*** *** ***
По мере приближения к зданию службы безопасности кордоны
становились все плотнее и все многочисленнее. И проходить их стало
невероятно трудно. Генрих инстинктивно старался подойти к цели как
можно ближе, и сдаться в самый последний момент. Потешиться последней
иллюзией свободы.
Но дойти ему все же не дали. Даже на нужную улицу свернуть не
получилось: из–под арки слаженно вынырнули четверо спецназовцев в
родимой европейской форме. Генрих когда–то сам такую носил: во–первых,
в спецшколе, а во–вторых во время практики. Целых полгода.
Ребята–спецназовцы привычно наставили на прохожего длинноствольные
иглометы. Старший, долговязый капрал–ризеншнауцер, на неплохом русском
предложил показать документы.
Генрих, держа руки на виду, негромко сообщил капралу:
– А ночка–то темная выдалась. И много кто может выйти из темноты.
Патрульные сразу же напряглись; капрал подобрался, облизал губы, и
ответил тоже условной фразой:
– Все, кто выходит, уже неопасны. Опасны те, кто остается.
Генрих кивнул:
– Ведите. Да, и можно мне руки опустить? Я, понятно, вооружен, но
даже доставать ничего не собираюсь.
– Вообще–то мне приказано оружие изымать, – сказал капрал. –
Простите, а вы какую страну... представляете?
Генрих усмехнулся:
– Европейский Союз. И форма ваша, ребята, мне знакома. Сам такую
таскал. В Брюсселе... и потом.
Капрал сразу повеселел.
– Не буду я у вас оружие отбирать!
«Ну и дурак, – равнодушно подумал Генрих. – Во внешнюю разведку
тебя точно не возьмут. Так и будешь всю жизнь капральствовать да
патрули водить.»
– Спасибо, – сказал Генрих капралу. Мысли никак не отразились на
его лице.
Впрочем, это неприятно, когда кто–то выворачивает тебе карманы и
хлопает по бокам в поисках игломета. Лучше без этого.
– Руди! За старшего! – велел капрал кому–то прячущемуся в
подворотне, и снова повернулся к Генриху:
– Следуйте, пожалуйста, за мной.
Трое крутоплечих ребят потащились за ними следом.
К зданию и в само здание их пустили без проволочек, но зато
внутри, перед лифтом и на этаже, пришлось дважды показывать свой
липовый паспорт. Центр, скорее всего, сообщил данные этого паспорта
сибирякам, и те бдили, чтоб кто–нибудь посторонний не притворился
единственным агентом–европейцем. Людей в здании было много; кто в
штатском, кто в форме сибирских пограничников, кто в родимых
европейских комбинезонах...
Капрал ввел Генриха в довольно скромный кабинет, козырнул и
доложился грузному полковнику–лайке, который почему–то носил мундир
даже по летней жаре.
– Господин полковник, у нас агент Европы. Сдался патрулю на улице
Сибирской, выразил полное желание сотрудничать. Проверку прошел, все
уровни.
– Добро, капрал. Можете быть свободны.
– Есть...
Капрал козырнул, повелительно качнул головой и его ребятки стали
по очереди вытряхиваться за дверь.
Кроме полковника в кабинете находились трое штатских: один пожилой
со смутно знакомым лицом, и двое помоложе, приблизительно Генриха лет.
– Я – полковник Золотых, руководитель новой единой программы, – в
который уже, наверное, раз за сегодня повторил полковник. –
Представьтесь, пожалуйста.
– Генрих Штраубе, агент внешней разведки Европейского Союза.
Сегодня утром получил приказ поступить в ваше распоряжение. Я весь
ваш, полковник.
– Штраубе! – оживился второй пожилой. – Правая рука Манфреда
Шольца! И вероятный его преемник!
«Преемник? – удивился Генрих. – Что за новости? Шольц что, в
отставку собрался?»
А даже если бы и собрался – молод еще Генрих, чтобы претендовать
на столь высокую должность. Штатский определенно что–то путал.
– Не хотите ли сообщить что–либо важное? – справился полковник с
легким нажимом. – Возможно, вы располагаете данными, которые
неизвестны нам?
Генрих пожал плечами:
– Сомневаюсь, что мне известно больше, чем вам, полковник. Вкратце
ситуация такова: я ничего не успел сделать в Алзамае, и, вдобавок, с
первых же часов остался без напарника. Кто его вывел из строя я
выяснил, но не выяснил кого он представляет; кроме того я запомнил
вероятного наблюдателя и если увижу его, непременно узнаю.
– Степа! – полковник выразительно взглянул на одного из
безопасников помоложе. Тот немедленно сел за компьютер, вскрыл фолдер,
называющийся почему–то «Ашгабат» и вытащил на экран фотографию.
– Взгляните–ка! – предложил Золотых. – Может, встретится кто
знакомый?
Генрих подсел к компу. Степа стал неторопливо сменять фотографии
на экране.
Под конец второго десятка Генрих ткнул пальцем в экран:
– Вот этот мне знаком. Именно он вывел из строя моего напарника.
Кличка Испанец, в школе обучался под именем Давор Мрмич. Первое же
задание бросил и скрылся.
Золотых кивнул; видимо, эта информация не являлась для него
тайной, но его порадовал тот факт, что Генрих выразил готовность к
сотрудничеству.
На экране сменилось еще несколько лиц, и вдруг Генрих узнал
человека, которого запомнил сидящим на лавочке и глядящим на толпу,
что собралась вокруг Франсуа в тот самый злополучный первый день.
Человек этот на фотографии выглядел несколько старше, нежели в жизни,
но Генрих сразу же его узнал. Именно это лицо Генрих запечатлел в
памяти, когда прятался за газетным киоском.
– Это он! – сказал Генрих. – Имя и клички мне неизвестны, видел я
его всего один раз. Когда Испанец вырубил Франсуа и скрылся, этот тип
сидел через дорогу на лавочке и на все это пялился. Потом ушел. Больше
я его не встречал, ни разу.
Генрих мгновенно отметил, что все в комнате напряглись: Золотых
нахмурил кустистые брови; второй пожилой озабоченно потянулся в карман
и извлек трубку мобильника; Степа за компом шустро обработал фотку в
фотодизайнере и отослал куда–то прямо с экрана. Информация Генриха
явно сдвинула с мертвой точки какое–то сибирское дело.
– Спасибо... э–э–э... Генрих, – пробасил Золотых. – Еще
что–нибудь?
Генрих задумался.
– Наверное, следует рассказать вам мое видение ситуации. Так будет
проще.
– Да, пожалуй.
– Волки периодически наведываются в Алзамай, о чем говорит и та
странная фотка в газете с летающим грузовиком, и штурм дома убитого
балтийского резидента. Я собирался каким–нибудь образом зацепиться за
их хвост и установить вероятные координаты базы, но, понятно, ничего
не успел. Вообще, если совсем откровенно, моя миссия в Алзамае была
близка к провалу, потому что я отчетливо сознавал: слишком многие меня
обгоняют. В общем, я даже обрадовался, когда наше руководство сделало
шаги навстречу друг другу.
– Что можете сказать об исчезнувшем афгане, убийце
резидента–прибалта?
– Не очень много. Я его считаю американцем, и думаю, что не
ошибаюсь. По тому, как резко он выпал из событий, делаю вывод, что он
устранен кем–то из многочисленных алзамайских гостей.
Золотых задумчиво покивал.
– Добро, Генрих, спасибо за сотрудничество. Последний вопрос: как
вы видите свое участие в предстоящей операции? В каком качестве?
Генрих пожал плечами:
– Да мне, в сущности, все равно. Могу работать как полевой агент,
могу с обработчиками. Полагаю, вам виднее.
– Понятно. Умеете ли стрелять, думаю, спрашивать не совсем
удобно...
– Умею, – Генрих ничуть не обиделся. – Из любого оружия. У вас тир
есть?
– Конечно. Ладно, – Золотых вызвал из коридора одного из своих
людей. – Герасим! Отведи человека на тесты. В первую группу.
Герасим кивнул и поманил Генриха пальцем.
– Спасибо за открытость, – поблагодарил напоследок Золотых. – Если
честно, вы первый, кто пришел к нам с поднятым забралом и реальной
готовностью сотрудничать.
Генрих развел руками, и ничего не сказал.
Он так и не вспомнил – кто таков второй пожилой безопасник в
кабинете, хотя лицо его по–прежнему казалось знакомым.
