*** *** ***
Едва вышел Домкрат, последний из обмененных ночью агентов, Коршунович
поднял тяжелый взгляд на Лутченко.
– Ну, – спросил он чуть погодя. – И что ты обо всем этом думаешь?
Лутченко зябко повел плечами, несмотря на туркменские температуры.
– Даже не знаю – что думать...
– А по–моему это все фигня, – неожиданно выдал Шабанеев из
облюбованного угла и беззаботно цыкнул зубом. – Лажа, иными словами.
– Поподробнее, пожалуйста, – Коршунович не говорил, Коршунович
требовал.
Шабанеев поудобнее умостился на раскладном походном стульчике и начал:
– Вот смотрите, Палыч... Что бы мы стали делать на месте ашгабатцев?
Для начала сформулируем их цели. Варге позарез нужно время, ручаюсь. Он
всеми силами тянул волыну перед операцией, это факт, не подлежащий сомнению.
Даже обмен этот несчастный, совершенно невыгодный противной стороне – не что
иное как затяжка времени. Нафига Варге еще один волк, если у него их уже
никак не меньше сотни?
Коршунович недовольно поморщился:
– Ваня, выражайся поприличнее, будь добр! А то наши умники отчет
президенту подсунут, не читая, а там твое «нафига» во всей красе...
– Извините, Палыч. Так я продолжаю. Итак, зачем, спрашивается, Варге
волк? Да не нужен он ему. А нам эти агенты были необходимы, дабы хоть
сколько нибудь прояснить обстановку в Ашгабате. Взглянуть, так сказать, на
переворот изнутри. Но ведь Варга тоже не ду... неглупый индивид. Он
прекрасно понимает, зачем нам эти агенты, и прекрасно понимает, что ради
этого мы даже согласны отнять у себя немножечко времени. Понимает он и то,
что отпуская агентов он, в сущности, ничем не рискует. Поскольку агентов
взяли либо ночью, либо под самое утро, и ничего особенного они не видели и
не знают. Напрашивается вопрос: если агентов все равно отпускать, то нельзя
ли извлечь из этого какую–либо попутную пользу? Вот, к примеру, легенда – я
умышленно говорю «легенда» – Домкрата. Ну не верю я в то, что при допросе
ему позволили бы таращиться на экран терминала. И эти... э... неумные паузы
и перешептывания... В общем, Палыч, режьте меня, колите, а пахнет это наспех
слепленной липой. Домкрату сознательно подсунули под нос дезинформацию и
постарались обставить это так, чтобы он поверил будто бы случайно ее
подслушал. Та же песня и с Методистом. Вы верите, что начальник охраны будет
с кем–то шептаться прямо у камеры с арестованным разведчиком?
– А ведь он прав, Палыч, – подал голос Лутченко. – У меня подобные
мысли тоже возникали, но я как–то опешил и отвлекся, когда услышал, что за
переворотом в Туркмении на самом деле стоит Сибирь. Слетел с мысли, увы...
– Так... – Коршунович на глазах терял мрачность и наполнялся охотничьим
азартом. – Стало быть, агентам других стран тоже была скормлена деза в виде
развесистой клюквы. И, ручаюсь, виновником переворота выставлялся другой.
Другая страна, то бишь.
– Именно! – воздел палец Шабанеев. – Пока мы будем разбираться да
выяснять отношения, Варга отсидится в тепле и уюте, сделает то, ради чего
выгадывает каждую секунду и...
Шабанеев умолк.
– Что и? – не выдержал Лутченко.
– А вот что – и, я пока еще не придумал. Но ситуационная логика в этом,
похоже есть.
– Так, – Коршунович хлопнул в ладоши. – Ваня, ты можешь
проанализировать информационный траффик от коллег по альянсу? На предмет
изменений в характере? Если кто–нибудь подозревает нас в двойной игре,
содержание сводок неминуемо должно измениться. Либо усохнуть, либо
наполниться водой, либо что–нибудь еще. Есть у тебя спецы по содержательному
анализу?
Шабанеев фыркнул:
– Разумеется, есть. Например, я сам.
– Так давай, шевелись, чего расселся?
Иван Шабанеев, жизнерадостный аморф–компьютерщик, мгновенно оккупировал
ближайший свободный терминал и немедленно слинковался со связистами и
аналитиками. Руки его порхали над клавиатурой полиморфа, и казалось, что в
данный момент они существуют отдельно от своего владельца.
Но Коршунович знал, что самое ценное в Шабанееве – не руки. Впрочем,
руки Шабанеева тоже высоко ценились.
«А я пока попробую тихо и задушевно побеседовать с Семенычем... –
подумал он. – С нашим доблестным генералом Золотых...»
Он снял с пояса спецмобильник и коснулся всего одного сенсора – прямого
вызова.
– Золотых, – тотчас отозвался знакомый голос.
Невольно Вениамин Коршунович вслушивался в этот голос, пытаясь уловить
новые интонации, натянутость или что–нибудь еще. Ведь сибирякам вполне могли
подсунуть версию, что во всей этой истории грязно играет именно Россия.
«Черт! – подумал Коршунович, медленно стервенея. – С Семенычем
приходится играть в гляделки–слушалки! Вынюхивать, а не думает ли он, что ты
его надуваешь... И пытаться понять, не пытается ли он уловить в твоем голосе
то же самое. С Семенычем, с которым черт знает сколько пройдено и бог знает
сколько выпито!»
– Семеныч, – сказал Коршунович тихо и устало. – Надо поговорить.
Срочно. Только с глазу на глаз и лично.
Золотых выдержал короткую паузу.
– Жду, – коротко сказал он. – Но торопись, снимаемся через десять
минут. И надеюсь, что дело того стоит...
– Бегу, – сказал Коршунович отключаясь. И выскользнул из–под наспех
натянутого над штабным «Изюбром» тента.
А потом действительно побежал.
Подчиненные, попадающиеся по дороге, округляли глаза и в немом
изумлении отшатывались.
«Черт! – подумал Коршунович с тревогой. – Нехорошо как. Майорам вэ–эр
бегать не положено! В мирное время бегущий майор вызовет только смех, а
сейчас, не иначе, панику...»
Но ему действительно нужно было срочно поговорить с генералом Золотых.
И от результатов этого разговора вполне могли измениться последствия
операции «Карусель–2».
