Глава 4
Меня довольно долго вели вниз, в кормовую часть корабля. Транспортные
кабины на многих переходах не работали, электрокары бездействовали. Воздух
подавался и воздуховоды с замогильным хрипом, и даже плафоны горели не во
всех переходах.
Похоже, «Рендболл» уже лет десять не проходил проверки. Списанный
корабль не подвергался ежегодным комиссиям. На его штатной профилактике
сэкономлены немалые суммы, наверняка вписанные в расходные гроссбухи
коморского флота и бесследно исчезнувшие в карманах многочисленных
чиновников.
Похоже, здесь в самом деле недостаточно автоматов для горячих зон.
Обещание Гагарова перевести меня в рабосты вовсе не пустая угроза. Я
подумал о том, что скорее всего у корпорации были свои, не известные мне
причины, заставившие ее предпринять столь сложную и дорогостоящую операцию
по моему розыску и доставке именно на этот корабль. Штурман им, конечно,
нужен, но главное не в этом.
Человек, попавший в эти металлические катакомбы, превращается в ничто,
в фикцию, в строчку штатного расписания несуществующего корабля.
Вряд ли я доживу до конца этого рейса, если не приму решительных мер.
Строчку из штатного расписания так просто вычеркнуть... У меня нет
могущественных друзей или родственников. Никто не заинтересуется судьбой
простого штурмана, не вернувшегося из дальнего рейса. Гага–ров, конечно,
не захочет оставить в живых постороннего свидетеля своего пиратского
рейда. На базу вернутся лишь те, кому он доверяет.
Я чувствовал, как мной постепенно овладевает самая обыкновенная паника.
Но сейчас мне как никогда нужна была ясная голова, чтобы обдумать свое
положение, выработать какой–то план, найти выход из этой гнусной ситуации.
Наконец маршрут, по которому меня вели двое откормленных молодчиков из
личной охраны Гагарова, закончился. За мной закрылась стальная дверь
крошечной каюты.
На всем виднелись следы запустения. Это место посещалось нечасто. О
человеке здесь можно попросту забыть, никто не услышит его криков о
помощи, никто не придет, не откроется дверь, не будет ни воды, ни пищи...
Не эти ли мысли хотел внушить мне Гагаров? Тогда он преуспел... Я стряхнул
с тюфяка толстый слой пыли и как был, в сапогах, не раздеваясь, развалился
на приваренной к стальному полу койке.
Я должен был предвидеть такой конец еще там, в гостинице Лимы, когда
позволил Илен вовлечь себя в увлекательную игру с переодеваниями и
подпольными организациями. Собственно, и в Лиме у меня не было особого
выбора, а что касается предвидения, так какой от него толк, если ты
бессилен изменить что–либо в собственной судьбе!
Тяжелое это чувство – ненависть не к кому–то конкретному, но к целому
государству, к системе, его породившей. Тяжелое и опустошающе бесплодное.
Я
ненавидел их всех скопом, начиная от премьера и кончая капитаном везущего
меня корабля. Всех тех, кто управлял чужими жизнями так, словно имел на
это право.
Всех, кто лгал безоглядно десятки лет и кормился этой ложью.
Некоторое время я думал, что внутри организации Ловинского мне удастся
отплатить им хотя бы частично за то безликое расплывчатое зло, которым они
переполнили окружающий мир. Но, кажется, я ошибся и здесь.
Таким неудачникам, как я, редко везет даже в выборе собственного конца.
У меня не осталось никаких ориентиров. Ни малейшей точки опоры, никакой
надежды на будущее.
Я ступил на опасную тропу, ввязался в чужие политические игры, выбрал
себе могущественных противников и успешно преумножил их число.
Эти мрачные мысли накатывали на меня волнами вместе с отдаленным
грохотом корабельных машин, от которых содрогался корпус. В их звуке я
вдруг ощутил некий внятный, все более четкий ритм.
И тут со мной произошло нечто странное. Степы корабля словно растаяли
на мгновение, и я увидел хмурую долину с низко нависшими тучами. По дну
ущелья змеилась холодная голубая речка, а на вершине, у самого горизонта,
высился величественный замок, от стен которого исходило мягкое желтоватое
сияние.
Видение мелькнуло столь мимолетно, что уже через минуту я стал
сомневаться в том, было ли оно вообще. Правда, я знал – такое иногда
случается с теми, кто находится в гипноблоке и невзначай коснется закрытой
области подсознания.
Но ведь мне–то никто не ставил гипноблока? Или все–таки ставили? Я
довольно долго был без сознания, перед тем как попал к Илен... Нет, так
просто это не делается.
Нужна длительная подготовка, я бы запомнил врачей. Да и какое отношение
к Ловинскому может иметь этот замок? Тут что–то совсем другое.
Честно говоря, вначале я попросту испугался. Слишком странной казалась
увиденная картина, слишком сильно она меня взволновала, и я не мог понять
почему. И ничего, имеющего отношения к замку, я вспомнить не мог, Лишь
ощущал какой–то провал в памяти, словно топтался на краю ямы и не смел
заглянуть внутрь. В конце концов мне это надоело, и, чтобы сорвать на
чем–то свое раздражение, я забарабанил в дверь. Любой заключенный имеет
право на ужин. Никто не отозвался.
Неизвестно, были ли здесь охранники. И тогда, чтобы проверить свои
худшие предположения, я всерьез принялся обрабатывать дверь. Минут через
пятнадцать появился корабельный стюард, парень лет двадцати, невысокий и
косоглазый.
– Не надо стучать. Никто не услышит, однако. Протянув поднос, стюард
настороженно взглянул на меня и попятился. За его спиной в приоткрытом
проеме двери я не увидел охранников, и это одновременно и успокоило меня,
и встревожило.
– Как тебя зовут?
– Вонг–Ли.
– Почему ты меня боишься, Вонг–Ли?
– Ты из шайки Голована из Лимы, я слышал...
– Ошибаешься. Это не шайка. Впрочем, как посмотреть... Я не имею к этим
людям никакого отношения. Тебе сказали неправду, чтобы ты держался от меня
подальше.
С минуту он молчал, видимо, решая, можно ли доверять моим словам. Затем
неожиданно проговорил:
– Плохой корабль, грязный.
– Это я заметил.
– Офицер не знает... Он внутри совсем грязный. Черные дела. Много
крови...
– Вот даже как...
– Люди здесь легко умирают.
– А ты не боишься, что нас услышат? – Я кивнул в сторону телесканеров,
которые никто не удосужился даже замаскировать.
Он презрительно пожал плечами.
– Не работают. Здесь нет ушей. Они там. – Он кивнул в сторону
центральных переборок. – Большой корабль, наполовину мертвый. Много пустых
мест.
Человека трудно найти.
Зачем он мне это сказал? Не провокация ли наш разговор? Я сделал вид,
что сообщение меня не заинтересовало, и занялся ужином.
Как только стюард ушел, мои мысли вновь невольно вернулись к долине, в
которой стоял замок. Что–то в нем было чрезвычайно знакомое. Эти четыре
резные башни по углам, эти белые флаги с голубыми крестами и золотистый
отблеск на стенах...
Интуитивно я понимал: увиденная картина чрезвычайно важна для меня. Она
как–то связана со всей моей судьбой.
Управление безопасности всемогущей космической корпорации Комора
располагалось в респектабельной вилле на побережье Ларгского моря. Этот
райский уголок вполне соответствовал характеру шефа отдела безопасности
комодора Шифта, справедливо полагавшего, что чем легкомысленнее выглядит с
первого взгляда его учреждение, тем лучше.
В огромном раскидистом парке и на двух гектарах газона, перед самим
зданием, размещалось незаметное для глаза тройное кольцо безопасности с
тремя постепенно по–вьшающимися уровнями энергетической защиты и
автоматическим обнаружением посторонних объектов.
Неусыпное внимание к этой системе шефа, сменившего уже двух инженеров
из группы ее обслуживания, привело к тому, что за пять лет пребывания
Шифта на посту комодора отдела безопасности корпорации, кроме мелких
инцидентов и ложных тревог, неизбежных при таком уровне автоматизации, не
произошло ни одного серьезного сбоя в работе системы охраны. На виллу не
только ни разу не удалось проникнуть постороннему или случайному
посетителю, но ни один из местных жителей даже не догадывался о том, что в
этом гнездышке богатых бездельников вершатся какие–то тайные дела. И уж
совсем невозможно было предположить, что именно здесь располагался один из
важнейших отделов корпорации.
Такая глубокая конспирация, в том числе и от правительственных служб,
постоянно интересующихся деятельностью отделов корпорации, обеспечивала
комодору изрядную долю независимости при принятии любого значительного
решения.
Когда появляется возможность увеличить за государственный счет пределы
личной власти, редкий чиновник способен от этого отказаться. Беда всех
тоталитарных режимов как раз в том и заключается, что в конце концов они
начинают разваливаться от чрезмерных стараний их верных апологетов.
Впрочем, Комору это пока еще но грозило. Во всяком случае, корпорация не
ощущала затруднений ни в финансовых, ни в людских ресурсах.
Сегодня комодор в полной мере почувствовал все достоинства созданной им
хорошо отлаженной машины. На ежедневной телеоперативке он потребовал от
своих сотрудников срочной отправки внеочередного рейдера. И когда
начальник финансовой службы попробовал заикнуться о том, что полмиллиона
энергетических единиц не высосать из пальца в конце квартала, Шифту
оказалось достаточно небрежно бросить: «Снимите со счета особых операций,
по нему вам нет необходимости отчитываться».
– В конце концов, – мрачно подытожил комодор, – отправка необходима для
того, чтобы исправить огрехи в работе наших же сотрудников. Не будем
выносить сор из избы, а секронга Гравса при первой возможности переведите
подальше. На Зеру, например. Там его беспробудная глупость принесет нам
наименьший вред.
Для мрачного настроения у комодора причин было более чем достаточно. На
один из рейдов флота «икс» только что был назначен штурманом человек, в
личной карточке которого центральный компьютер не нашел ни одной записи.
Более того – не было и самой карточки. Потребовалось немедленное
специальное расследование.
Страшно подумать, какой шум поднимется, если под вымышленной фамилией
на рейдер проник какой–нибудь журналист из новоявленных левых.
– Крайнова немедленно арестовать и доставить в наш отдел. Я сам возьму
под контроль его дело. Отправку рейдера оформите под правительственный
рейс.
Наши люди не должны засвечиваться во время этой операции. Действовать
быстро. О результатах доложите лично мне.
После того как совещание закончилось, с комодором остался только его
личный секретарь и старый друг Гросул. Едва погас последний монитор связи,
Гросул недоуменно пожал плечами:
– Столько шума из–за какого–то космика.
– Ты не понимаешь, Арнс. Ты недавно работаешь в разведке. Опасней всего
тот противник, про которого мы ничего не знаем.
– Но почему обязательно противник?
– Потому, что ради простого космика никто не станет изымать из
центрального компьютера его данные. Такого вообще еще не случалось на моей
памяти! – Комодор с ожесточением стукнул кулаком по ручке кресла. – И
инженерная служба утверждает, что это вообще невозможно! И этот неизвестно
кем подосланный агент на одном из наших рейдеров! Только этого сейчас не
хватало.
– Разве нельзя связаться с капитаном и попросить его без шума
ликвидировать Крайнова?
– Во–первых, линии космической связи можно прослушать, во–вторых, в
таком случае мы вообще никогда не узнаем, кто его подослал.
– Кто же еще, кроме Тетрасоюза?
– Тетрасоюз? – Комодор усмехнулся. – Если бы это был Тетрасоюз, я бы не
шевельнул и пальцем. Все намного серьезней, Арнс. Вот уже четвертый год,
как мы обнаружили, что внутри империи действуют агенты не известной нам
организации. До сих пор мы не смогли даже выяснить ее название, не смогли
поймать и обезвредить ни одного ее сотрудника. Это при нашей–то сети
осведомителей! Происходит нечто такое, чего я не могу даже объяснить.
Возможно, этот человек на «Рендболле» – первый за эти годы шанс хотя бы
узнать, что собой представляют наши ПРОТИВНИКИ.
– Кого ты собираешься послать на «Рендболл»?
– Нашу лучшую группу. Они должны действовать крайне осторожно и
подготовиться к любым неожиданностям. Пусть сразу не раскрываются,
осмотрятся, оценят обстановку. Крайнов чрезвычайно опасен, мы не можем
допустить здесь прокола.
Необходимо выяснить, кто за ним стоит.
– Вы сами проинструктируете оперативников?
– Нет. Пусть этим займется Никольский. Никто не должен догадаться о том
чрезвычайном значении, которое имеет для нас эта операция. Если
правительственные службы получат о пей информацию – поднимется скандал
похлеще того, который разразился в связи с делом Ренца.
