03: Область приложения
Когда массивные часы отбили половину восьмого, Арчи переоделся в
пограничное и в последний раз проверил снаряжение. Собственно,
снаряжения у него было – в одном кармане уместится... Нож, игломет и
жукопара. Ну, часы, подаренные Ником еще. Игломет Арчи поселил в
специальном кармане – на левом боку, чуть выше пояса. Нож сунул в
узкий карман на лодыжке. Нижняя часть кармана пряталась под голенищем
высокого шнурованного ботинка. Контейнер с жукопарой перекочевал во
внутренний карман куртки.
В прихожей Арчи добыл из–за зеркала карандаш, покрытый темным от
времени лаком, и клочок бумаги из тощенькой стопочки. Бумага когда–то
была школьной тетрадью, рассеченной ныне на листики размером с пачку
сигарет.
«Мама, я уехал, – написал Арчи, на всякий случай изменив почерк. –
Экстренный вызов. Твой Ирч.»
Нечасто Арчи исчезал из дома таким образом – последние лет десять
он там бывал настолько редко, что дом даже сниться перестал. Но те
несколько раз, когда все же приходилось исчезать – всегда оставлял
лишь короткую записку, и всегда подписывался детским прозвищем. И
сейчас, покидая не родительский дом в Крыму, а оставшееся без хозяев
дедово гнездо, почувствовал, что изменять этой привычке ни в коем
случае нельзя. Не то нарушится что–то очень хрупкое и святое, нечто
такое, что ни в коем случае нельзя нарушать.
В последний раз окинул взглядом комнату – бывший дедовский
кабинет. Древнюю, как сам дом, мебель. Потемневший свод потолка и
старомодный светильник, приживленный к потолку. Подслеповатое
маленькое оконце – когда–то такие были традиционными и здесь, в
Сибири, и еще много где в Евразии. Прежде Арчи гостил здесь только
однажды, лет двадцать назад, еще ребенком, жизнерадостным толстеньким
щеном. В этом кресле тогда сидел дед, и сабля на ковре над кроватью не
была тогда настолько тусклой...
Усилием воли отогнав внезапно нахлынувшие воспоминания, Арчи
прошел вдоль книжных полок, машинально провел пальцами по шершавым
корешкам, и бесшумно отворил входную дверь.
Уходить он решил задами, чтоб меньше кто видел. Выскользнув во
дворик, хоронящийся под сенью старых деревьев, оглянулся. Ни матери,
ни соседей во дворике не оказалось. И хорошо.
Арчи быстро миновал опасно покосившуюся поленницу, неизменные
сарайчики в самой глубине двора и перемахнул через добротный,
сработанный еще молодым дедом забор. Узкая щель между забором и
соседской оградой вела к переулку – здесь обильно росла крапива и
гигантские лопухи, и кое–где – зеленые суставчатые стебли дудника.
Выйдя из щели в переулок Арчи снова огляделся. Невдалеке на
лавочке заседала местная молодежь и, похоже, что–то праздновала: как
раз бряцнули стаканами. Арчи отвернулся и побрел в противоположную
сторону, чтоб выйти не к улице Шадченко, а к параллельной, через
квартал. И вышел.
Мимо проскочил одинокий экипаж, и вновь повисла душная летняя
тишина, которую и тишиной–то назвать нельзя. Какие–то звуки
присутствуют, но все где–то вдали, и какие–то однообразно–глухие,
отчего постоянно кажется, будто уши плотно забиты ватой.
Тихо вминая песочек на тротуаре тупоносыми ботинками, Арчи зашагал
в направлении восточной окраины, к улице Зеленой. Одинокий
невооруженный пограничник вызывал только мимолетное поверхностное
любопытство. Арчи провожали ленивыми взглядами, а в следующую секунду
уже забывали о нем. И это Арчи очень нравилось.
До Зеленой он шагал минут пятнадцать; дойдя – свернул направо, на
юг. Зеленая пересекалась с улицей Ольшанского сразу за махонькой
стоянкой для экипажей. Практически пустой в это время дня.
Арчибальд Рене де Шертарини, он же агент большой четверки Шериф,
появился в условленном месте за пять минут до назначенного срока.
Прислонился к разлапистой угловой сосне, и словно растворился на фоне
серо–коричневого ствола. За забором, во дворе кто–то играл на гармони
– здорово играл, просто виртуозно. Мелодия была Арчи незнакома.
Торжественная и чуточку тоскливая, невольно наталкивающая на мысли о
какой–то невосполнимой утрате. Арчи замер и вслушался. Ритмом и
рисунком мелодия немного напоминала давно и прочно любимый
«Funerales».
Совпадение это почему–то показалось Арчи очень важным.
Тот факт, что из агента большой четверки он, похоже, превратился в
чистого агента России его не очень взволновал.
Утробный гул приближающегося экипажа Арчи услышал загодя. Минуты
за две. Трехприводной «Енисей» с обтекаемым кунгом показался на
пересечении Зеленой и Ольшанского точно в восемь вечера – вдалеке как
раз пикнул сигнал «Радио–Сибири». Из кабины «Енисея» выглядывал некто
стриженный ежиком меж стоячих треугольных ушей. Арчи тотчас отделился
от ствола.
– Я – Пожарков, – негромко сказал стриженный. – Владимир Пожарков.
Арчи молча кивнул.
– Садись? – неуверенно произнес водитель.
Арчи тут же потянулся к рукоятке двери–надкрылка и поставил
пограничный ботинок на рифленую плоскость подножки.
В кабине пахло универсальным кормом и жареными орешками.
– Как тебя называть? – спросил водила вполне дружелюбно.
– Арсений Пасечный. Коротко – Арчи.
– Умгу, – водитель кивнул, манипулируя пестиками. Экипаж медленно
тронулся с места. Арчи глядел в открытое окно.
– Значит, так, Арчи. Мы – подвижная лаборатория спецподразделения
связи в составе СПС южного пограничного округа Сибири. В данный момент
прикомандированы к отдельному батальону связи этого же округа. Никто
из связистов нас не знает, что и нужно, собственно. Веди себя
естественно, на вопросы отвечай что вздумается; если будут
интересоваться, где тебя готовили – говори что в Хабаровске, в
тамошней школе. Хабаровск связистов не готовит, и полевиков тоже не
готовит. Так что расколоть тебя просто некому. Ты бывал в Хабаровске?
– Нет, – мрачно ответил Арчи.
Пожарков беспечно махнул рукой:
– Ну и не страшно. Все равно из тамошней школы никого и никогда в
город не выпускают. Ага.
Они свернули на Алтайский проспект и некоторое время катили вдоль
шеренги симпатичных двухэтажных коттеджей, увитых сибирским плющом до
самых разлапистых корон.
– Лаборатория наша состоит из двух экипажей; собственно
лаборатории, где установлена полиморфная селектура и кое–какие
приборы, и такелага, где свалено все разборное вооружение, припасы и
походное оборудование. В данный момент мы едем на такелаге. Личный
состав – восемь человек, включая тебя. Я перечислю всех, запомнишь?
Арчи кивнул. Конечно запомнит! Да и выхода другого у него все
равно нет.
– Добренько, – расплылся в улыбке Пожарков. – Значит, так:
начальник лаборатории – лейтенант Данильчук, бульдог. Начальник
биосиловых устройств – это ты. Вообще–то ты рядовой, но должность это
прапорская. Комод – Олег Похил, сержант. Водилы – я на такелаге,
Славка Куликов на лабе. И операторы – Олег Рожнов, Игорь Агупов и
Колька Карпов. Биосиловыми на самом деле занимается Карпов, оператор
он по совместительству. А ты, получается – просто оператор, но на
должности прапора...
– Морфемы перечисли, – попросил Арчи.
– Данильчук – бульдог, французский. Мелкий такой. Я – сам видишь,
– Пожарков хохотнул. – Второй водила, Славка Куликов то есть – аморф
как и я, и Карпо тоже аморф. Сержант – ротвейлер, Олег Рожнов –
курцхаар, Агупов – питбуль.
– М–да, – буркнул Арчи. – Хорошие лаборанты. Только меня, нюфа,
вам и не хватало. Ладно, проверяй: лейтенант Данильчук – французский
бульдог; сержант Похил – ротвейлер. Водители, Пожарков и Куликов –
аморфы, силовик–оператор Карпов – аморф, операторы: Рожнов – курцхаар;
Агупов – питбуль; Пасечный – ньюфаундленд.
– Правильно! – искренне обрадовался Пожарков. – Все сходится!
Головастый ты парень.
– Теперь клички, – продолжал вживаться Арчи.
– У лейтенанта клички нет, но промеж себя мы его иногда зовем
Пистоном. Сержанта зовут Котом. Меня – Доктор, Куликова – Лысый.
Карпова – просто Карпо. У Рожнова клички тоже нет, но его часто
величают «Рожновский». Агупов – он Гоша. А ты, вроде как Арчи,
получается.
Арчи и это впечатал в память.
– Вот, собственно, и все, – сказал Пожарков–Доктор. – По дороге
Рожновский и лейтенант познакомят тебя с начинкой лаборатории. Игломет
твой вон, сзади, и подсумок там же, пристегивай сразу. По легенде ты
из госпиталя возвращаешься; госпиталь – в Барнауле, это филиал
Хабаровской школы, его тоже никто не знает, потому что обычный состав
погранвойск туда не возят.
– Чем я добирался?
– А чем хочешь. Я у тебя еще ведь не спрашивал, верно?
Пожарков хитро подмигнул, и отчего–то Арчи тоже стало весело.
– Верно, – ответил Арчи и засмеялся. – Вернее некуда... Поездом я
приехал. Поездом.
Тут экипаж снова свернул, теперь – на площадь Казарского. Арчи
высунулся в окно – вся площадь была запружена пятнистыми рыже–зелеными
экипажами. «Енисеи» под кунгами; приземистые трехприводные «Вепри»;
«Егеря» в джип–варианте; точеные, как обветренные столбы на
солончаках, «Изюбры» – какие под облегченными кунгами, какие просто
под вылинявшими тентами; пузатые бочки полевых кухонь – пограничный
табор... Если бы не город, эта стая рассредоточилась бы по куда
большему пространству, врылась бы на полметра в почву, вырастила бы из
нескольких грибниц полусферические купола палаток. Арчи уже видел
прежде подвижные функционары, городки, которые могли сворачиваться в
колонну экипажей за считанные часы и без проблем переезжать с места на
место.
Соседние улицы тоже были запружены экипажами.
Пожарков подрулил к близнецу–«Енисею», рядом с которым на
раскладных стульчиках сидело несколько погранцов.
– Эй, застава! – весело крикнул Пожарков, выпрыгивая из кабины. –
Глядите кого я привез! Арчи вернулся!
Арчи тоже прыгнул на размягчившийся от жары асфальт. Навстречу ему
тотчас шагнули сразу трое: курцхаар, аморф и питбуль.
– Привет, старик! – курцхаар бесподобно разыграл радость от
возвращения старого друга, хотя на самом деле видел Арчи впервые в
жизни.
– Здорово, Рожновский!
Они обнялись и похлопали друг друга по спинам. Арчи тоже не
жаловался на недостаток актерских навыков.
Аморф, скорее всего – Куликов, он же – Лысый, стриженый еще короче
Пожаркова, в испачканном лимфой комбезе, скупо улыбнулся и от души
огрел Арчи по плечу:
– Починили?
Арчи в долгу не остался, и тоже врезал аморфу по плечу:
– Как новенький! Привет, Гоша! – повернулся Арчи к питбулю.
Тот сдержанно кивнул и просто подал руку.
– А где Карпо? Где Котяра? – Арчи огляделся.
– Да с летехой ушли... Скоро ж выступаем.
Арчи потихоньку осмотрелся – пограничники в отдалении не слишком
заинтересовались событиями по соседству. Поглядел кое–кто без особого
любопытства, и все. Хватало у связистов и своих хлопот перед стартом.
– Пошли в лабу, – потянул за рукав Рожновский и заговорщичецки
подмигнул. – Гоша! Живенько!
Арчи послушно полез в кунг, за поджарым курцхааром. Он моментально
почувствовал, что Гоша – молодой, шкиперюга то есть, в то время, как
водилы и Рожнов – старики. Деды.
Питбуль вскочил в кунг последним и плотно затворил за собой
овальную дверь – Арчи знал, что пограничные экипажи выращиваются с
герметичными кабинами и кунгами. В лаборатории было тесновато: вдоль
боковых стен располагались рабочие места операторов и внушительные
вертикальные стойки с селектурой; переднюю часть кунга, прилегающую к
кабине, занимал сплошной полиморфный модуль; целые ряды фасетчатых
глазков и сенсорных панелек аккуратными цепочками тянулись по каждому
сегменту модуля.
Гоша проворно очистил складывающийся столик от каких–то
биоинженерных причиндал, выудил откуда–то початую бутылку сибирской
водки и пластиковую тарелку с нарезанной кружочками домашней колбасой.
Вместо стаканчиков местным спецам служили роговые чехольчики из–под
отслуживших радиомономорфов.
– Водилам, как ты сам понимаешь, нельзя, – прошептал Рожнов, хитро
подмигивая. – А мы с летехой уже приняли. Так что давай, за встречу...
А я заодно лекцию тебе прочту.
Арчи принял наполненный чехольчик; Гоша тем временем добыл из
литровой банки мягкий маринованный помидор.
– Давай, – потянулся чокнуться Рожнов. – Да не сомневайся ты, все
равно марш будет длинный, суток трое, просветлеешь еще. Сейчас вся
колонна пьет: водка казенная, вместе с ужином выдали. Будь как все.
«Трое суток? – подумал Арчи. – Ну и шут с ним. Я на поминках
больше выпил, чем за все три года в Крыму. И ничего.»
– Ху! – сказал он в сторону и опрокинул чехольчик под язык. Во
рту, а потом и в пищеводе стало остро и огненно. Зажевал помидором –
чересчур пряным, как на вкус Арчи. И к колбаске приложился.
Рожнов с довольной физиономией поедал помидор и косился на Арчи.
– Хороши овощи! – вздохнул он и указал на бутылку. – Гоша, ты
будешь?
– Неохота, – отозвался Агупов. – Я ж спортсмен... Хватит и
полусоточки.
– Ну, как хочешь. Нам больше перепадет. Вот, Карпо с Котом
вернутся – точно не откажутся.
Рожнов заткнул бутылку пробкой и сунул ее в ящик под столом. Там
подозрительно звякнуло. Гоша проворно убрал закусь в другой ящик и
протер столик.
– Значит, так, – начал Рожнов. – Сие есть лаборатория ЗаСС –
засекреченной селектуры связи. Сильно засекреченной, почище местных
«Рубина» и «Астры». Официально – мы вообще испытываем опытный образец.
На деле – здесь подживлена достаточно старая и известная модель
шестиканального релейного генератора «Воздушный коридор», запихнутая в
реально не существующую морфооболочку в дизайне последнего поколения.
Дуля в красивой обертке, так сказать. В силу официальной
засекреченности доступ в кунг запрещен даже командующему
погранотрядом. Так что изнутри гонять всех к едр„не матр„не. На
законном, заметь, основании. Лейтенант наш подчиняется одному
капитану–особисту, который на самом деле наш человек. Кому подчиняется
капитан – я не знаю, знать не хочу и тебе знать не советую. Кстати,
особисту в кунг доступ все равно запрещен. Нам велено делать все, что
ты скажешь и научить тебя всему, что необходимо для роли простого
погранца–ЗаССовца. С селектурой учиться работать лучше завтра, днем
будет учебное разворачивание. Мачту с антеннами поставим, провода
раскинем, и все такое. Пока рекомендую потереться около экипажей,
поглазеть. А как поедем – садись к Доктору в кабину и снова гляди.
Такие, брат, дела.
Арчи сдержанно кивнул и осмотрелся. Релейный, значит генератор. В
реально несуществующей оболочке. Втиснули зародыш старенькой
селектурки в наспех сбряцанную оболочку видом позаковыристее, и нате:
якобы сверхсекретная лаборатория. Ну, ушлый народ в отделе у
Коршуновича! Это же надо такую куклу воткнуть сибирякам в погранчасти!
И с чистым сердцем заворачивать из кунга пограничное начальство!
«И поделом, – мстительно подумал Арчи о сибиряках. – Развели,
понимаешь, секретность, никто ни хрена не знает. Вот пусть теперь и
расхлебывают...»
Прикрытие это явно делалось наспех, но по заранее подготовленному
сценарию, так что с недельку все должно идти гладко. Трое суток – на
марш к волчьим местам, и столько же – на операцию. А дольше это все и
не продлится. Ну, а потом – ищи–свищи оператора секретной лаборатории!
– Ладно, – сказал Арчи. – Полезли, что–ли, наружу? Перед
маршем–то, поди, все на травке полежать норовят?
– Эт' точно! – подтвердил Рожнов. – Норовят. Ты, прям,
прирожденный погранец, проницательный – дальше некуда. Гоша, включай
дурилку!
Гоша чем–то щелкнул на продолговатой панели; один из глазков
немедленно зарделся эдаким вкрадчивым сигаретным огоньком. И зазвучал
в кунге нудный диалог с уклоном в спецдисциплины.
– Мы тут у себя жучка изловили, – шепнул Рожнов Арчи. – Так в
нужный момент мы его усыпляем, а когда есть пустое время – кормим его
сказками. Пусть местные особисты поломают головы у себя в управе!
Рожнов довольно ухмыльнулся.
«Гм... – насторожился Арчи. – Все–таки с жучком. Как бы это все
быстрее не раскрылось. Да в неподходящий (по вреднющему закону
подлости) момент.»
Снаружи было жарковато, жарче чем в кунге. Пограничники бродили
меж экипажей, курили, собравшись кружками, кое–где почти в открытую
пили и злорадно прохаживались по водилам, которым спиртное было
заказано. Кто–то орал в микрофон портативной рации: «Борячинского ко
мне!»
Приглядевшись, Арчи понял, что на площади собраны в основном
экипажи подразделений обеспечения – связистов, хозяйственников,
ремонтников, саперов – словом, кого угодно, кроме собственно
хранителей сибирских границ. Потом Арчи вспомнил, что Алзамай оцеплен.
И стало понятно – кем оцеплен. Внутри города патрули, скорее всего,
европейские. Спецназовские. А вот по периметру – точно погранцы. Их
ведь в таком невеликом городке и разместить толком негде.
Вскоре к «лаборатории» явились остальные «ЗаССовцы» –
бульдог–лейтенант, аморф Карпо и сержант–ротвейлер. Они тоже
моментально «обрадовались» возвращению Арчи, позубоскалили минут пять,
тихонечко опрокинули еще по полста грамм, а там и команда «К маршу»
подоспела. Сержант немедленно скомандовал построение. Отделение
немедленно образовало довольно ровную шеренгу с водилой Куликовым на
правом фланге и невысоким питбулем–Гошей на левом. Арчи встал
предпоследним, рядом с Гошей, и не ошибся – остальные были выше его.
– Ну, орлы, на крыло! – лейтенант, тоже низенький, но зато
мускулистый и подвижный, будто склепанный из пружинок, прошелся перед
строем и потянулся к кожаному подсумку, что хлопал его бедру. –
Маршевое расписание: лаборатория – старший экипажа я, Рожнов в кабину,
Агупов – в кунг. Такелаг – старший экипажа Похил, Пасечный в кабину,
Карпов в кунг. Позывные: лаборатория – «Рупор–девять», такелаг –
«Рупор–десять». Следуем за командно–штабным «Изюбром», во–он тем,
сорок два–двенадцать. Интервал – десять метров. Похил, получи карту.
Он вручил сержанту закатанный в пластик квадрат, испещренный
топографическими пометками.
– Вопросы? Нету? По экипажам!
Арчи, машинально поправив игломет за плечом и подсумок на поясе,
побежал к кабине такелага вслед за сержантом.
– Ты – с краешку, – сообщил сержант, влезая в кабину первым. – И
дай–ка мне гарнитуру...
Над площадью висело многоголосое урчание десятков экипажей.
Двинулись только через четверть часа, когда большая часть площади
уже очистилась. Пограничные экипажи один за другим втягивались на
мостовую узенького бульварчика и колонной уползали к окраине. По
иронии судьбы колонна проехала улицей Распадной, прямо мимо дедовского
дома. Арчи на всякий случай отвернулся и утвердил на нижнем срезе
открытого окна согнутую руку, чтоб никто из близких его ненароком не
узнал.
Ведь провожать колонну вышел, казалось, весь город.
