Предложение о Сотрудничестве
Домой Вахид Тожиевич приехал в четыре часа утра, но спать уже не
ложился, лишь провел получасовой сенас медитации, настраивающий организм и
восстанавливающий силы после любой тяжелой работы. Позанимавшись со
снарядами в спорткомнате, он влез в ванную и включил душ, вдруг вспомнив
свое детство.
Родился Вахид Тожиевич в Фергане, в узбекской семье, в пятьдесят
третьем году, в год смерти Сталина, хотя сей факт никак не отразился на
его личной судьбе. В детстве он любил подвижные игры, с удовольствием
бегал, лазал по деревьям, нырял в арыки, для остроты ощущений мог
перебежать дорогу перед близко идущим автомобилем или отправиться ночью в
какое–нибудь глухое место, чтобы встретить привидение.
Такие забавы естественно доставляли родителям немало волнений и
головную боль, однако мальчишка об этом не задумывался, впоследствии так и
не привыкнув думать о других. Рос он любимцем отца, с матерью у него
складывались просто ровные отношения. Он выслушивал ее наставления, в
споры не вступал, но поучения выполнял далеко не всегда.
Читать будущий Посвященный в тайны Внутреннего Круга начал с трех
лет, увлекся приключениями и фантастикой, наиболее соответствующими его
беспокойной натуре видами литературы. В шесть лет пошел в школу, развитый
не по годам, и в тот же год отец привел мальчишку в первую в его жизни
спортивную секцию – легкоатлетическую; к тому времени они уже переехали в
Алма–Ату. Но легкоатлетом Вахид не стал. В восемь лет он был замечен
тренером национальной сборной Узбекистана по боксу и приглашен в команду,
с чего и начал свою карьеру мастера боевых искусств.
В десять лет отец познакомил его с иранцем Самаком, потомком айяров,
еще в тринадцатом веке создавших тайную организацию «мусульманского
ниндзюцу». Иранец обучил его всему, что знал сам. Айяров не зря нанимали
местные власти в качестве полицейской и военной разведки, а также для
диверсионных и террористических актов, освобождения пленников и захвата
«языков». Айяры умели практически все, что позднее стали культивировать у
себя на родине японские ниндзя: проникать в закрытые помещения и даже в
крепости; набросив аркан на выступ стены, мгновенно взбегать на нее;
открывать любые замки; пользоваться системой колодцев и водостоков;
производит подкопы и разбирать фундаменты, протискиваться в небольшие
отверстия и узкие щели, и так далее, и тому подобное. Естественно,
научился всему этому и молодой Самандар.
В пятнадцать лет он попал во Вьетнам (отец получил туда назначение в
составе отряда советских военных инструкторов) и три года занимался
вьетнамскими видами рукопашного боя во туат и вьетводао, восхитив
наставника своим быстрым ростом. К этому возрасту Вахид уже владел
английским, вьетнамским и корейским языками, и читал запретную по тем
временам оккультную, мистическую и эзотерическую литературу. Учитель –
буддийский монах Вонгван нашел его сам.
Два года Самандар провел в буддистском монастыре Хваран на севере
Кореи, изучая стили борьбы субак, куксуль и тхэкк„н, затем переехал в
Китай, где еще два года занимался кэмпо стиля харимау под руководством
мастера Юй Ван.
В тысяча девятьсот семьдесят пятом году Вахид вернулся в СССР,
поступил в Алма–Атинский госуниверситет на философский факультет и
закончил его в восьмидесятом, будучи уже известным в Средней Азии
специалистом по восточным единоборствам. В восемьдесят первом он снова
уехал в Китай, где овладел кунгфу и дим–маком – мастерством точечных
ударов, а оттуда переместился в Малайзию, за год освоив один из самых
загадочных – для непосвященных – направлений стиля пенчак–силат – силат
буах, «смертельный силат».
За семь лет Самандар объехал чуть ли не всю Восточную Азию – от
Японии и Тайланда до Индии и Индонезии, и вернулся в Союз мастером, равным
которому набралось бы в Азии не более десятка человек. Но об этом знали
очень немногие люди, в том числе адепты Круга, заметившие
целеустремленность молодого человека, его подготовку, интерес к эзотерике
и готовность к духовному контакту. В девяносто первом году, накануне
развала СССР, Самандар стал Посвященным I ступени Внутреннего Круга и
переехал из Алма–Аты в Москву, где возглавил институт азиатских
единоборств, впоследствии ставший Международным исследовательским центром
боевых искусств.
Достигнув пятидесятилетнего рубежа, Вахид Тожиевич так и не женился,
уж слишком тщательно он подходил к выбору подруги жизни. Ему была нужна
женщина с богатым духовным миром, послушная, аккуратная, чистоплотная в
быту и красивая. Таковых долго не находилось, а когда он наконец
познакомился с Ульяной Митиной, ставшей Посвященной в двадцать пять лет,
то есть – непозволительно молодой, и готов был предложить ей руку и
сердце, появился Василий Балуев, ганфайтерволкодав, сотрудник ФСБ, мастер
рукопашного боя, и Ульяна, и без того питавшая к Вахиду Тожиевичу лишь
дружеские чувства, и вовсе перестала смотреть на директора МИЦБИ, как на
представителя мужского пола...
Приняв ванну, Вахид Тожиевич придирчиво осмотрел себя в зеркале,
увидел мускулистое, без капли жира, смуглое, сильное тело, пожал плечами и
оделся. Не то, чтобы он не понимал женщин – он не понимал Ульяну,
обратившую внимание на Балуева, человека безусловно одаренного, но не
более самого Самандара и к тому же не посвященного в тайны Круга. О том
же, что девушка нашла в Балуеве, кроме молодости и настырности, Вахид
Тожиевич размышлять не любил. Да теперь это и не имело значения. Десять
лет назад Ульяна ушла в «розу реальностей» вместе с Соболевым, Иваном
Парамоновым и Кристиной, и соперникам, стечением обстоятельств
превращенным в сотрудников и единомышленников, возродившим «чистилище»,
делить стало нечего.
После ванной Вахид Тожиевич уселся в кабинете на циновку в позе
лотоса и провел еще один сеанс медитации, тренируясь в переносе сознания
на «брюшной уровень».
В конце двадцатого века ученые–нейробиологи обнаружили у человека еще
один нервный центр, так сказать, своеобразный мозг, тесно связанный с
двумя другими – головным и спинным. Располагается этот центр, по сути –
нервная система, в брюшной ткани, устилающей внутренние стенки пищевода,
желудка, тонкой и толстой кишок, а представляет собой он сеть нейронов и
вспомогательных клеток, обменивающихся между собой сигналами. И хотя
количество нейронов в брюшном центре меньше, чем в спинном мозге, он так
же способен запоминать информацию, учиться на опыте, влиять на эмоции.
Вахид Тожиевич сделал настоящую революцию в собственном организме, когда
научился в экстремальном режиме перебрасывать сознание на «брюшной
уровень». Теперь он мог не бояться ментальных нападений, астральных атак и
психоэнергетических разрядов, в том числе выстрелов из гипногенератора
«удав». Но этим своим открытием Самандар не поделился ни с кем, даже с
Котовым, полагая, что секрет, известный двоим, уже не является секретом.
Вряд ли Вахид Тожиевич прошел бы двухступенчатое испытание «пяти
принципов» ниндзя: ступень отрицания го–дзе – «пяти слабостей» и ступень
отказа от го–йоку – «пяти желаний». В го–дзе входили тщеславие,
горячность, трусость, лень и мягкотелость, а Вахид Тожиевич был тщеславен,
хотя и скрывал это. В го–йоку по мнению адептов ниндзюцу входили голод,
секс, удовольствия, жадность, гордыня, и если первые четыре желания
Самандар мог укротить, последнее из них – гордыня, так же была присуща ему
с рождения. Изредка она давала о себе знать, отталкивая людей, и,
возможно, была одной из причин, удержавших когда–то Ульяну от близости с
директором МИЦБИ.
Испытав удивительное ощущение «осьминога в кипятке», – так сознание
отражало восприятие мира брюхом, – Вахид Тожиевич перешел в состояние
релаксации* и сел за рабочий стол, включая компьютер. По утрам он обычно
занимался кое–какими научными и эзотерическими изысканиями и расчетами,
что можно было бы назвать хобби.
* Состояние релаксации характеризуется мышечным расслаблением, успокоением дыхания и сердца, сосредоточением внимания на телесных ощущениях.
Во–первых, он разрабатывал собственную «теорию расходимости и
отражения реальностей», представлявшую все реальности «розы» как отражения
Материнской реальности. Работа продвинулась далеко и единственное, что ее
тормозило, так это неизвестность нахождения Материнской или, как ее еще
называли, Фундаментальной реальности.
Во–вторых, Вахид Тожиевич писал Историю войн человечества с момента
его зарождения, то есть от начала Великого Изменения, когда Монарх Тьмы
проделал эксперимент над отрядом Блаттоптера сапиенс, превратив его в хомо
сапиенс. Войны в представлении Самандара, а точнее – непрерывная война
человечества с самим собой, была единственным стержнем Истории разума, без
коего этот разум просто не смог бы развиваться.
И наконец последнее, чем занимался Вахид Тожиевич в свое
удовольствие, был поиск выхода на Доцивилизацию, предшествующую не только
цивилизации Инсектов, но и Аморфам. Астрал об этом сведений не хранил, по
менталу гуляла легенда о Безусловно Первом, сдавшем земную реальность «в
аренду» Аморфам, и лишь Хранители точно знали, кто является Творцом
Вселенной, представлявшей собой «розу реальностей». Это же хотел знать и
Самандар. Правда, при этом он сомневался в необходимости походов в «розу»,
ставших возможными благодаря тхабсу Котова, который получил его в дар от
Соболева.
До шести утра он гонял компьютер и напрягал извилины, чувствуя себя
комфортно и раскованно. А в начале седьмого вдруг накатило такое ощущение
беды, что Вахид Тожиевич, не раздумывая, бросился из кабинета в ванную.
Едва он закрыл за собой дверь – в комнате рвануло!
Взрыв разворотил стену кабинета, внес дверь ванной внутрь, но
Самандар не пострадал. Чутье опасности и творческий настрой на сатори*
спасли его. Взрыв же означал, что по квартире директора МИЦБИ,
находившейся на седьмом этаже шестнадцатиэтажного дома кто–то выстрелил из
гранатомета.
* Сатори – прозрение, озарение.
Но это было еще не все.
Интуиция погнала Вахида Тожиевича дальше – из квартиры, потому что
гранатометчик успокаиваться не хотел и выстрелил еще раз, попадая в кухню,
и если бы Самандар не выскочил из ванной в коридор, его изрешетило бы
осколками. А на лестничной площадке его ждала засадная группа в количестве
пяти человек, вооруженных не только обычным огнестрельным оружием, но и
«глушаком», о чем Вахид Тожиевич узнал уже после того, как в него
выстрелили.
Вот когда пригодился его тренинг переноса сознания в «брюшной мозг».
Получив разряд, Самандар не остановился, на что понадеялись нападавшие, а
продолжал действовать на сверхскорости, хотя и не так эффективно, как мог
бы. Он достал одного из пятерки, одетого, как и остальные, по–летнему, в
обыкновенные брюки и рубашку с короткими рукавами, ушел от очереди
второго, все еще не решаясь пустить в ход отобранное оружие, и в это время
на площадку ворвались бойцы мейдера личной охраны Самандара, в течение
нескольких секунд разобравшиеся с нападавшими.
Стрельба прекратилась, наступила тишина. Самандар «вошел в себя»,
чувствуя тошноту и боль во всех нервных узлах тела. Сказал, морщась:
– Там внизу гранатометчик...
– Уже нет, – ответил командир мейдера Юра Шохор, бывший капитан
группы «Альфа». – Мы их засекли чудом, уж очень профессионально
действовали, без акцентирования намерений. Собрались по одному, гады...
Что дальше, комиссар?
Самандар оглянулся на дверь своей разгромленной квартиры, где
начинался пожар.
– Унесите всех, разберитесь, кто это и откуда, потом доложите.
– А вы?
– Я останусь. Сейчас сюда наверняка примчится милиция и будет очень
удивлена, если меня не окажется дома.
Шохор дал команду своим подчиненным, площадка почти мгновенно
опустела.
– На всякий случай мы будем рядом.
– Вызовите Котова.
Шохор кивнул и исчез.
Двери соседних квартир, выходящие в коридор,который вел к площадке с
лифтом, стали робко приоткрываться, соседи, напуганные взрывами и
стрельбой, начинали приходить в себя. Вахид Тожиевич вернулся в квартиру,
потушил разгоравшееся пламя и оценил масштабы разрушений. Вывод был
неутешителен: компьютерный комплекс разлетелся по кабинету на тысячи
осколков и восстановлению не подлежал; мебель тоже надо было менять
полностью; кухня и вовсе превратилась в голый склеп с грудами стекла,
битой пластмассы, щепы и тремя сплющенными, изрешеченными металлическими
пластинами, в которых с трудом можно было узнать волновую печь,
холодильник и электроплиту.
Спальня пострадала меньше, но утешением это был слабым. Потеря
компьютера и почти всей диск–библиотеки с базой данных ощутимо
ограничивало возможности Вахида Тожиевича в области «хоббийных»
исследований и его профессиональных интересов как директора МИЦБИ.
Документация «чистилища» тоже была уничтожена, но ее можно было
восстановить.
Котовы, Василий и Стас, приехали одновременно с нарядом милиции, но в
деятельность официальных правоохранительных органов не вмешивались, вполне
понимая, в отличие от представителей властей, что произошло. Лишь когда
следователь и эксперты закончили свои дела и ушли, и комиссары «чистилища»
остались одни, Василий, обойдя разгромленную квартиру и выглянув в проем
окна без рамы и стекол, присел рядом с хозяином на кровать в спальне.
– Ликвидатор? Или манипул Рыкова?
– Еще не знаю, ребята должны позвонить, они унесли трупы и двух
раненых из команды нападавших. Но скорее всего это люди ликвидатора, уж
слишком нагло действовала группа, не считаясь ни с чем.
– Что–то милиция тебя отпустила слишком рано.
– В принципе, они задали все вопросы, но все же пришлось внушить
главному следователю мысль, что некие бандиты просто ошиблись адресом. Эта
версия его вполне устроила. Хорошо, что мои парни успели унести трупы.
– Но огласки избежать не удастся. Завтра в газетах наверняка появится
заметка, что квартиру директора Международного боевого центра расстреляли
из гранатометов. Что должен будет подумать обыватель? Что означенный
директор – мафиози и с ним хотели разобраться конкуренты.
Самандар усмехнулся.
– Меня не волнуют заботы обывателя. Но съезжать отсюда наверное
придется. Жаль компьютер, кое–что из своих научных наработок я держал в
его оперативной памяти. – Вахид Тожиевич встал. – Сейчас дам команду
привести здесь все в порядок и сделать ремонт, потом поедем в центр. Надо
обсудить дела насущные. Кстати, не опасно оставлять меч... э–э,
синкэн–гата, дома? Вы же не взяли его с собой?
Василий и Стас переглянулись.
– Он в машине, в специальных ножнах.
Самандар движением брови выразил иронию.
– Вы не боитесь... оставлять его... в машине?!
Стас еще раз посмотрел на дядю и бросился вон из квартиры. Вскоре
раздался звонок по мобильному телефону Василия:
– Все в порядке, он на месте. Я подожду вас тут.
Самандар покачал головой, проворчал:
– Ох и наживем мы с ним хлопот... Как ты думаешь, Василий
Никифорович, что произошло там, в другой реальности? Почему на нас напали
птицы и звери из леса? Нас учуял кто–то еще?
– Может быть, и учуял, – нехотя ответил Василий. – Этот лес – явно не
лес, и он явно получил команду после нашего выхода в астрал. До этого
момента он хоть и шевелился подозрительно, но не обращал на нас особого
внимания. А тут словно с ума сошел. Видимо, и в самом деле придется
привлечь девчонку... то есть Светладу, в качестве эксперта по «розе».
– Когда собираешься идти туда снова?
– Как только Веня со своими орлами оборудует новый вход в МИР, в
километре от старого. Я уже дал задание.
Зазвонил уцелевший телефон Самандара. Вахид Тожиевич вышел в
прихожую, снял трубку, выслушал, и глаза его мгновенно изменили выражение.
– Бабуу–Сэнгэ! – сказал он, прикрыв трубку рукой.
– Выгони черта в дверь, он влезет в окно, – пробормотал изумленный
Василий. – Какого лешего ему нужно?
– Чего вы хотите? – сказал Самандар.
– Я знаю, что на вас готовится покушение, – зазвучал в трубке голос
координатора Союза Девяти.
– Уже, – лаконично сообщил Вахид Тожиевич.
– Искренне рад, что вы живы. Имеется настоятельная потребность
встретиться и обсудить одно интересное предложение.
– Что за предложение?
– При встрече, если не возражаете.
– Кто на ней будет присутствовать?
– С одной стороны буду я и Юрий Венедиктович Юрьев, с другой вы и
Котов. Дело не терпит отлагательств, а то, что вы отбили нападение, еще не
является гарантией, что ликвидатор успокоится на этом.
– Почему вы считаете, что это дело рук... гмгм, ликвидатора?
– Мы зря теряем время, Вахид Тожиевич.
– Хорошо. Когда и где?
– Через два часа у памятника Пушкину.
– Мы приедем.
Связь прервалась. Самандар подержал трубку возле уха, потом глянул на
бесстрастное лицо Василия.
– Он назначил нам рандеву.
