем об этом каждого, кто к нам приходит. Мы обобщаем опыт и
выбираем лучшие решения, не пренебрегая ничем. Для вылазки у нас слишком
мало сил.
Сотню–другую лет назад это еще могло получиться... Сегодня остался лишь
один–единственный способ, слишком трудный для того, чтобы воплотить его в
реальность.
Он долго молчал, и я не смел прервать его раздумья, понимая, как мало
значу в этом новом для меня мире. Тем не менее мне показалось, что Орест
ждал от меня чего–то и был явно разочарован моим молчанием. Наконец он
продолжил:
– Все последние годы дела у нас шли все хуже и хуже. Причина, возможно,
в самой натуре человека, в его алчности, в обострившейся борьбе за власть
во внешнем мире.
– Значит, победа черных предрешена?
– Ничто не предрешено, пока продолжается битва. Примерно раз в тысячу
лет одному из нас удается вернуться обратно в свой прежний мир. И каждый
раз, когда это происходит, мы надеемся на перемены, потому что только из
внешнего мира, от того, кто прошел наш путь дважды, можем мы ждать
действенной помощи. Но, видимо, время еще не пришло... Хотя то, что ты
появился без собственного оружия, – хороший знак. Чтобы найти силы для
попытки вернуться, нужны привязанность к прежнему миру, любовь и желание
помочь. Я не знаю, есть ли у тебя все это.
– Но если я не оправдаю ваших надежд, оставшись здесь... – Я
почувствовал внезапный холод от своих слов. Побывать в замке своей мечты –
одно дело, совсем другое – остаться здесь навсегда. – В чем будут состоять
мои обязанности?
закончил я свой вопрос, скрывая от Ореста бешеный хоровод своих
противоречивых мыслей.
– Обязанности просты – сражаться и уйти, как уйдем мы все. Подробно
тебе все расскажет Мстислав. Он будет твоим напарником, как раньше был
напарником Анжела.
Очень скоро ты и сам поймешь все наши простые, неизменные правила.
Воевода отошел, и на какое–то время я оказался предоставлен самому себе.
Все пятеро витязей собрались у стола, обсуждая планы очередной схватки.
До меня долетали лишь гул голосов и обрывки отдельных фраз. С горечью я
подумал о том, что не смогу быть им полезным. Не смогу сравниться с самым
младшим из них по опыту схваток и по приемам владения их древним оружием,
давно уже забытым на Земле. Мне придется заново учиться здесь всему.
Остановив взгляд на старинном оружии, развешанном по стенам, я отметил,
что изнутри замок сложен из обычного серого гранита, потрескавшегося и
потемневшего от времени. Ничто здесь не напоминало о золоте, разве что
свет, струившийся из одного окна замка, и глубокий мрак, притаившийся за
противоположным.
От раздумий над этой неразрешимой загадкой меня оторвал голос Ореста:
– Нора, братья. Четвертая труба, слышите? – Из окна до меня донеслось
пение серебряного рога.
– Нужно отдохнуть. Завтра будет нелегкий день. Мстислав проводил меня
по лестнице до маленькой кельи в угловой башне. В ее единственное окно
пробивался снаружи лишь слабый лунный свет.
– Старайся не слишком часто выглядывать в окно. Это может оказаться
опасным. Спи спокойно. – Мстислав поставил свечу и вышел. Почти сразу же,
пренебрегши его предупреждением, я оказался у окна.
Двор замка, погруженный в ночь, освещался слабым светом луны. Не было
ни малейших следов битвы, продолжавшейся в том же дворе, под сводами
южного портала... больше всего поражало то, что из своего окна я видел ту
же часть двора, что из амбразуры. Только время оказалось иным...
Вдалеке, над самой стеной, там, куда не доставал неверный свет луны, я
уловил какое–то движение. Как только я его заметил, тьма в этом месте
стала гуще.
В
непроницаемом мраке медленно и бесшумно подкрадывался огромный кот. Но
это был не кот... Я почувствовал, как от пятна потянулись ко мне невидимые
токи.
Рванувшись, я обнаружил, что тело не повинуется, и тогда панический
ужас парализовал меня полностью. Человеческий глаз, полный ненависти и
угрозы, заполнил весь двухметровый пролет окна.
Я видел каждую жилку в его налитом кровью белке, ощущал ледяное жало
зрачка, погружавшееся в меня все глубже. Я хотел закричать, позвать на
помощь, но не смог произнести ни звука. Повинуясь неслышному приказу
глаза, я сделал по направлению к окну еще один шаг. Не знаю, что меня
спасло. Может быть, некий символ, знак, которым я мысленно перечеркнул
чудовищное око? Рука случайно задела бронзовый подсвечник. С грохотом он
рухнул на каменный пол.
Наваждение исчезло. За окном не осталось ничего, кроме пустого двора.
Ощущение ужаса и пережитой смертельной опасности все еще преследовало
меня. Весь в холодном поту, я пробрался к своему ложу и с головой
закутался в меховое одеяло, решив впредь не пренебрегать так легкомысленно
предостережениями Мстислава.
