* * *
В семь утра они перешли по мостику через ручей, впадающий в маленькую
тихую речку Добрушку, и углубились в лес, простиравшийся на десятки
километров на север и восток Брянщины.
Крутов был одет, как завзятый грибник, в спортивный костюм, ветровку,
головной убор под названием панама и кеды – вместо сапог; в руках он нес
вместительную ивовую корзину и подаренный бетдаггер вместо грибного
ножика. Елизавета, впервые увидев необычной формы нож, попросила его
поносить, но Крутов дал ей всего лишь подержать «летучую мышь», способную
резать, колоть и рубить.
На девушке были джинсы, футболка, ветровка, платок и сапожки, а
корзину она несла вдвое меньшую – туесок из березовой коры.
Оба понимали, что поход за грибами лишь предлог побыть вдвоем, однако
делали вид, что выбрались в лес, чтобы плюбоваться природой, насладиться
ее вечным покоем и отдохнуть от городксого шума, и обоим эта игра
нравилась, будто к ним вернулись школьные годы, беззаботная и ветреная
юность. Лиза взяла с собой видеокамеру, запечатлела на кассету переход
Крутовым мостика, потом они поспорили, кто будет нести камеру дальше,
поцелуй их помирил, и камера осталась у Елизаветы.
Обычно Крутов начинал грибные маршруты с березняка за болотцем на
окраине Ковалей, однако на этот раз решил сразу повести девушку за
Добрушку, в сторону Николаевки, где в дубовой роще всегда собирал
боровики.
За речкой пошли смешанные березово–сосновые леса, сменявшиеся в
низменных местах осинничками с кленами и дубками, где росли подберезовики
и подосиновики. За час похода грибники набрали по полкорзины молоденьких
красноголовиков, и настроение у обоих поднялось до
возвышенно–мечтательного, умиротворенного, жизнерадостного. Забылись беды,
невзгоды, неприятные встречи, заботы, рутинные дела, впереди маячила
призрачная фигура птицы счастья, обоим было весело и хорошо, и поцелуи их,
будоражащие душу и заставлявшие чаще биться сердце, были как бы прологом
будущих наслаждений.
В девять часов вышли к Бурцеву городищу, и Елизавета долго снимала со
всех сторон осевший, десятиметровой высоты курган, частокол заостренных
бревен вокруг вершины, почерневших, но до сих пор не сгнивших, хотя
возраст их перевалил за тысячу лет. А вот идол, венчавший вершину холма, к
которому любил взбираться Крутов, исчез. И еще одна деталь неприятно
поразила Егора – раскоп. За кучей валунов у подножия кургана виднелось
целое поле свежевырытой земли площадью с волейбольную площадку.
Складывалось впечатление, что подножие и часть склона холма перекопали
любители старинных кладов.
Крутову вспомнился сон с человеческими руками, торчащими из разрытого
кургана, и настроение его упало.
– Пойдем, – подошел он к увлеченной видеосъемкой, раскрасневшейся
Елизавете, не отрывающейся от видоискателя камеры. – Скоро станет совсем
жарко, а мы еще не добрались до места.
Девушка с видимым сожалением закончила съемку, сменила кассету, и они
углубились в чащобный елово–сосновый лес, который Осип называл раменьем.
Однако до дубовой рощи добраться им не удалось.
Сначала путь преградила асфальтовая ленти дороги, о которой говорил
Осип, что она будто бы ведет аж до Минско–Московской трассы. Выйдя на
дорогу, Егор и Лиза посмотрели в одну сторону, в другую, потом друг на
друга, и Крутов покачал головой.
– Чудеса в решете, да и только. Кому понадобилось класть асфальт по
нашим болотам?
– Здесь недалеко начинается запретная зона, – задумчиво проговорила
девушка. – Какая–то воинская часть стоит. – Она помолчала, теряя
жизнерадостность. – Я слышала краем уха, что якобы это не то
экспериментальный военный полигон, не то военная лаборатория.
– От кого слышала? – подозрительно прищурился Крутов.
– От деда мого, – отрезала девушка и, видя, что он готов обидеться, с
неохотой добавила. – От Георгия слышала...
– А он откуда знает?
– У него очень широкий круг знакомств. – Лиза вдруг рассердилась. –
Что ты меня пытаешь? Я передаю только то, что сылашала.
– Дядька мне говорил, что к брату твоего мужа раз в месяц компания
приезжает на крутых машинах, поразвлечься, попариться в баньке. Не отсюда
ли?
– Ну что тебе до этого?.. – Елизавета замолчала, прикусив губу, потом
прямо посмотрела на флегматически рассеянное лицо Егора, призналась, –
знаешь, я об этом не думала. Может быть, ты прав. Но что из этого следует?
– Да ничего особенного. Я просто размышляю вслух. Но чует мое сердце,
странные дела тут у вас делаются. Ну, потопали дальше?
Они сошли с узкой асфальтовой ленты со следами протекторов (ездили на
каких–то тяжелых машинах), углубились в лес, однако через двести метров
уперлись в забор из колючей проволоки высотой метров в пять. Он был
двухрядным и добротным, сделанным надолго и прочно. Вмес–то столбов
использовались стволы деревьев, вершины которых были спилены. И вдоль
забора с той стороны Крутов увидел протоптанную тропинку, что говорило о
наличии живой охраны зоны.
– Похоже, белых грибов нам сегодня не видать, – глубокомысленно
сказал Крутов. – Но контора здесь устроилась серьезная, если судить по
дороге и колючке. Сними–ка эту изгородь на пленку.
– Зачем?
– Пригодится когда–нибудь.
Елизавета послушно подняла видеокамеру, и в тот же момент слева,
метрах в двадцати, раздался чей–то голос:
– Эй, телеоператоры, а ну прекращайте съемку!
По ту сторону изгороди зашевелились кусты акации, за деревьями
замелькали тени, и на свободное от кустов пространство вышли двое угрюмого
вида мужчин в пятнистых комбинезонах и беретах, с автоматами через плечо.
– Здесь снимать запрещено, – продолжал один из них, лобастый,
темноволосый, с глубокопосаженными прозрачно–серыми глазами и морщинистым
лицом. – Поворачивайте и валите отсюда подобрупоздорову.
– Кем запрещено? – полюбопытствовал Крутов, сразу оценив
профессиональную подготовленность охранения: один прикрывал второго, а оба
двигались по–особому гибко и свободно.
– Не твоего ума дело. Сказано – поворачивай, значит поворачивай.
Второй, что шел сзади, худой и горбоносый, со впалыми щеками
дистрофика, но жилистый и сильный, коснулся спины напарника и кивнул на
нож в руке Крутова, который тот не успел спрятать. Они о чем–то
заговорили, понизив голос, в то время как Егор и Елизавета,
переглянувшись, начали отступление. Тогда морщинистолицый окликнул
Крутова:
– Эй, малый, а ну подойди ближе.
– Зачем? – оглянулся Егор.
– Кидай сюда свой ножик.
– Иди, не останавливайся, – одними губами бросил Крутов девушке, сам
же приостановился на секунду.
– А больше ты ничего не хочешь, лягушка пятнистая?
– Двигай сюда, я сказал! – Часовой заученным движением снял
«калашников» с плеча, поднял ствол и спустил скобу предохранителя. – Не то
уложу на месте!
– Какой ты храбрый, – хмыкнул Крутов, подбрасывая бетдаггер с особой
подкруткой, поймал нож и одним точным безошибочным движением воткнул его в
чехол на поясе. – Может, посоревнуемся, кто окажется быстрей, ты или я?
Парни переглянулись, и в то же мгновение Крутов взял темп и исчез
в кустах, догоняя ушедшую вперед Елизавету. Наверное он произвел
впечатление на сторожей за колючей проволокой, а может быть, они только
пугали грибников, во всяком случае, стрелять вслед молодой паре они не
стали.
– Зря ты их дразнил, – сказала девушка, когда они снова выбрались на
асфальтовую дорогу. – Таким, как они, ничего не стоит убить человека.
– Здрасьте, – поклонился Крутов, – с какой это стати я должен был
отдать им нож? И с какой это стати они открыли бы огонь по мирным
гражданам? Партизанские войны в этих краях кончились еще в сорок четвертом
году.
– В сорок третьем.
– Тем более. Кстати, куда ты так спешишь? Во–первых, мы не
завтракали, во–вторых, не набрали боровичков. Я знаю еще одно место
неподалеку, завернем туда...
Елизавета замедлила шаг, но не остановилась, лицо ее стало хмурым и
озабоченным.
– У меня дурное предчувствие... – Она передернула плечами. – И оно
меня никогда не подводило. Что–то случилось в деревне. Пошли домой.
– Ну вот еще! Что там может случиться?
– Я тебя прошу.
Егор подумал, молча догнал ее и ускорил шаг.
В Ковали они вошли в половине одиннадцатого, сразу увидев столб дыма
посреди села: дымилась куча угля и золы, оставшаяся от коммерческой
палатки. По деревне ходили потерянные жители, многие из них, в основном
женщины, собрались возле Гришанковой хаты, у которой были выбиты стекла.
Во дворе дома стоял «уазик» скорой помощи, на земле лежал человек в
окровавленной рубашке, а над ним склонились двое мужчин в белых халатах.
– Что случилось? – спросил Крутов у женщин возле соседнего дома, ища
глазами своих, потом увидел на улице четкие следы колес и понял, что в
деревне побывала банда на мотоциклах. С плачем к нему кинулась тетка
Ксения, за ней подошла сестра Лида.
Через минуту он узнал, что Осипа и Аксинью подстрелили подонки,
ворвавшиеся в село, и что обоих уже увезла машина реанимации. Пострадали и
коммерсанты: одного из них, смуглолицего Гафура, ранили в грудь и в ногу,
второму – старшему из продавцов, проломили голову; именно он и лежал в
палисаднике у дома. Бориса, брата мужа Елизаветы, в момент нападения в
деревне не было, прибыл он буквально за минуту до возвращения Крутова и
Лизы из леса и на их появление лишь бешено сверкнул глазами. Подходить к
ним не стал.
– Когда они уехали? – спросил Егор, прижимая к себе плачущих женщин,
вдруг понимая, что его план мирного отдыха на природе рушится на глазах.
– Еще девяти не было, – опомнилась сестра Лида, вытирая слезы.
– Я пойду к своим? – тихо проговорила Елизавета.
– Иди, – кивнул Крутов, добавил торопливо, – расспроси там, что они
видели. Сколько их было?
– Человек двадцать, – еле выговорила бабка Ксения.
– Семь или восемь, – покачала головой Лида. – Все такие черные,
страшные... на таких огромных мотоциклах... полезли по домам, стали
отбирать деньги, еду... Дед Осип шуганул одного, а дружки полезли в драку.
Он за ружье, они за автоматы...
– А бабу Аксинью как подстрелили?
– Ее не подстрелили, сильно побили. Она вступилась за деда... один
ударил ее ногой, потом прикладом...
Крутов стиснул зубы. В голову шибануло волной ненависти, в глазах
поплыл кровавый туман. Усилием воли он задавил ненависть, голова стала
чистой и холодной. Не обращая внимания на причитания и вопросы бестолково
суетящихся женщин, он быстрым шагом направился к дому и сразу же
обнаружил, что колеса его «рено» пробиты. Догонять бандитов было не на
чем. Присев на корточки, Егор потрогал спущенные шины, выругался сквозь
зубы и вдруг услышал шаги. Стремительно обернулся.
На него из–за свежесобранного стога сена смотрел светловолосый
молодой человек, в котором он не сразу узнал нового знакомого, Панкрата
Воробьева.
