Часть третья
Над Миром
Глава 1
Снегопад кончился, и притихший лес медленно обрел глубину и четкость,
словно фотография в растворе проявителя. Тишина, завладевшая лесом,
перестала быть глухой, неприветливой и настороженной, вернулось первозданное,
торжественное, выразительное и чарующее безмолвие заснеженной тайги,
не нарушаемое ни одним звуком. Белое и серо–коричневое, с редкими
пятнами седой зелени... Белое – снег и небо, серо–коричневое –
сбросившие листву деревья, зеленое – сосны и ели. И еще –
машины передвижной радиостанции и домики оперативного поста управления
комплексной научно–исследовательской экспедиции. И все же главным
цветом был белый...
Ивашура оглянулся. Километрах в пятнадцати над лесом вставала черно–голубая
громада Башни диаметром около двенадцати километров, вершина которой
тонула в облаках. Стены Башни были голубыми, а черными –
ряды окон и пятен, ниш и разломов, провалов и трещин. Дикое, непонятное,
неизвестно как возникшее на месте паучьего шатра колоссальное строение,
непрерывно растущее вширь и не разрушающееся при этом...
В одной из темных брешей в стене Башни разгорелся вдруг пронзительно–зеленый
огонек, и тотчас же где–то взвыла сирена тревоги, разбив тишину на
тысячи отголосков: огонек означал появление блуждающего источника
радиации.
Ивашура потрогал во внутреннем кармане полушубка пистолет Кострова,
отобранный им у неизвестного «десантника» (пистолет назвали
по–книжному бластером, и Игорь постоянно носил его с собой), и зашагал
по глубокому снегу мимо остывающей коробки вездехода к одному из домиков–вагончиков,
из трубы которого тянулась струйка дыма.
Бластер он испытал уже дважды, один раз еще с Костровым, второй с
Рузаевым, и оба раза поражался силе чужого оружия. В зависимости от
регулировки мощности разряда – в этом они разобрались –
пистолет мог метать молнии и целые реки плазменного огня, способного
пробить брешь в любой стене или броне. Пригодился бластер и в недавнем
инциденте возле стены Башни, во время исследовательской вылазки, когда
на группу экспертов напала странная шестилапая обезьяна со змеиной
головой высотой в два человеческих роста. Лишь направленный на нее
ствол бластера заставил обезьяну ретироваться с невероятной прытью,
хотя кое–какую аппаратуру она все же успела помять. Нападение было
столь стремительным и неожиданным, что с трудом верилось в его реальность.
Но синяк на руке Гаспаряна от прикосновения обезьяны остался надолго.
В следующий раз они вооружились уже помощней, ружьем и пистолетом–пулеметом.
Раздевшись в крохотной прихожей, Ивашура вошел в центральную комнату.
В комнате было тепло, пахло сосновыми поленьями, дымом и сбежавшим
молоком. У стола, застеленного коричневой клеенкой, сидели несколько
человек, среди них Миша Рузаев, Сурен Гаспарян, директор Центра Богаев
и только что прибывшие на вездеходе полковник федеральной безопасности
Одинцов Мартын Сергеевич, молодой, поджарый, с пристальным взглядом
внимательных карих глаз, и второй вице–премьер правительства Старостин
Николай Николаевич, большой, рыхлый, страдающий одышкой.
В углу на столике стояла переносная радиостанция, радист с наушниками
на голове что–то записывал в журнал, подкручивая верньер. Возле аппаратной
стойки сидел телеграфист, отдельно стояли телефоны и плоский переносной
телевизор.
– Что там? – спросил хрипло Богаев.
– «Глаз дьявола», – сказал Ивашура. – Высоко,
метров четыреста под облаками.
– Это и есть Игорь Васильевич Ивашура, – представил его
Богаев. – Начальник экспертного отдела Центра и в данном случае
руководитель экспедиции. Поскольку ситуация необычна, ему даны особые
полномочия.
– Мы осведомлены, – кивнул Старостин. – Извините, что
перебил.
Ивашура глянул на Гаспаряна, щелкнул ногтем по футляру проектора,
стоявшего на полке. Сурен понял и выскочил за слайдами в соседний
домик, где устроили фотолабораторию. Рузаев молча принялся разворачивать
проектор.
– Что вас интересует прежде всего? – Ивашуров вопросительно
посмотрел на Одинцова и Старостина. – Принимаемые меры, факты
минувшей недели, научные гипотезы?
Старостин кашлянул, посмотрел на полковника и пророкотал:
– Через два дня мы с Мартыном Сергеевичем должны доложить правительству
о фактическом положении дел, потому хотелось бы разобраться в обстановке
с минимальной предубежденностью. О мерах мы наслышаны, научных гипотез,
насколько я осведомлен, накопилось много, но все они субъективны и
больше эмоциональны, чем научно обоснованы. Так?
Ивашура улыбнулся.
– Примерно так. Что ж, я вас понял. Давайте сначала восстановим
хронологию, а потом перейдем к последним данным.
В комнату вошел Гаспарян и стал заряжать кассеты проектора слайдами.
Рузаев задернул занавеску на окне, выключил свет.
– Пауки появились в Брянском лесу предположительно двадцать третьего
сентября. Двадцать шестого над просекой с линией электропередачи потерпел
аварию вертолет энергохозяйства района, и уже тогда просека была заткана
паутиной. То есть пауки появились раньше – по нашим расчетам,
именно двадцать третьего. Откуда они взялись – неизвестно, гипотез
несколько, но все они пока бездоказательны. Появившись, пауки начали
строить нечто вроде паутинного шатра, достигшего к третьему октября
высоты сорока двух метров. Кстати, материал паутины – сложное
кремнийорганическое соединение – по прочности не уступает
легированной стали, а по упругости превосходит каучук. Толщина нитей –
около шести микрон.
Гаспарян включил проектор, и на развернутом полимерном экране у дальней
стены комнаты возник пейзаж: хвойный лес, из которого вырос снежно–белый
корпус.
– Четвертого октября, ночью, произошел взрыв, – продолжал
Ивашура, – уничтоживший паутинный шатер, и на его месте поднялась
странная колышущаяся, как студень, опухоль, которая потом выросла
в Башню. Диаметр последней к сегодняшнему дню достиг двенадцати с
половиной километров. При взрыве... – Ивашура нахмурился, помолчал, –
пропали без вести двое: сотрудник Центра Иван Костров и журналистка
Таисия Калашникова. Они вылетели к паутинному шатру на вертолете и...
не вернулись. Найти их не удалось.
– А вертолет? – спросил Старостин. – Тоже пропал?
– И вертолет.
– Странно.
– Да, странно, хотя и без этого случая странностей хватает.
Гаспарян сменил кадр, и на месте паутинного корпуса возникло изображение
паука.
Помолчали, рассматривая.
– Хорош! – нарушил молчание Старостин. – Слабонервного
вполне способен довести до инфаркта.
Изображение паука сменилось изображением Башни.
– Эпицентр тайны, – сказал Богаев. – К сожалению, проникнуть
внутрь практически невозможно. Она растет, и находиться возле ее стен
опасно.
– И что же, так никто и не пытался проникнуть? – спросил
Одинцов.
– Для этого нужна отчаянная храбрость или... – Ивашура усмехнулся, –
или не менее отчаянная глупость. А вообще–то попытки попасть внутрь
Башни были, но не увенчались успехом. Главная ее особенность в том,
что растет она скачками. Каждый скачок прибавляет диаметр на один–полтора
километра и порождает при этом колебания почвы силой четыре–пять баллов.
По данным исследований, высота плотного ядра Башни достигает двух
километров, выше она становится зыбкой, дымчатой, полупрозрачной и
на высоте трех километров исчезает совсем. То же касается и ее фундамента:
до глубины в четыреста метров он виден на экранах эхорадаров и магнитных
сканеров отчетливо, а потом как бы растворяется в породах континентального
щита.
Гаспарян показал виды Башни со всех сторон, в том числе и сверху,
потом стал демонстрировать отдельные участки башенных стен. На одном
из снимков была запечатлена длинная струя черного дыма, исторгнутая
из провала в стене.
– Мертвый выброс, – сказал Ивашура. – Этот дым превращает
все, чего ни коснется, в сверхстранный полиметаллический сплав, в
котором соединены почти все металлы от железа до свинца.
На стене появилось изображение сверкающей металлическим блеском полосы
на земле. Кое–где на полосе стояли такие же серо–свинцовые пни и поваленные
деревья с отливающей металлом корой. На следующем снимке была запечатлена
еще одна полоса, в конце которой стоял гусеничный вездеход «Малыш» –
глыба серого металла.
Старостин переглянулся с Одинцовым, и Богаев поспешил вставить:
– Жертв не было, люди успели выскочить. С тех пор никто не подходит
так близко к Башне.
– Рискуете, – пробормотал Старостин неодобрительно.
– К сожалению, риск необходим, – сказал Ивашура. –
Мы стараемся свести его к минимуму, но избавиться полностью не в состоянии.
Да и обойтись без риска нельзя, ведь никто не может сказать, что это
за Башня и чего от нее ожидать?
Гаспарян сменил кассету. На экране появился участок серо–голубой стены
со зловещим светящимся глазом.
– Мы так и назвали это явление – «глаз дьявола».
По сути, это источник жесткого гамма–излучения – пожалуй, наиболее
опасное чудо из всего арсенала чудес Башни. И, наконец, призраки.
Последние слайды запечатлели на фоне угрюмых фиолетово–синих стен
и лесных зарослей светящиеся зеленые и желтые полосы, языки, жилы
и ленты.
Рузаев выключил проектор, отдернул занавеску, впуская в дом сероватый
свет пасмурного декабрьского дня.
Старостин покашлял, побарабанил пальцами по столу.
– Хорошо бы познакомиться с этой Башней поближе. Или нельзя?
Ивашура посмотрел на Богаева.
– Отчего же, можно. Перед вашим приездом мы планировали вылазку
к подножию Башни, можем проводить.
– Километра на три, не ближе, – ворчливо добавил Богаев. –
Все–таки опасно, ратуете за уменьшение риска и тут же сами подаете
отрицательный пример.
– Как вы считаете, Мартын Сергеевич? – повернулся к полковнику
Старостин. – Имеем мы право рисковать?
– Мы – да, вы – нет, – улыбнулся Одинцов. –
Тем более у Башни стали появляться весьма необычные... объекты.
Не так ли, Игорь Васильевич?
Ивашура хотел спросить: «Откуда вы знаете?" – но встретил
взгляд полковника и понял, что тот осведомлен и о «десантниках»,
и о черных всадниках, и о шестилапой обезьяне с головой змеи. То есть
обо всем. Впрочем, подумал начальник экспедиции, чему удивляться?
Наблюдателей–федералов в зоне Башни полным–полно, хорошо еще, что
они ни во что не вмешиваются.
– Правильно, – с опозданием согласился Ивашура, отвечая
и Одинцову, и своим мыслям. – Опасность необычных встреч существует,
но к Башне мы вас все–таки проведем, я сам пойду с отрядом.
Старостин встал.
– Ну и хорошо. Нас послали выяснить, чем грозит ваша Башня району,
области, может быть, и всей стране. Вопрос серьезный, и подойти к
нему надо со всей ответственностью.
Пока готовилась экспедиция к Башне, Ивашура рассказал Одинцову о мерах
по предотвращению утечки информации, мерах безопасности и о координации
научных исследований.
В исследовании феномена Башни участвовали почти все отделы Академии
наук, Физический институт, Объединенный институт ядерных исследований
и другие научно–исследовательские институты страны. Все группы и лаборатории
этих научных организаций были подчинены Центру, а координатором комплексной
экспедиции был назначен Игорь Ивашура. Его заместителями стали Богаев
и академик Гришин.
Вокруг Башни в радиусе десяти километров располагались два кольца
оцепления, к селу Ивановскому, в пятнадцати километрах от Башни, были
стянуты войска, в которые входили подразделения противохимической
и противоатомной защиты, отделения дозиметристов и локаторщиков
и вертолетно–десантный полк округа. Все эти воинские части подчинялись
командиру Брянского гарнизона полковнику Михайлову, входящему в руководство
экспедицией.
– С полковником я знаком, – сказал Одинцов, когда Ивашура
закончил. – Как вы с ним взаимодействуете?
– В основном через связь. Иногда требуется техническая помощь,
привлекали к работе радиолокационные станции, бывает нужна грубая
физическая сила, а иногда приходится отыскивать увлекшихся работой
ученых, забывающих о режиме безопасности.
Подошел Богаев, одетый в шубу.
– Тут у нас возник спор: не спешим ли мы с допуском в зону зарубежных
ученых? Башня явно создана искусственно, но кем и с какой целью? Конечно,
американцы здесь ни при чем, но тогда мы выходим на контакт с другой
цивилизацией, как бы сказочно ни звучали эти слова. Не слишком ли
серьезна проблема, чтобы решить ее на... – Богаев замялся.
– На уровне полковника, – закончил Одинцов с тонкой иронией. –
Вы правы, дело серьезное, но вопрос о допуске зарубежных ученых уже
решили в Москве. Через день–два сюда прибудут делегации ученых западных
стран, в том числе и американцы.
– Это усложнит работу экспедиции.
– Знаю, но работать придется. Феномен Башни перерос рамки национальных
интересов, а если перед нами встала задача контакта с иным разумом,
тем более понадобятся усилия ученых и государственных деятелей многих
стран. Позиция правительства по этому вопросу диалектически и политически
верна.
– Я не спорю. – Богаев нахлобучил шапку. – Однако у
меня есть право и на свое мнение. Готовы? Пошли.
Отряд выступил в путь.
Впереди шагали Ивашура и Гаспарян, одетый в черный замшевый полушубок,
потом Богаев, Старостин и Одинцов с биноклями, а замыкал отряд Рузаев
с рацией на ремне, имевшей поэтическое название «Тюльпан».
Гаспарян и Рузаев захватили с собой также различные анализаторы и
датчики. Ивашура нес универсальный дозиметр и поддерживал перекинутый
через плечо ремень сумки с инструментом.
Снег был глубокий, и идти было трудно, несмотря на протоптанную тропу,
но Ивашура уверенно лавировал между деревьями – он ходил
здесь не раз. Миновали просеку с поваленными опорами ЛЭП, вышли
на край замерзшего и заснеженного болота с островками травы и камыша,
виднеющимися из–под снега. Стена Башни придвинулась вплотную, нависла
над головой ощутимой тысячетонной громадой, хотя до нее оставалось
еще километров шесть.
Остановились, с немым восхищением озирая в бинокли чудовищное здание,
испещренное узором непрозрачных окон и дыр.
– Колоссально! – сказал Старостин, выдыхая облачка пара. –
Фотографии и телепередачи не передают впечатления.
Пошли дальше и через километр встретили патруль оцепления первой линии,
протоптавший дорожку в снегу вдоль проволочной ограды. У солдат на
ремнях висели рации и дозиметры. Старший наряда козырнул Одинцову,
попросил разрешения обратиться к Ивашуре и доложил:
– За время дежурства происшествий не случилось. Старший наряда
сержант Гогиев. А вы снова туда, Игорь Васильевич? – не удержался
он от вопроса. – Хоть бы раз взяли с собой.
– Еще доведется, Вахтанг, – ответил Ивашура. – Докладывайте
обо всем, что покажется непонятным. Мы вернемся через два часа.
Через несколько минут Ивашура остановился и поднял руку.
– Извините, дальше мы пойдем одни.
Старостин, отдуваясь, вытер вспотевшее лицо платком и долго рассматривал
Башню в бинокль. Наконец опустил бинокль и ворчливо заметил:
– Я дальше и сам не хочу идти, отсюда и так все отлично видно.
Одинцов улыбнулся, но возражать не стал.
– Что ж, будем возвращаться. Однако действительно впечатляет!
Чувствуешь себя если не блохой, то уж, во всяком случае, не венцом
природы. Игорь Васильевич, у меня к вам есть конфиденциальный разговор,
вернетесь – загляните в мои апартаменты.
– Непременно, – кивнул Ивашура.
– Идемте, идемте, – заторопился Богаев. – Экипированы
мы не для таких рискованных прогулок, а неприятные сюрпризы Башня
может преподнести в любой момент и на любом расстоянии от нее.
Делегация отправилась назад, часто оглядываясь то на стену Башни,
то на оставшихся экспертов.
– Вперед! – бросил остальным Ивашура. – Надо успеть
вернуться засветло, не хочу я ночью связываться с «зоной ужасов».
– Может, еще разок попробуем проникнуть в Башню? – предложил
Гаспарян. – На стыке двух точек выхода призраков. Там мы еще
не пытались.
– Не сегодня. Придем обратно – обсудим. Этот полковник
дал понять, что все знает о наших походах и встречах с порождениями
Башни. И мне это активно не нравится. Я хочу поговорить с ним, чтобы
федералы не мешали и впредь. А еще лучше, чтобы они нам помогли.
Дальше шагали молча, настороженно всматриваясь в стену Башни и прислушиваясь
к нарастающему подземному гулу и клокотанию – звуки эти обычно
становились слышны только у самой стены, в пределах одного километра.
Подрагивание почвы заметно усиливалось, тем более что болото в непосредственной
близости от Башни оттаяло и слой торфа начал пружинить и прогибаться
под ногами. Из часто встречающихся ям поднимались струйки испарений.
– Граница, – сказал Гаспарян. На лбу его выступили бисеринки
пота. Он оглянулся на Рузаева и растянул губы в неопределенной усмешке. – Что–то
сегодня не чувствуется влияния «зоны». Не боишься, Михаил?
– Иногда то, чего мы боимся, менее опасно, чем то, чего мы желаем, –
ответил Рузаев изречением Коллинза. – Не стучи зубами, Сурен,
за версту слышно.
– Конечно, тебе нечего бояться, ты сам как леший. А я человек
интеллигентный, нервный, легко поддающийся соблазну...
– Тише ты, нервный! – негромко сказал Ивашура, останавливаясь. –
Ох, и надоела мне ваша фасон де парле [ Манера выражаться (фр.). ] .
Вот только теперь мы подошли к границе, чувствуете? Просто сегодня
«зона ужасов» чуть у ] же, чем
обычно.
То, что они называли «зоной ужасов», было всего–навсего ощущением
нависшей опасности, появлявшимся у человека вблизи Башни. У каждого
это ощущение сопровождалось комплексом других негативных эмоций –
сообразно типу нервной системы, характеру и восприимчивости. Рузаеву,
например, казалось, что из–за слепых окон Башни за ними следят недобрые
глаза. Гаспарян переставал узнавать товарищей, становился подозрительным
и возбужденным. Ивашуре слышались чьи–то голоса, и ему очень хотелось
проснуться, хотя он и сознавал, что все это с ним творится наяву.
– Да! – с чувством сказал Гаспарян и облизнул губы. –
До сих пор не могу привыкнуть! Пошли, а то я сбегу.
Они двинулись дальше.
Снега здесь, вблизи стены, не оказалось совсем, земля была
голой, растрескавшейся, в жесткой шкуре высохшей осоки. Чем ближе
они подходили к Башне, тем труднее становилось идти: земля была взломана,
разорвана на глыбы, скручена пластами. И наконец перед людьми встал
громадный стометровый вал полурасплавленной, спекшейся земли вперемешку
с торфом и глиной, исполосованный многометровыми трещинами. Воняло
здесь серой, дымом, угольной пылью и порохом. Ощущение опасности усилилось
настолько, что каждый шорох отзывался болезненным ударом по нервам.
Они с трудом удерживались, чтобы не побежать назад сломя голову и
не позвать на помощь.
– Я пошел вперед, а то закричу «караул!" – быстро
проговорил Гаспарян и полез на склон черного вала. Ивашура молча махнул
рукой более сдержанному Михаилу и полез следом. Эффект «зоны ужасов»
кончился где–то в полусотне метров от подножия стены.
– Ф–фу! – сказал на вершине вала Гаспарян и вытер
лоб. – Легче с рогаткой на тигра идти!
На изуродованном ямами и буграми гребне вспученной чудовищной силой
земли было жарко, воздух дрожал знойным маревом, источая ароматы паровозной
топки и котельной. Стена Башни была рядом, голубая, пористая, как
губка, вернее, как вспененный бетон, но Ивашура знал, что материал
стены бетоном никогда не был – то же кремнийорганическое соединение,
входившее в состав псевдопаутины. Здесь влияние «зоны ужасов»
почти не сказывалось, что тоже было одной из нерешенных загадок. Ученые
предполагали, что ощущение ужаса возникает у людей в зоне под воздействием
какого–то излучения, но какого – было трудно разобраться, потому
что параметры среды у стены намного отличались от естественных в любом
другом уголке Земли. Башня была чудовищной аномалией сама по себе,
и вторичные эффекты, рожденные ею, еще не все были отмечены и зарегистрированы,
не говоря уже об изучении и истолковании.
– Расставляйте датчики полей цепочкой, – сказал Ивашура. –
Анализаторы поставим прямо под стеной, им все равно, где стоять.
Они быстро установили приборы, включили, проверили настройку и собрались
у трещины, расколовшей вал почти на всю глубину. Стенки трещины отблескивали
металлом. Ивашура проследил направление трещины и увидел цепочку тусклых
стальных пятен на поверхности парившего кое–где торфяного слоя.
– Вот это удача! – сказал он. – Здесь недавно произошел
капельный мертвый выброс! А ну–ка поищем выход.
Мертвые выбросы – струи черной субстанции, превращавшей любые
вещества и материалы в полиметаллический сплав – обычно извергались
струями длиной в сто – двести метров, реже – в километр,
и точки извержения в стене Башни тут же затягивались, исчезали.
Точки выхода капельных выбросов, когда на землю ложилась очередь черных
капель, зарастали медленно, в течение нескольких часов, но и встречались
они несравненно реже.
Рузаев первым отыскал на стене неровное темно–серое пятно, края которого
заметно отливали металлом. Пятно диаметром в пять метров располагалось
на высоте человеческого роста почти у истока трещины, и веяло от него
жаром, как от сталеразливочного ковша.
Михаил быстро измерил температуру пятна.
– Триста девять градусов!
– Регистраторы РФВ сюда, – приказал Ивашура. – Пару
штук. Для граничных передач останутся еще два, этого достаточно. Что
еще мы забыли?
– Вроде бы все сделали.
– Образцы, – подсказал Рузаев, устанавливая у стены под
пятном регистраторы физических величин.
– Правильно, собираем образцы и мотаем отсюда. У меня предчувствие
дурацкое...
Не мешкая, взяли образцы почвы в разных местах. Рузаев с большим трудом
отколупнул пробоотборником крошку металлизированной трещины, попытался
взять соскоб темно–серого пятна, но инструмент соскальзывал, а стоять
долго у пятна было невозможно – начинали тлеть воротник полушубка
и рукавицы.
– Назад! – приказал Ивашура, засняв всю панораму на пленку. – Бегом!
Попрошу только не ломать ноги и головы.
– Ну, меня подгонять не надо, – пробормотал Гаспарян. –
Я и так побью все рекорды по бегу.
Они спустились с вала вывернутого пласта болотной почвы и припустили
к лесу и белой снежной полосе в двух километрах.
Пробежав «зону ужасов», остановились отдышаться, запаренные,
хватая чистый и холодный зимний воздух открытыми ртами, глядя на
отодвинувшуюся гору Башни.
– Ничего, – сказал Гаспарян. – И никого. Зря пугал.
– Не зря, – возразил Рузаев, доставая бинокль. – Посмотри–ка
левей Башни, за кустиками.
Ивашура вскинул к глазам свой бинокль и увидел знакомый силуэт –
черный всадник на гигантском животном, напоминающем кентавра, но без
головы.
– Кажется, начинается флаттер, – добавил Рузаев, от глаз
которого ничего не ускользало.
Ивашура перевел взгляд и увидел, как поверхность стены Башни зарябила,
по ней побежали волны, сначала редко и слабо, затем все чаще и сильнее.
Потом и невооруженным глазом стала заметна вибрация стены: словно
мертвое озеро, сотрясаемое крупной зыбью, поднялось вертикально. Донесся
низкий стонущий гул, задрожала земля. Черный всадник исчез.
Они стояли с полчаса, смотрели на непонятное, противоречащее здравому
смыслу явление и молчали. Ивашура закончил киносъемку Башни и опустил
бинокль.
– Пошли, Миша, дай отбой границе, чтобы не беспокоились. Кстати,
мои часы остановились. Сколько на твоих электронных?
Рузаев поднес руку к глазам и хмыкнул:
– Невероятно, но факт! Не видно цифр!
– Сдохли батарейки, – прокомментировал Гаспарян и лизнул
с ладони снег.
– Да ведь я только полтора месяца назад их поменял!
Ивашура спохватился и махнул рукой вперед.
– Дома разберемся.
Они побрели по снегу назад, к лесу, где располагался координационный
центр экспедиции, или, как говорили все, штаб.