26. Михаил Зислис, военнопленный, Homo, крейсер Ушедших.
Зислис выплыл из небытия, как засидевшийся на глубине ныряльщик.
Жадно устремился к свету, к поверхности, вцепился в народившуюся
мысль, стряхнул оцепенение и вязкую неподвижность.
Глубокий шок, вызванный техникой чужих, стремительно откатывался.
Зислис открыл глаза.
Мягкий желтоватый свет лился словно бы из ниоткуда – во всяком
случае Зислис не смог отыскать взглядом источник света. Казалось, свет
возникает сам собой, в зияющей пустоте. Это представлялось вполне
естественным и единственно возможным.
Комната; метров шесть на метра четыре и метра два с половиной в
высоту. Углы плавно скруглены. Стены – кремового цвета, необъяснимо
теплого для глаз. Всю обстановку составлял низкий и широкий топчан, на
котором Зислис очнулся. Рядом лежал Фломастер, Лелик Веригин и Ханька.
Веригин сонно моргал, патрульные выглядели спящими. Наверное, еще не
очнулись.
Зислис потянулся и сел; тело слушалось беспрекословно. Вроде бы,
вражеское оружие не причинило никакого вреда. Хотя наверняка и не
скажешь – мало ли побочных эффектов может возникнуть?
Лелик что–то неразборчиво промычал и тоже попытался сесть, но к
нему силы еще не вполне вернулись – получилось только слегка
приподняться на локтях, после чего Лелик вновь беспомощно опрокинулся
на спину.
Зислис встал на ноги. Прислушался к собственным ощущениям.
Ничего тревожного, за исключением мыслей.
Где они находятся? У чужих на корабле? Или все еще на Волге?
Лелик Веригин оживал на глазах: со второй попытки ему удалось
сесть, а спустя минуту – встать. Зашевелились и Ханька с Фломастером.
За все время в комнату не донеслось ни единого звука снаружи.
– Ты как, Михайло? – спросил Веригин, морщась и массируя
одеревеневшее предплечье. – Цел?
– Похоже, цел, – отозвался Зислис, изо всех сил надеясь, что так
все и обстоит на самом деле. – А ты?
– Частично, – пожаловался Веригин. – Меня будто беззубый гигант
пожевал. Отвратительно...
Зислис помог подняться с топчана Фломастеру. Тот пока не проронил
ни слова.
Все четверо остались одетыми в то же, что было на них в момент
пленения. Исчезло только оружие. Все, даже перочинный нож из кармана
Веригина. Часы, ключи от каких–то казарменных каптерок на ремне у
Ханьки, темные очки Зислиса – это все сохранилось, хотя очки
обнаружились в левом нагрудном кармане, а Зислис всегда носил их в
правом. Скорее всего, чужие обшарили бесчувственных пленников, отняли
оружие и все, что показалось им непонятным, а вещи с их точки зрения
безобидные – оставили.
Что ж, спасибо и на том.
– Где это мы? – спросил Ханька озираясь. Ему никто не ответил.
Фломастер хмуро скреб ногтем по пустой кобуре.
Зислис встал и подошел к стене. Потрогал. Стена была чуточку
шершавой, как бархат, и приятной наощупь. И еще она была теплой, чуть
теплее человеческого тела.
Зислис осторожно постучал по ней костяшками пальцев – не родилось
ни единого, даже слабенького звука. Тогда Зислис обошел комнату по
периметру. Стена казалась однородной, никаких не обнаружилось щелей
или скрытых дверей. Задрав голову, Зислис убедился, что визуально
потолок неотличим от стен, а взглянув на пол, отметил, что пол только
чуточку темнее, чем стены и потолок. И материал, из которого сработали
топчан, кстати, тоже был идентичен материалу стен и пола. Собственно,
топчан составлял с полом единое целое, а цветом являл нечто среднее
между чуть более темным полом и несколько более светлыми стенами и
потолком.
– Надо полагать, мы в плену, – изрек наконец Фломастер. Зислис
многозначительно хмыкнул.
– В плену... Скорее уж в зверинце. Зачем чужим брать в плен
дикарей?
– Откуда я знаю? – сказал Фломастер сердито. – А зачем они вообще
нас живьем брали? Проще было прибить.
В груди у Зислиса неприятно заныло. Вдруг чужие станут проводить с
ними какие–нибудь жуткие эксперименты? С них станется...
– Тебя как изловили? – спросил Зислиса Веригин, и неприятные мысли
слегка отодвинулись.
– Как? – Зислис напрягся, вспоминая. Вспоминать было не очень
весело. Безотчетный страх оставил в душе глубокий отпечаток – и
отпечаток этот был еще слишком свеж. – У меня, если честно, каша
какая–то в голове... Перепугался я. Кажется, я сам сдуру к чужим в
корабль влез...
– Все перепугались, – Фломастер продолжал хмуриться. – Похоже, нас
попотчевали чем–то психотропным. Нервно–выворачивающим.
– Значит, чужие шугнулись, – заключил Ханька. – Не смогли взять
нахрапом, и решили потравить, как тараканов. Скоты...
Веригин вздохнул и мешком повалился на топчан.
– А меня в зале наблюдения отловили, – признался Веригин виновато.
– Я туда зачем–то поднялся...
«Зачем–то! – подумал Зислис зло. – Да чужие это. Своей чертовой
техникой страха тебя туда загнали...»
Мысли все еще немного путались.
– Ну и чего теперь делать–то? – уныло спросил Зислис.
Фломастер пожал плечами:
– Ждать, что же еще? Думаю, зелененькие быстро припрутся, когда
заметят, что мы очухались.
Он попал в самую точку. Не прошло и двух минут, как в стене
бесшумно возник прямоугольный проем в рост человека. На пороге застыл
инопланетянин.
Зислис с неожиданным интересом воззрился на его. Он впервые видел
живого инопланетянина вблизи. И не в перекрестии прицела.
Чужак возвышался над полом метра на полтора. Был он темно–зеленым,
как аллигатор, и чешуйчатым, как еловая шишка. И пучеглазым вдобавок.
Свободного покроя комбинезон скрывал тело, оставляя на виду только
голову и четырехпалые кисти. В руках чужак держал знакомый стержень
парализатора, при виде которого Зислиса передернуло.
Вероятно, это был свайг.
«Жаль, Суваева нету, – подумал Зислис. – Этот бы сразу определил –
кто перед нами.»
Свайг вошел в комнату; на пороге появился еще один, потом еще и
еще.
Неприятный механический голос, лишенный даже намека на эмоции,
прогнусавил:
– Всстать! Опусстить руки обе!
Выговор показался Зислису странным – так мог бы говорить
американер, редко пользующийся русским.
Хочешь–не хочешь, пришлось всем выстроиться в шеренгу. Свайги,
поигрывая парализаторами, построились напротив. Зислис опасливо
косился на чертовы стержни – схлопотать волну омертвления еще разок
совершенно ему не улыбалось.
Стало понятно, что свайги общаются с людьми через механический
прибор–переводчик: маленькую серую коробочку на груди у одного из
инопланетян.
– Сследовать зза ведушщий–раззумный! Неповиновение караетсся
нервный удар. Реччь понятен? Отвеччать ты! – свайг с переводчиком
указал большим пальцем руки на Фломастера.
– Речь понятна, – буркнул Фломастер.
– Сследовать зза! – отрезал свайг и направился к выходу. Над
головой его вдруг раскрылся полупрозрачный кожистый гребень весь в
сетке кровеносных сосудов. Остальные бдительно таращились на четверку
людей. Так они и вышли гуськом – Фломастер, Ханька, Зислис и Лелик
Веригин. Вышли в проем неизвестности. Следом за чешуйчатым галактом.
«Дать бы ему по шее! – мрачно подумал Зислис. – А еще лучше –
садануть в брюхо из бласта. Патрульного бласта. Да очередью, в упор.»
Жаль, что мечты сбываются только в книгах.
За дверью обнаружился коридор. Широкий и длинный; он убегал,
казалось, в бесконечность. Стены в коридоре были темнее, чем в
комнате. Свайг–ведущий свернул налево. Некоторое время процессия чинно
вышагивала по упругому полу. Зислис то и дело сдерживал себя –
низкорослый галакт шел медленнее людей. Веригин пару раз наступил
Зислису на пятки.
Спустя несколько минут коридор разветвился – свайг свернул в левый
рукав и вскоре остановился. Повернулся к стене, тронул что–то пальцем
и в стене пророс такой же прямоугольный проем, через какой они
покинули комнату.
– Сследовать зза! – повторил галакт и вошел в новоявленную дверь.
Вошли и остальные.
Они попали в просторный зал, сильно напомнивший Зислису общую
камеру новосаратовской тюрьмы, только тюремная камера была, конечно
же, раз в десять меньше.
Двухъярусные кровати в несколько рядов. Десяток длинных столов;
возле каждого – по паре таких же длинных лавок с низкими спинками. Еще
несколько лавок вдоль стен. И все.
В зале было полно людей – около сотни, не меньше. Некоторые лежали
на койках, некоторые расселись за столы, некоторые бесцельно бродили
по свободному месту. Сейчас все, конечно же, уставились на новичков и
на тюремщиков.
– Усстраиватьсся! – прогнусавил аппарат–переводчик. – Сскоро
кормежжка! Жждать!
И свайги один за другим покинули зал. Прямоугольная дверь
затянулась в считанные секунды – заросла, как и не было.
– Пан лейтенант! – услышал Зислис знакомый голос.
Так и есть – служака–патрульный, которого пришибли чем–то нервным
еще во время первой атаки. Первое знакомое лицо в толпе.
А вон и второе – постная физиономия Стивена Бэкхема, начальника
смены со станции наблюдения.
– Ба! – сказал кто–то с койки верхнего яруса. – Да это же Зислис!
Кто–то тотчас привстал и на соседней койке. Зислис присмотрелся и
с огромным облегчением узнал сначала Артура Мустяцу, а потом Валентина
Хаецкого. Одного из старателей–звездолетчиков.
А когда с койки в проход соскочил Пашка Суваев, невольный спец по
чужим, Зислис вдруг стряхнул с себя мрачное оцепенение с подъемом
подумал: «И чего это я помирать заранее собрался? Жизнь–то
налаживается...»
И, вероятно, не только Зислис увидел знакомые лица. Фломастер
вдруг ощерился, метнулся к столу и выдернул из ряда сидящих тучного
мужчину лет пятидесяти – за шиворот, как тряпичную куклу.
– Вот ты где! – процедил Фломастер с угрозой. – Ну что? Спас свою
жопу?
Мужчина был в полковничьем мундире.
Но Фломастер не успел даже как следует съездить
полковнику–дезертиру по физиономии – какая–то женщина с криком повисла
у лейтенанта на руке.
– Да ну его, – сказал вдруг Ханька и равнодушно сплюнул. – Сейчас
мы все равны.
– Я тоже мог удрать на лайнере, – сердито сказал Фломастер и
несильно отпихнул женщину. – Но я остался.
И уже громче – женщине, продолжающей голосить:
– Да заткнись ты! Забирай своего муженька...
Он отпустил полковника и тот бессильно осел на лавку. Без единого
звука.
– Директорат тоже здесь? – мрачно осведомился Фломастер.
– Не весь, – ответил кто–то из–за соседнего стола. – Но чужие все
время приводят кого–нибудь нового.
Свободных коек в камере оставалось еще предостаточно. Зислис вдруг
подумал, что не видит детей. Ни одного. Женщины есть, правда мало. А
детей – нет.
Зислис подошел к Суваеву, Хаецкому и Мустяце; Лелик Веригин, как
привязанный, следовал за ним.
– Привет...
– Привет, наблюдатели, – отозвался Хаецкий уныло.
– Экс–наблюдатели, Валек, – вздохнул Зислис. – Экс. Теперь мы все
просто пленники. Где твой брат–то?
– Не знаю. Мы с Артуром очнулись в какой–то комнатушке тут,
неподалеку. Потом нас сюда привели – с час назад, примерно.
– Понятно, – кивнул Зислис. – Та же песня. И что?
Он вопросительно глядел на Хаецкого, который обыкновенно знал все
и обо всех на Волге. Но сегодня ситуация складывалась совсем иначе,
чем обычно.
– Откуда я знаю? – Хаецкому, похоже, и самому было неуютно. Отвык
от неопределенности. – Покормить обещали. А вы устраивайтесь,
устраивайтесь... Вон те две койки свободные.
Зислис в который раз за сегодня глубоко и шумно вздохнул.
– Паша, – обратился он к Суваеву. – Ты у нас все знаешь. Где мы?
На крейсере свайгов?
Суваев отрицательно покачал головой:
– Нет. По крайней мере, о таком корабле я ничего не знаю. Думаю,
мы находимся на той громадине, из–за которой вся каша и заварена.
– Которая над океаном висела? – уточнил Зислис.
– Именно.
– Хотел бы я знать, что это означает...
Зислис резко обернулся, и вдруг заметил десятки глаз, обращенных к
ним. Почти все, кто был в камере, собрались в проходах у коек. И все
слушали их, затаив дыхание. В первых рядах – Фломастер, Ханька,
служака–патрульный, какие–то мрачные и небритые ребята с упрямыми
подбородками и мозолистыми руками...
И в этот момент снова отворилась дверь. Ввели еще четверых –
первым из людей в камеру ступил Валера Яковец. Вторым – Женька
Хаецкий. Третьим – Прокудин, а четвертого Зислис не знал.
За следующий час свайги набили камеру людьми до отказа. Не
осталось ни одной свободной койки.
Над Новосаратовым в это время как раз должно было рассветать.
«Веселенькое получилось утро!" – подумал Зислис мрачно и
решительно взглянул на Суваева.
– Ну–ка, Паша! – сказал он твердо. – Пойдем–ка потолкуем в
уголке...
