Черный Человек - Василий Головачев - Книжная Полка

Глава 4

Уже после второго путешествия по «струнным» трассам, связывающим Орилоух с «живыми» станциями метро на других планетах, Шаламов ощутил потребность делиться с кем–нибудь своими открытиями. «Черный человек», которого он не отпускал, таская за собой в качестве гида, живого справочника и просто собеседника, замкнулся в себе и все реже отвечал на вопросы, а скафандровый микрокомп не годился для роли сопереживателя и товарища, его забота не распространялась на душу хозяина. И тогда снова вернулась мысль посетить Землю и забрать с собой Купаву. Это был бы самый благодарный слушатель и сопереживатель из всех возможных, включая даже ученых–ксенопсихологов, а уж что показать Купаве – Шаламов знал.

Первый прыжок с Орилоуха после схватки с чужим автоматом, из которой Даниил вышел победителем, впервые воспользовавшись «универсалом», занес его в иную галактику, на планету, где царствовала электрическая жизнь. Ничего в ней не поняв, Шаламов стартовал снова и оказался за пределами местного скопления галактик, в которое входили и Туманность Андромеды, и галактики в Волосах Вероники, и Галактика, давшая жизнь Солнцу.

Орилоун–метро, выбросивший спасателя с «черным человеком» на поводке, с первого взгляда был установлен на небольшом по космическим масштабам скалистом планетоиде, изъеденном порами, как головка сыра. На самом же деле планетоид оказался чудовищным скелетом жившего некогда существа! В поперечнике скелет–планетоид достигал шестисот шестидесяти шести километров! Сам Шаламов, наверное, никогда не догадался бы, что это такое, новость сообщил ему маатанин, взволновавшийся на короткое время. Потрясенный спасатель долго не мог прийти в себя от неожиданности, бродя по «внутренностям» монстра, но не верить «черному человеку» не мог, маатане не были способны на ложь, да и на творческую фантазию тоже.

Исполин давно был мертв, сотни тысяч лет, но трансгресс–метро на нем работало исправно, как ни в чем не бывало, хотя от старости само превратилось в «скелет».

Не найдя на «трупе» ничего достойного внимания, Шаламов отправился дальше и вышел на Орилоухе, в незнакомом районе. Снова нырнул в «струну» мгновенной транспортировки и вылез под водой неизвестно где...

Потом были десятки голубых, красных, желтых солнц, гигантов и карликов, с планетами и без них, вращающихся вокруг черных дыр и нейтронных звезд, в шаровых скоплениях, в эллиптических, спиральных и не имеющих определенной формы галактиках. Однажды Шаламов вышел из метро, выращенного в системе квазара, и в течение суток любовался грандиозной картиной горящего обломка праматерии, сохранившегося с момента Большого Взрыва Вселенной.

А потом идущий внутри Шаламова процесс распада психики достиг той стадии, когда включение памяти «черного человека» стало уже не раздражающим, а приятным фактором, хотя сам Даниил не понимал, что при этом состояние озарения сопровождается устойчивым безразличием ко всему, что еще так недавно казалось интересным и волновало душу. Вспыхивающее восхищение быстро сменялось равнодушием, интерес к новым ощущениям гас, разгорался ненадолго и снова потухал; человеческая психика все еще боролась за власть внутри Шаламова, но силы были уже неравны – подсознание, принадлежащее маатанской психике, постепенно подчиняло сознание, и таявшему человеческому «я» все труднее было контролировать поступки хозяина. Спасти личность Шаламова могла только немедленная операция.

Вернулись головные боли, появилась тяга к обычной человеческой пище, несмотря на то что спасатель не был голоден, приспособив организм к прямому поглощению энергии, как это делали «черные люди».

Спустя неделю с начала путешествия Шаламов заметил, что за ним следует тот самый непонятный орилоунский автомат с «миллионом глаз», с которым он столкнулся еще на Страже Горловины, когда гнался за сбежавшим маатанином. На запросы «глазастый» фантом не отвечал, только смотрел, а когда Шаламов брался за пистолет – исчезал, словно понимая, к чему это может привести. Однако исчезал ненадолго, на час–два, чтобы потом выскользнуть из ниоткуда, как стеклянная змея, и превратиться в зыбкое полупрозрачное облако со множеством живых, внимательных, вразнобой мигающих глаз.

На вопрос Шаламова: что это такое? – «черный человек» ответил коротким: «Было всегда», – но пояснять свой ответ не стал. В конце концов спасатель привык к необычному преследователю, будто к детали пейзажа, и перестал обращать на него внимание: «глазастый» был безвреден и представлял собой скорее всего автомат–наблюдатель.

Почувствовав, что ему становится хуже, Шаламов решил серьезно поговорить с маатанином: многое из того, что всплывало в сознании из хранившихся в памяти запасов маатанских знаний, оставалось непонятным, хотя спасатель уже знал главное: кто такие маатане, как возникла их «цивилизация», что такое Орилоух и для чего создан Страж Горловины. Но оставались «темными» знания, передаваемые маатанами из поколения в поколение и не используемые ими в повседневной жизни; вот они–то и будоражили остатки человеческого любопытства Даниила. Ему казалось, найди он ответ на все загадки – и его болезнь прекратится сама собой, или он сможет вообще вылечить себя сам, без помощи хирурга Мальгина и земных врачей, поэтому Шаламов наконец перестал метаться по неизвестно кем созданной сети мгновенного масс–транспорта и попытался разговорить молчаливого «черного человека», полного непонятной тоски и скорби.

Вышли они в угрюмом дождливом мире с низкими, зеленоватыми тучами, нависшими над серо–коричневыми, рябыми от дождя водоемами и голой скалистой почвой, черной и блестящей от пленки воды.

Джордж определил, что вода в этом мире насыщена целой смесью кислот от серной до плавиковой, и Шаламов вынужден был вернуться в сухой грот метро: глазастый орилоунский автомат остался висеть снаружи – видимо, погода ему нравилась.

Шаламов уже знал, что «черные люди» не имеют имен, хотя это и не мешало им различать друг друга, но для определенности называл «своего» маатанина Отшельником.

– Послушай, старик, – просигналил он мысленно, свободно переходя на маатанский. – Я, конечно, мог бы оставить тебя помирать, коль уж тебе приспичило, но все же войди в положение, мне тяжело носить в себе драгоценный груз, не зная, как и где его можно применить. Откуда пришли ваши хозяева, Вершители, как ты выражаешься, я понял, но зачем они оставили вас одних? Да и орилоунов тоже? Бросили за ненадобностью или рассчитывали вернуться? И почему тогда не вернулись? Ведь прошли уже тысячи лет, если не миллионы.

– Маатане давно перестать быть теми, кем их создали Вершители, и хозяев у них нет.

– Обиделся? А с виду камень камнем. Ладно, мне все равно непонятно, зачем эти самые Вершители прорвались в нашу Вселенную из своей, сотворили вас, орилоунов, колоссальную систему мгновенного перемещения, охватившую десятки галактик, и ушли. Кстати, ты на самом деле, не знаешь, что это за «мешок с глазами» сопровождает нас?

– Так было всегда. Сначала появились они, потом Вершители. Сделать Орилоух. Орилоуны создать нас... мы искусственные существа.

– Ну, это я знаю. М–да, понятно... что ничего не понятно. Как хоть выглядят Вершители? Ты их видел?

– Они везде и нигде, они могут быть всем и ничем, от атома до звезды, они принимать любой облик...

– Ну–ну, не пересказывай только всю свою религию, я сыт ею по горло. Похоже, вы деградируете, Отшельник, вас хватило только на то, чтобы создать религию, а запасы знаний, добытые для вас Вершителями, вы умудрились запихнуть в себя и забыть про них. Зря я тебя таскаю за собой, плохой ты помощник, а гид и вовсе никудышный. Кто бы мог заглянуть мне в башку и выпустить на волю все, что там записано?..

Шаламов вздохнул. Его мутило, голова раскалывалась от боли, хотелось принять душ, выпить молока и лечь спать в чистую, благоухающую свежестью постель, хотя, с другой стороны, он отлично знал, что ни в чем таком не нуждается.

– М–да, вахлак ты, Отшельник, прости меня, Господи! Сколько в тебе запасено информации – а поговорить не о чем.

– Не видеть смысла, хомо.

– Зато я вижу, дубина ты стоеросовая! Мне на Землю надо, хочу забрать с собой... свою половину, а ты не хочешь помочь.

– Что значит «свою половину»? Ты – не есть целое?

– Не поймешь. Она поможет мне, да и вдвоем веселей будет. Как туда добраться? Можно ли нащупать канал связи с метро на Земле?

– Попросить орилоуна, он доставить тебя, куда надо.

– А разве орилоунские метро соединены не случайным образом?

– Это не есть рационально. Каждый соединяться с каждым.

Шаламов присвистнул.

– Ну и дурака же я свалял! Надо было раньше сообразить. Что ж, лучше поздно, чем никогда. В таком случае поехали домой. И не возражай, не поможет. Побудешь гостем, покажу Землю, нашу жизнь. Ведь тебе все равно, где помирать?

– Снова хомо упоминать этот странное понятие «помирать», хотя я и понимать, о чем идти речь. В лексиконе маатан нет такое понятие, и, если маатанин терять интерес к жизни или исчерпать лимит бытия, это не значит, что он хотеть собраться «помирать».

– Отшельник, не надо выкомуривать, нагнетать страсти вокруг маатанской смерти, ваша «философия» мне известна. Я мог бы вообще с тобой не церемониться, зная, кого спас у Горловины, а я, как видишь, еще довольно вежлив с тобой.

– Хомо, твоя половина во мне заставить меня много переосмыслить, и я тоже не мочь поступать так, как поступить бы на мое место любой маатанин. Но все же ты не знать, как умирать маатанин. Это опасно для всего твои сопленники, не только для ты один. Еще ни один маатанин не умирать в эта Вселенная. При достижении предела бытия в нас просыпаться вторая целевая программа, и мы уходить в тот мир, откуда прийти Вершители. Мой срок близок очень, весьма, сильно, я должен уходить, не задерживать меня. Да!

– Подождешь, – буркнул осоловевший Шаламов. – Отпущу, когда объяснишь все, что я храню в своем сейфе. – Спасатель шлепнул себя ладонью по затылку. – Кстати, почему ты полез в Горловину? Разве ваше собственное маатанское метро, этот ваш Хранитель Пути, не мог доставить тебя Вершителям? Или куда ты там собрался?

– Нет остаться только два, может быть, три живой орилоун, способностью к выводу в иную вселенную через «серую дыру», да и то они больные и мочь необратимо трансформировать уходящего.

– Посмотрим. Любопытно будет взглянуть на мир Вершителей, да и на них самих. Первым делом я спрошу, чего им у нас было надо. Пришли, покрутились, бросили своих слуг и ушли. Ну что, вперед? Кстати, наш «глазастый» призрак–преследователь, кажется, отстал наконец. Послушай, Отшельник, а что, если я спрошу у него, он поможет?

Маатанин не ответил.

Пожав плечами, Шаламов, подбадривая себя, пропел дурным голосом: «Где над омутом синеет тонкий лед, там часочек погощу я, кончив лет» [И. Анненский.], – и нырнул в открытую дверь чужого метро.

Боль внезапно отступила, сменилась волной возбуждения, и Шаламов, с трудом пробившись из внутренностей метро наружу сквозь забитый песком, грязью и льдом выход, даже засмеялся, увидев над головой темно–синий купол неба с полосой Млечного Пути.

– Слава Богу, дома! Слышишь, Отшельник? Красиво у нас, на Земле? Кажется, вылезли мы где–то в северных широтах, в зоне мерзлоты.

– Я плохо видеть, у вас сильно темнота.

– Извини, я забыл, что ты видишь в другом интервале спектра. У вас, на Маате, тоже не очень–то светло, с моей точки зрения. Теперь держись, я буду действовать по своему усмотрению. Рано или поздно нас, конечно, засекут, поэтому действовать надо быстро, не хочу я объяснений с властями. Одно хорошо, что ты есть не хочешь и на горшок не просишься, это великое преимущество маатан перед людьми.

Понял ли «черный человек» грубоватый юмор Шаламова, неизвестно, но возражать не стал. При свете звезд на фоне земного пейзажа – тундра, край озера, приземистая березовая роща неподалеку – маатанин выглядел настолько необычно, что Шаламов возблагодарил Его Величество Случай за прибытие в полночь. До утра они успеют найти транспорт и упрятать бесформенную глыбу вместе с ее «гнездом». «Черный человек», конечно, не ведьма на метле, но встреча с ним любому нормальному человеку может стоить сердечного приступа: что издали, что вблизи – нечистая сила, да и только!

Шаламов ухмыльнулся и, пристроив на теле маатанина свой скафандровый «динго», превратил того в двухметровый снежный ком. Затем утопил скафандр в озере, приметив место, с неведомым доселе наслаждением искупался сам, хотя вода была по человеческим меркам исключительно холодной, и принялся искать транспорт. Через полчаса дежурный куттер общетранспортной инспекции доставил его к станции метро на Таймыре. Внушив пилоту, что он отвозил влюбленную парочку, Шаламов отыскал кабину для «негабаритных» пассажиров и вышел в Брянске.

Купавы дома не оказалось.

Побродив по комнатам, Даниил сел на кровать и несколько минут размышлял, вспоминая ее поведение в последние дни перед его неудачным «кенгуру», жесты, улыбку и голос. Проснулась головная боль, а вместе с ней древние атавистические инстинкты ревности, обиды и пренебрежение нормами этики. Справиться с ними было нелегко да и не очень хотелось. В условиях постоянной внутренней борьбы двух психик и медленной, но растущей дезорганизации личности Шаламовым начинали командовать те стороны характера, о существовании которых он и не подозревал и которые остались в человеке от его общих предков по эволюционной лестнице – динозавров и хищных млекопитающих: индивидуализм, высокомерное сознание собственной исключительности, бессердечие и равнодушие. Правда, все эти черты пока еще сглаживались волей, сознанием и запасом лучших человеческих качеств, свойственных Шаламову в прежней жизни, врожденных и воспитанных, но моменты равновесия наступали все чаще и чаще, а сам Шаламов не способен был проанализировать свои мысли и поступки с точки зрения стороннего наблюдателя.

Мелькающие изредка сомнения в правильности принимаемых решений и мысль, что он что–то упускает из виду, что–то делает не так, таяли, как мираж, оставляя в душе саднящий след. И все же спасатель верил в свои силы, нося в себе знания, расшифровка которых позволила бы землянам решить проблему контакта не только с орилоунами и маатанами, но и с загадочными их прародителями, перекинувшими мост между двумя Вселенными еще в те времена, когда по Земле бродили мамонты...

Мальгин, подумал Шаламов с неприязнью... Купава может быть только у Мальгина... черт его побери! Он же ее до сих пор любит, это заметно невооруженным глазом. Но, с другой стороны, Клим исключительно щепетилен в вопросах чести, искренне считая меня своим другом. Не может он перемениться вдруг, не тот человек... «человек–да». М–да... А с третьей: меня уже могли списать с довольствия, погиб, мол, на Орилоухе, вот и развязали ему руки. Да он из простой заботы о ближнем обязан был забрать Купаву к себе, к тому же и ребенок его...

Шаламов вскочил, снова сел, но успокоился только после того, как обдумал план дальнейших действий. Хотя во время последней своей встречи с Мальгиным он и был не очень вежлив, тем не менее, помня изречение Бернарда Шоу: «Берегись того, кто не ответил на твой удар», – должником себя не считал. Ты сам во всем виноват, Клим, подумал он, я не отбирал у тебя жену, она ушла сама... по неведомому даже мне зигзагу настроения. А если думаешь, что я этому был дико рад, то глубоко ошибаешься. Это только со стороны кажется, да и тебе самому, что мы остались друзьями, на самом деле мы враги. Жаль, что ты этого не понял раньше. И кстати, мне Купава нужней, она это поняла. Если бы она была необходима тебе, она бы не ушла.

Спасатель вызвал городское транспортное бюро по обслуживанию населения и заказал грузовой куттер. Хотя шел второй час ночи, инк бюро не удивился вызову и пообещал подогнать машину через пятнадцать минут.

– Вот и все, – сказал Даниил «черному человеку». – Скоро мы будем далеко отсюда, осталось уладить кое–какие дела. У меня предчувствие, что ухожу я отсюда надолго. Юкиккирини [Навсегда, надолго.], как говорят японцы.

– Мне жаль тебя, – ответил с необычной, прорвавшейся вдруг совсем человеческой тоской и горечью маатанин.