Игнат Ромашин,
Инспектор-Официал Отдела Безопасности
Как я и ожидал, мой кабинет с номером 21 оказался пустым: двое
сотрудников отдела, с которыми я делил его рабочую площадь, еще с утра
отправились на объекты, у них были свои задания. Я сел за личный
стол–пульт, выбрал видеопласт для комнаты – светлый ясеневый лес и вставил
в проектор кассету видеозаписи, выданную Лапаррой. Запись началась с
происшествия на Ховенвипе... Спустя полчаса я выключил проектор, задумчиво
походил по «лесу» и взял в баре запотевший бокал соляра. Отпив глоток, сел
на диван «для гостей» и вытянул ноги, продолжая размышлять над тем, что
узнал.
Бригада «Аид» была создана при ВКС более тридцати лет назад в связи с
участившимися находками засекреченных и законсервированных сотни лет
назад, в двадцатом – двадцать первом веках, военных баз, складов и
лабораторий, а также могильников с радиоактивными и биологическими
отходами производства – всего пестрого наследия военно–промышленного
комплекса капиталистических государств. Примерно шесть лет эта бригада
работала по вызовам с мест, потом стала работать по архивным документам,
что повысило ее оперативность и позволило предотвратить многие беды,
влекущие за собой многочисленные человеческие жертвы. Нам с Витольдом
досталось расследование происшествия с одной из групп «Аида» – «Аид–117»,
прочесывающей Североамериканский континент. Группа обнаружила в архивах
упоминание о складе бактериологического оружия в Аризоне, в пустыне
Пейнтед–Дезерт, точнее – на территории памятника природы планетарного
масштаба Ховенвип, расположенного к северу от реки Сан–Хуан. Группа
вылетела в Пейнтед–Дезерт в составе девяти человек и не вернулась. Сигнала
тревоги она не подавала, оснований беспокоиться за ее судьбу не было –
специалисты в группе не раз выполняли аналогичные задания, да и технически
бригада «Аид» оснащалась лучшим из того, что мог дать технический гений
человечества аварийно–спасательной службе.
Лишь спустя сутки, когда связь с группой так и не восстановилась, на
место ее базирования вылетел техник контроля связи. Он нашел развороченный
взрывом вход в систему подземелий, нечто похожее на металлическую
многоножку трехсотметровой длины с головой, застрявшей в пещере, и восемь
трупов. Девятый член группы все же уцелел, но был без сознания, и его
срочно отправили на излечение в клинику «Скорой помощи» в Мексикан–Хате.
Останки металлического «насекомого» исчезли таинственным образом в тот же
день, и эксперты, прибывшие на место, решили, что технику контроля связи
«насекомое» померещилось. Обстоятельства гибели группы долгое время
считались тривиальными – утечка неизвестного вируса из обнаруженного
склада, но спустя несколько месяцев медиками экспертной комиссии «Аида»
было доказано, что никакой вирус не мог быть причиной смерти чистильщиков,
и дело передали в отдел безопасности УАСС.
Я допил сок и налил еще бокал. Задание меня заинтересовало, был в нем
некий таинственный элемент, шанс на открытие, несмотря на стандартность
завязки. Если люди погибли не из–за утечки отравляющих веществ или
вирусов, то появляется таинственная сила, о которой не известно ничего. И
что за «многоножка» длиной в триста метров померещилась технику связи?
– Невыясненные обстоятельства... – пробормотал я вслух. Тяга к
таинственному, романтика тайн влекла меня с детства, хотя я и не
признавался в этом ни друзьям, ни товарищам по работе. Не я выбирал
профессию спасателя–безопасника, она выбрала меня, когда я окончил
инженерно–физический институт и, казалось, выбрал путь. Но причин жалеть у
меня пока не было.
Я сел за стол и для начала записал на личный информ возникшие
вопросы: кто этот уцелевший из «Аида–117»? где он находится в данный
момент? не упоминается ли в документах архива заповедник Ховенвип в связи
с другими историческими мерзостями? и, наконец, не страдал ли техник
связи, обнаруживший погибших, галлюцинациями? Затем я связался с отделом
информационного обеспечения и попросил диспетчера выдать мне всю
информацию по делу «Аида–117». Через несколько минут копир выдал три
разноцветные таблетки видеозаписи. Я внимательно прочитал каждую,
заинтересовываясь все больше, потом выключил видеопласт и направился в
Центральный архив управления.
Пользоваться массивами информации архива мог далеко не каждый
работник УАСС. Предъявив роботу свой сертификат безопасника, я прошел в
длинный зал выдачи документации, три стены которого представляли собой
терминалы кристаллокартотеки, а посредине располагались ряды
столов–дисплеев с лючками копиров. Набрав код, я занялся поиском, отключив
все мысли, которые могли помешать работе. Однако поиск информации по моим
запросам затянулся, главный компьютер–архивариус долго консультировался с
«коллегами» параллельных банков информации, зато меня ожидала удача. В
архиве отыскался странный документ, касающийся Ховенвипа! В нем
говорилось, что где–то на территории заповедника почти двести лет назад
располагалась секретная лаборатория Института технологии
военно–космических сил США. Лаборатория носила название «Суперхомо», но
никаких секретных данных о профиле ее работы не нашлось. Не упоминалась
эта лаборатория и в других документах института. И все же я был доволен:
интуиция меня не подвела. «Суперхомо», лаборатория на Ховенвипе, склад
бактериологического оружия там же... и гибель чистильщиков! Случайность?
Я с ходу дал запрос о «Суперхомо» в Центральный архив Института
социологии Земли и повторил его спецотделу архива «Аида», хранящему все
данные о деятельности бригады за время ее существования, однако
немедленного ответа не получил.
Утомленный не столько лавиной информации, пропущенной через мозг,
сколько собственными фантазиями, я выключил дисплей и вспомнил об обеде.
В здании управления были и рестораны, и столовые, рассчитанные на
«вдумчивое вкушение пищи» и приятный отдых в компании друзей, но я любил
персоналки – одноместные кабинки для еды, где можно было, не стесняясь
посторонних глаз, вкусно и быстро поесть.
Опустившись на пятнадцатый – бытовой – горизонт, где витали
необычайно вкусные гаммы запахов, я с трудом отыскал свободную персоналку
(любителей есть в одиночку хватало) и заказал обед: прозрачно–розовый
бульон из жубо, к нему горку зажаренных ломтиков амарантового хлеба, по
преданиям – хлеба ацтеков, соленый папоротник, по вкусу напоминающий
жареные грибы, и напиток солар. Все это гастрономическое великолепие я
уничтожил за полчаса, сожалея, что не заказал бокал шампанского.
В два часа дня вернулся в отдел, скомандовал «Вольно!" вскочившему с
дивана стажеру и прыгнул в кресло метров с четырех, точно рассчитав
прыжок. – Как успехи, варяг?
Сосновский с хмурой неопределенностью пожал плечами. Лицо у него было
открытое, тонкое, нервное, подвижное, чутко и точно отражающее все
движения души. Сам же он был высок, массивен, с крупными ногами и руками,
белокур и голубоглаз, эдакий великан–викинг из древних скандинавских саг.
Правда, характер у Витольда отличался от характера настоящего викинга, и
лицо служило зеркалом этого характера.
В отделе он работал недавно. После моего возвращения из экспедиции
мать Витольда обратилась с просьбой к моему отцу принять сына в
управление. Отец сначала отшучивался, потом спихнул все на меня, и я
уговорил Лапарру взять Сосновского – младшего в резерв отдела стажером.
Ян, конечно, отнесся скептически к надеждам Вита стать спасателем, а тем
паче безопасником.
«Для безопасника Сосновский не годится, сказал Ян. – Слишком открыт и
эмоционален. От таких людей чрезвычайно трудно добиться той степени
сдержанности, которая необходима для работы в условиях непредсказуемой
опасности. Спасатель линейной службы из него, возможно, и вылупится,
но..." – «Он молод, – возразил я, – сырой материал. Это – иное дело». –
«Ну конечно; свежо и оригинально повторять, что время было другое,
отношение к обязанностям тоже..." – «Ладно, сдаюсь. Тебе виднее, ты его
рекомендовал, но я бы не торопился с выводами. Были случаи, когда в
управлении не удерживались куда более волевые и сильные натуры...»
Разговор этот я запомнил потому, что и сам сомневался в искренности
желания Витольда работать в управлении. Но отступать было некуда, и я
переложил груз сомнений на плечи времени.
– Постигаю премудрости ТФ–теории, – сказал наконец Сосновский, не
удержался принятого сдержанного тона и виновато посмотрел на меня. – Но
очень много непонятных формул!
Я засмеялся. В последнее время Витольд явно стал стесняться меня.
Раньше, до вступления в УАСС, он не стеснялся, потому, очевидно, что тогда
его действия не подпадали под власть моей оценки. Теперь же он не хотел
выглядеть в моих глазах абсолютным дилетантом и старался изо всех сил.
– Формул в теории тайм–фага действительно много, но мы постараемся
обойтись без них. Сначала слетаем на остров к месту происшествия. – Я уже
был там.
– Да? – удивился я. – Делаешь успехи. Когда же ты успел?
– Утром, сразу после получения задания. – Тогда рассказывай.
Сосновский тронул пальцами нижнюю губу – эту привычку я знал за ним с
детства, – заметил, что я за ним наблюдаю, убрал руку.
– Сверху это место напоминает карровый ландшафт: на свежем лавовом
поле пятно километра три в поперечнике, зеленоватого цвета, а вблизи
застывшая лава похожа на... полурастаявший кусок сахара – рыхлая, пористая
и хрупкая.
Я вспомнил, как десять лет назад впервые попал на полигон УАСС в
Австралии, под Маунт–Айзой, и мне показали поле экспериментальных пусков
ТФ–крейсеров. Поле было огромно, километров двадцать в поперечнике, и
напоминало гигантскую чашу изъязвленного зеленоватого студня: при ударе
скалярного ТФ–поля в момент трансформации корабля разрушаются межатомные
связи вещества, и любая материальная субстанция тает, как... действительно
как сахар.
– Понятно. Что еще интересного ты узнал? – Я поговорил с одним
туземцем – вполне интеллигентный парень, студент геофака, он сообщил, что
никакой ТФ–космолет с острова не стартовал, зато имело место любопытное
природное явление: ни с того ни с сего возбудился старый вулкан острова,
лава пошла по северному склону, а потом вдруг извержение прекратилось,
словно его выключили. И главное, лава остыла буквально за пять минут,
будто ее охлаждали специально жидким кислородом. И пятно «студня»
появилось на лаве именно в момент остывания.
– Откуда он знает такие подробности? – Я же говорил – он студент
геофакультета Исландского университета, проходит практику, изучает
особенности строения вулканов, а на Сан–Мигел его направили руководители
практики. А еще он клялся, что видел торчащую из лавы странную штуковину
длиной в полкилометра, похожую на скелет динозавра. Правда, «скелет» на
вторые сутки пропал, рассыпался или растаял, но что он был – парень готов
доказать.
– Интересная информация. – Я вдруг вспомнил рассказ техника связи о
«металлическом насекомом» на месте гибели «Аида–117», оно тоже растаяло на
другой день. Странные галлюцинации у этих ребят, очень странные... Связи
вроде нет никакой, но почему Лапарра вскользь заметил, что Сан–Мигел может
быть связан с Ховенвипом? Чем и как? Между ними тысячи километров...
– Планы у нас несколько меняются, остров подождет. Я тоже раскопал в
архивах любопытную информацию по нашему второму объекту, Ховенвипу.
Оказывается, в тех местах когда–то была скрыта странная лаборатория –
«Суперхомо». Слышал о такой? Сосновский помотал головой.
– И я тоже. Пока я буду разбирать материалы «Аида», покопайся в
личном деле Зо Ли, того парня, который уцелел. Выясни, где он сейчас, что
помнит, подробности какие–нибудь... в общем, все, что сможешь. Задание
понятно?
– Так точно, – вытянулся Сосновский, начиная ощущать себя детективом.
– Разрешите выполнять?
Ну–ну, не увлекайся, – понизил я голос. – Этот человек –
пострадавший, волновать его нельзя. Кстати, дай–ка мне координаты твоего
туземца с Сан–Мигела.
Арманд Элсландер, голландец, – с готовностью ответил Витольд,
демонстрируя неплохую память. – Живет в Роттердаме, улица Нью–Пульвир,
сорок один – четыреста сорок девять. – Молодец!
– Рад стараться! – расплылся от удовольствия Витольд и исчез.
В этот момент виом, запрятанный в нише над столом, воспроизвел
кабинет Лапарры напротив и его самого у стола.
– Ты один?
Я кивнул.
– Расскажи–ка подробнее, что случилось на сааремском пляже. Свои
ощущения, впечатления... замеченные странности. Я удивился, но виду не
подал.
Мы шли на серферах, ветер сначала дул к берегу, потом повернул,
приходилось лавировать, напрягаться, и поэтому я, наверное, не сразу
среагировал... вернее, реагировать–то и не на что было. Почувствовал
духоту, нечто подобное испытываешь в парилке в бане, стало неуютно, как...
в сыром, но безводном колодце, я ползал по таким на полигоне ВВУ.
Лапарра мигнул, не меняя выражения лица. – Потом... резко похолодало.
Словно пошел невидимый ледяной дождь. И это ощущение было, пожалуй, самым
сильным и оставалось до конца, то есть до взрыва лифта. – А потом оно
сразу исчезло? – Не помню. Когда взорвался лифт, я перестал прислушиваться
к своим ощущениям. Поймал пинасси – туда...
– Ага. – Лапарра походил по кабинету, сел. – Холодно стало, значит.
Прекрасно.
Я молча смотрел на него, стараясь не выдать своего полнейшего
недоумения. Ян редко говорил загадками, но коль уж говорил, значит,
случилось нечто из рук вон выходящее, в чем он еще не разобрался сам.
Лапарра искоса посмотрел на меня. Он прекрасно ориентировался в моих
чувствах, да и не только в моих. Просто уму непостижимо, как точно он мог
оценить человека с первого взгляда! Не знаю, какое у него сложилось мнение
обо мне, но, видимо, все слабости мои он знает наперечет.
– Прекрасно в том смысле, – поправился начальник отдела, – что
укладывается в полотно моих умозаключений. Теперь поделись впечатлениями
от «стрекозиных крыльев», выросших на останках лифта.
– Впечатлениями? – пробормотал я, вспоминая. – Я поначалу глазам не
поверил. Когда мы примчались с Витольдом к лифту, перевалив через цепь
холмов, там уже висела модульная связка спасателей: четыре «Иглы» и
базовая «Катушка»; ребята примчались так быстро потому, что их база
находится практически рядом, в Орииссааре.
Склады догорали, мы было сунулись помочь, и в этот момент... да, было
все еще довольно холодно, это я помню хорошо–.. так вот, в этот момент из
всех разбитых взрывом сооружений лифтового комплекса с шипением вылезла
пенистая белая масса и вытянулась вверх и в стороны, образовав
полупрозрачные, с четким рисунком тонких жил внутри плоскости. Ни дать ни
взять – «стрекозиные крылья», разве что размером в несколько тысяч раз
больше.
– М–да. – Лапарра снял с меня тяжесть взгляда своих прозрачных глаз,
в которых затаилась не то боль, не то усталость. – Чертовщина, да и
только! Масса равна нулю... а? Ладно, продолжай действовать по плану.
Кстати, там, на пляже, ты больше ничего не заметил... подозрительного? Я
честно напряг память.
– Пожалуй, ничего... Разве что один из экспертов сказал, что ударная
волна взрыва должна была докатиться до пляжа, и кто знает, чего бы она там
натворила. Однако этого не случилось. Эксперт был весьма удивлен, я тоже.
– Еще?
– Еще? Гм... да вот, пожалуй, не знаю, стоит ли внимания... Шум на
пляже поднялся невообразимый, все куда–то бегут, кричат, на три четверти
отдыхающие – женщины и дети, а этот стоит одетый и смотрит совершенно
спокойно...
– Кто – этот?
– Мужчина, примерно моих лет, невысокий, смуглый, а лицо интересное:
скуластое, неподвижное, как маска. Вероятнее всего – уроженец
Юго–Восточной Азии.
Лапарра встал, глаза его странным образом изменили цвет – поголубели.
Такое с ним я видел только однажды, когда в отдел пришло сообщение о
гибели его друга. Он несколько мгновений смотрел на меня так, что я даже
перепугался неизвестно отчего: смотрел тяжело, пристально, но не
прицельно, не видел он собеседника в этот момент, и протянул руку к столу.
В моем виоме «откололась» часть изображения, появился человек, в
котором я с некоторым трудом узнал давешнего незнакомца с сааремского
пляжа.
– Он?
– Откуда ты его знаешь? Кто это?
Лапарра выключил проектор.
– Это Зо Ли. До связи.
Я очутился один в пустой комнате, оглушенный поднявшимся в голове
тарарамом.
Зо Ли, чистильщик из отряда «Аид–117», единственный свидетель
трагедии на Ховенвипе... Почему он объявился на пляже в Сааремаа? Впрочем,
пути человеческие неисповедимы. Ведь оказались же мы с Витольдом там в тот
же самый момент.
– Думай, голова, – сказал я своему умеренно надоевшему отражению в
зеркале стены, – картуз куплю...