Глава 4
Под утро Кострову приснилось, будто он взобрался на высокую скалу,
ощущая восторг от распахнувшейся дали, и шагнул с нее прямо в воздух.
С минуту он парил на той же высоте, вольный и легкий, как луч солнца.
Под ним в синей дымке расстилался лес, теряющийся за горизонтом, извилистой
фиолетовой лентой текла река, выпирали из леса рыцарские шлемы сопок...
Деталей он не различал, был занят собой, общим состоянием сказочной
легкости и управляемости тела. С легкой грустью Костров подумал, что
видит Красноярский край, вспомнил отца, умершего семь лет назад. «Надо
навестить родственников, скажут забыл... Вот прямо сейчас
и полечу, чего откладывать?" И вдруг с ужасающей отчетливостью
внизу показалась огромная паутина, накрывшая лес на несколько километров.
«Откуда здесь паутина?" успел подумать он и сразу
же начал падать, быстро и неудержимо. Со страшной скоростью засвистел
мимо воздух, мир сжался до размеров глубокого колодца, в который он
влетел стремительным болидом. А когда удар о землю казался неминуемым,
тяжелое сердце в диком ускорении оторвалось, пробило грудную клетку
и взорвалось впереди огненным фонтаном...
Осторожно пощупав левую сторону груди, Костров выглянул из палатки.
В трех метрах от нее горел костер, у которого возился Рузаев. Пахло
дымом и ухой.
Незаменимый ты человек, Рузаев! с чувством сказал Костров.
Но тут ему на голую спину стекла с полога палатки холодная струйка
воды. Он взвыл и разбудил Гаспаряна.
Через час, позавтракав и поразмышляв о причинах вечернего крика, все
трое шагали по мокрой, седой от росы траве к дороге, увешанные своей
драгоценной, осточертевшей за долгие месяцы экспедиций аппаратурой.
Недалеко от места, где вчера экспертов застал крик, они совершенно
случайно обнаружили останки разбитого вертолета.
Здесь тоже было полно паутины: на траве, на кустах орешника, на ветвях
берез и нежнокорых осин. Стальной винт вертолета успел покрыться густой
ржавчиной, хотя авария произошла всего два дня назад, и все кругом
было буквально нашпиговано паутинами разных сортов и рисунков.
Откуда их здесь столько, братцы? удивился Рузаев, отбросив
на мгновение свою природную невозмутимость.
Оттуда, пояснил Гаспарян, сдирая с лица удивительно
прочные нити, и прошипел: Гадость! Ты, кажется, зоолог по
образованию? Классифицируй, тебе и карты в руки. Кстати, обратите
внимание: в лесу полностью отсутствуют насекомые.
Что же тут удивительного? буркнул Костров. Начало
осени. Но вот птиц действительно не слышно.
Ступая по жухлой осенней траве, он приблизился к вертолету.
Стабилизирующий винт машины валялся в стороне, лонжероны заднего стабилизатора
были погнуты, лобовое стекло отсутствовало, кабина была смята.
Ударились они прилично! Слышишь, металловед? обратился
Костров к Гаспаряну. Ржавчина уже по твоей части. Кабина тоже
насквозь проржавела, даром что дюралевая.
Ладно, ладно, произнес Сурен. Металловед я бывший,
но распределять обязанности положено мне. Разбирайте аппаратуру. От
вертолета наметим границы спокойной зоны, а дальше к просеке надо
держать ухо востро, без датчиков не вздумайте шагу ступить.
Не чересчур? спросил Рузаев, останавливаясь рядом с
Костровым. Никогда не видел такой паутины! Смотри, Иван,
белая как снег!
Он дотронулся до края паутины и резко отдернул руку.
Ах ты! Жжется! пояснил он в ответ на удивленные взгляды
товарищей.
Гаспарян подошел ближе, сунул палец в паутину и тут же отдернул. Потом
достал электрометр и приблизил чувствительный элемент прибора к паутине.
Электрический заряд, сообщил он через минуту,
мне добавить нечего. Миша, обычная паутина проводит электричество?
Или она диэлектрик?
Не знаю, подумав, сказал Рузаев. Скорее проводник.
Специалист, в тон ему ответил Гаспарян. Вот что,
дорогие мои, давайте уясним себе правило: с этой минуты ничего не
трогать руками. У нас есть щупы, зонды, пинцеты, перчатки... Договорились?
Как прикажете. Рузаев вдруг шарахнулся от вертолета.
Сверху, с козырька над дверцей, метнулось к нему круглое черное тело
диаметром около пятнадцати сантиметров, пролетело над головой, сочно
шлепнулось в центр паутины и мгновенно исчезло, оставив после себя
слабый запах эфира.
Вот и паучок пожаловал, сказал Сурен со смешком.
Симпатичный такой!.. Птиц, значит, они уж сожрали, теперь очередь
за нами.
Я, конечно, не разглядел как следует, проговорил Рузаев,
придя в себя, но скорее всего это сольпуга, а не паук.
Соль... что? спросил Костров.
Сольпуга фаланга из семейства паукообразных. Сольпуги
неядовиты, так что бояться их нам вроде бы нечего.
А паутину они, эти сольпуги, плетут? осведомился Гаспарян.
Ннет... кажется, нет.
Вот видишь! Гаспарян с треском захлопнул футляр электрометра.
Эксперты! Специалисты, так сказать! Помощнички!.. Надеюсь, ты прав
и пауки неядовиты. Как вы думаете, сюрпризы еще будут?
Рузаев с иронией развел руками.
Гарантировать не могу, но кажется мне, что все еще впереди.
Михаилпророк! фыркнул Костров.
Гаспарян посмотрел на часы.
Нус, джентльмены, за работу.
Солнце поднялось уже высоко, исчезла с кустов и травы роса, день обещал
быть полетнему жарким.
Вскоре эксперты закончили измерение локальной полевой обстановки в
радиусе километра вокруг просеки с ЛЭП, произвели соответствующие
записи в журнале и полюбовались на свои вытянутые физиономии. Радиационный,
а также магнитный, электрический и прочие фоны оказались в норме.
Приборы не фиксировали аномалий электромагнитного характера вроде
тех, что были отмечены возле разбитого вертолета и у линии электропередачи.
В последнем случае это было нормальным явлением: ЛЭП работала и гнала
свои двести пятьдесят тысяч вольт потребителям в городах и поселках
района.
Правда, одна аномалия все же была биологическая. Концентрация
паутины в одном месте на трассе ЛЭП в районе просеки
была очевидной. Она не отражалась электронными символами на экранчиках
приборов и обладала только одним достоинством наглядностью.
Сядем покурим, предложил Рузаев, доставая сигареты.
Костров отказался, Гаспарян машинально взял одну и тут же вернул:
он не курил, как и Иван.
В целях безопасности они вышли из «паутинной зоны» и расположились
отдохнуть на берегу Пожны. Здесь она была лишь ручьем шириной метра
полтора.
Что же мы имеем? пробормотал Гаспарян. А имеем
мы без малого нуль информации. Странное нашествие пауков раз,
утечку электроэнергии на линии два, самих пауков, не похожих
на пауков, три, крик ночью четыре. Все?
Ржавый вертолет пять, подсказал Костров.
Отсутствие живности в лесу шесть, да еще сверхпрочная паутинадиэлектрик!
Больно ты пессимистичен, начальник. У нас материала уже на приличную
сенсацию, а ты «нуль информации»!
Нужна аппаратура физикохимического анализа, сказал
Рузаев, затягиваясь. Иван прав, проблем достаточно. Но тем
интереснее с ними работать. И неплохо бы достать какиенибудь комбинезоны
или спецовки, что ли, а то лазить по лесу в наших костюмах несподручно.
Хорошо хоть сапоги догадались взять. Я их достал из мешка, можете
надевать.
Вечером схожу в райцентр и позвоню Ивашуре, пообещал
Гаспарян. Спецовки он привезет. Что касается моего пессимизма,
то обосновать его я не могу. Тревожно чтото на душе, друзья мои.
Не нравится мне паучье нашествие.
Обычная вспышка биологической активности, предложил
идею Костров. Вы не хуже меня знаете о таких вспышках среди
леммингов, крыс, саранчи. Вспомните «красные» приливы в Атлантике,
когда по какимто причинам начали бурно размножаться красные водоросли.
Вот и здесь нечто подобное: нарушилось гдето экологическое равновесие,
и среди пауков вспыхнула «эпидемия» размножения.
Не годится даже в качестве прикидочной гипотезы, покачал
головой Рузаев. Слишком много несоответствий. Вопервых, трудно
представить, изза какого экологического фактора начали плодиться
пауки. Вовторых, судя по виду, это не пауки вовсе, а сольпуги, хотя
утверждать не берусь разглядеть не было времени. Да и родина
сольпуг юг Туркмении, так что непонятно, откуда они взялись
в умеренной зоне России. И втретьих, обычная паутина непрочная, а
эта словно соткана из шелковых ниток! К тому же накапливает электрические
заряды!
Чувствуется профессионал! сказал Гаспарян. Да,
Иван? Зоолог я хреновый, но меня Михаил убедил. Что будем делать дальше,
джентльмены? Ваши предложения?
Давайте попробуем пробиться к просеке со стороны леса,
предложил Костров, спокойно отнесшийся к разгрому своей идеи.
Он был самым высоким в их компании и самым молодым. Лицо открытое,
слегка скуластое, курносое, глаза карие. Друзья любили его за добрый
нрав и бесстрашие, когда дело касалось критических ситуаций в экспедициях
Центра: надежен, смел и удачлив. И не было случая, чтобы он дрогнул
перед опасностью, спасовал или струсил. Фамилию свою Костров целиком
и полностью оправдывал: он был виден издалека, и не столько изза
роста, сколько изза огненнорыжей шевелюры.
Зачем тебе просека? спросил Гаспарян.
Может быть, найдем причину скопления паутины именно в том месте.
Судя по всему, там паучий центр.
Резонно, заметил Рузаев. Только поход к просеке
я бы отложил: нужна, как я уже говорил, спецодежда, да и рация для
связи. А вот экземпляр паука нам бы не помешал. Пожалуй, я займусь
ловлей. Если ты не возражаешь, добавил он дипломатично.
Гаспарян кивнул.
Согласен. В крайнем случае сфотографируйся с пауками вместе
на память, а мы с Иваном нанесем на карту особо запаутиненные места
и начнем исследовать свойства паутин. Кстати, кто у нас сегодня дежурный
по кухне? Он посмотрел на Кострова.
Михаил начал ему и кончать, быстро среагировал
тот.
Гаспарян хмыкнул, посмотрел на каменное лицо Рузаева.
Логично мыслит, да, Михаил?
Подежурю, коротко ответил Рузаев.
К вечеру они закончили намеченные работы только наполовину: Рузаев
истратил цветные пленки и километр кинопленки, снимая паутины, пауков
и лес, но поймать паука не смог. Костров и Гаспарян определили координаты
паутинных скоплений, однако на изучение паутин не хватило времени.
Начальник группы в половине седьмого ушел в райцентр, надеясь засветло
вернуться.
Костров, не обращая внимания на мрачные пророчества Рузаева относительно
его здоровья, с наслаждением искупался в Пожне, найдя неподалеку от
лагеря бочаг глубиной около двух метров. Вода была холодная и чистая
до полной прозрачности.
Во время ужина у Кострова разыгралось воображение, и он выдал две
гипотезы, которые Рузаев уничтожил неторопливо, методично и основательно,
словно «сыпал» завравшегося диссертанта.
Ну а у тебя самого есть собственная гипотеза? спросил
задетый за живое Костров.
Есть, а как же, невозмутимо проговорил Рузаев.
Я лично считаю, что Carthafginem esse delendam [ «Карфаген должен
быть разрушен» (лат.) слова римского полководца
и государственного деятеля Катона Старшего, которыми он обычно заканчивал
свои речи в Cенате. ] .
Ошеломленный познаниями товарища в латинском языке, Костров повертел
головой и не нашелся, что ответить.
Так как на следующий день дежурить по биваку была его очередь, а от
судьбы, как известно, не уйдешь, Иван решил заранее сходить к реке
и набрать два ведра воды.
Закат пламенел на полнеба, предвещая ветер, глухо шумел лес, наполненный
тысячерукими тенями, покинутый зверем, птицей и насекомыми. Это отсутствие
живого мира действовало на нервы больше, чем паутины в лесу. Дома
на краю деревни казались угрюмыми склепами, стерегущими сон покойников,
и Костров, далеко не робкий по натуре, под влиянием таинственной и
мрачной атмосферы засвистел.
Дойдя до речки и зачерпнув воды, он не сразу понял, что на его свист
откликается довольно необычное эхо. Он остановился, перестал свистеть
и прислушался. Это было не эхо. Из леса, слева от тропинки, доносился
тихий прерывистый свист, даже не свист писк. Он смолк почти
сразу, как только Костров прекратил свистеть, и дважды возобновлялся
в ответ на переливчатые рулады полонеза Огинского. Ктото помогал
Кострову солировать.
Продолжая насвистывать, Иван поставил ведра с водой, нашел подходящий
сук и метнул его в чащу, откуда доносился писк. И тут же из леса раздался
вопль, похожий на тот, что поразил их в первый вечер. Он прозвучал
резко и сильно, полный тоски и злобы, и Костров невольно отскочил
на середину тропинки, прямо на ведра.
С минуту он прислушивался к шорохам леса, готовый бежать или драться,
потом подобрал ведра и снова пошел за водой.
Ктото кричал? спросил его сонный Рузаев, когда он
принес воду и молча залез в спальный мешок.
Я, ответил Костров.
Гаспарян пришел поздно ночью, усталый, злой и возбужденный.
Костров, спавший вполсна, повернул голову в сторону негромких проклятий,
доносившихся сквозь храп Рузаева, и спросил:
Ты, Сурен?
Спи, спи, дорогой, отозвался Гаспарян. Хорошо
хоть в палатке пауков нет. Вот ведь дряни наплодил Господь Бог при
сотворении мира! Кого он хотел этим удивить ума не приложу.
Что случилось?
Да ничего особенного. Устал как собака, километров двадцать
отмахал туда и обратно да еще драпал километра три...
От пауков? засмеялся Костров.
Кто его знает. Где старый брод через Пожну, помнишь? Проезжали,
водитель показывал... Нет? Впрочем, все равно. Темно, понимаешь, кругом,
жутко птицы молчат... А возле дороги чтото светится в кустах,
как два глаза... И такая в них тоска не передашь!.. Кинул
я туда камешек...
А оттуда как заорет! досказал Костров.
Точно! Как догадался? Слышал?
Слышать не слышал, но со мной тоже произошел случай.
Гаспарян прыснул.
Ну и мчался же я! Наверняка установил рекорд в беге с препятствиями!
Ты тоже?
Нет, я прыгнул в длину метров семь без разбега, прямо в ведра
с водой.
Они засмеялись вдвоем, всхлипывая, давясь, и хохотали до тех пор,
пока не проснулся Рузаев.
Вы что, с ума посходили? Два часа ночи, а они ржут! Анекдоты
травите, что ли?
Извини, Михаил, сказал изнемогший Гаспарян, вытирая
слезы. Разрядка за день.
Звонил Ивашуре?
Звонил. Шеф передал всем привет. Завтра вечером или послезавтра
утром обещал привезти комбинезоны или штормовки. Так что надо успеть
составить хотя бы общую картину.
Да, Игорь Васильевич не любит туманных формулировок.
Костров выполз из спального мешка и, поеживаясь от холода, выбрался
из палатки. Спустя минуту раздался его голос:
Братцы, смотритека!
Что там еще? всполошился Гаспарян, высовывая голову
изпод полога, и тихо выругался поармянски.
Над лесом, в стороне злополучной просеки, заросшей паутиной, вставало
мягкое, переливчатое, серебристопепельное сияние.