Смерть Или Слава - Владимир Васильев - Книжная Полка

15. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга.

– Гляди! – Костя схватил меня за рукав, и прильнул к боковому триплексу.

Я оторвался от плоской степи за ветровым стеклом и поглядел влево. Далеко–далеко на юго–западе в небе чернели четыре точки с хвостами–ниточками. Я тотчас ударил по тормозам, а когда вездеход замер и мы с Костей отлепились от приборной доски, а старатель и пацан – от спинок наших кресел, погасил гравипривод, и машина, вздохнув, словно засыпающий зверь, легла брюхом на грунт.

Истребители целеустремленно ползли прежним курсом. «Заметят или нет?" – подумал я, чувствуя в груди нарождающуюся пустоту. На этот раз и спрятаться негде. Сожгут, и полетят дальше. Что им, галактам?

Но то ли чужие не заметили вездеход, то ли такие мелкие цели их просто не интересовали – уж и не знаю. Вполне возможно, что они охотились только на звездолеты. Но почему тогда не уничтожили лайнер и грузовозы, а просто вернули? А корабль Василевского и мой – сожгли?

До скончания дней гадать можно. Пойми их, чужих...

– Слышь, Фил, – спросил Костя старателя, к слову сказать, оказавшегося американером, – а вы по пути к моей заимке их не видели в небе?

– Видели, – неохотно отозвался тот. – Несколько раз.

По–моему, он до сих пор опасался, что мы его пристрелим и бросим в степи – американеры все почему–то помешаны на христианстве. Сильнее боятся остаться непогребенными, чем умереть. Лично я считал это блажью.

Надо было спешить. Я вновь оживил вездеход и погнал его на северо–запад. В сторону заимки Риггельда, к Ворчливым Ключам. К странной карстовой долине, изрытой причудливыми пещерами, краем, где можно спуститься под озеро и остаться при этом сухим. Когда я попадал туда, почему–то всегда сам себе казался муравьем в гигантском ломте ноздреватого сыра.

Пацан позади меня шмыгнул носом.

«Хорошо держится, – подумал я. – Для такого карапуза – так просто стоически.»

К сожалению, рация костиного вездехода не брала частоты космодрома и график звездолетчиков, а стандартный гейт городской видеосвязи почему–то выдавал беспрерывный сигнал занятости. Я чувствовал себя отрезанным от мира – привык к аппаратуре «Саргасса» и возможности всегда докричаться до знакомых на космодроме. Сейчас, мне казалось, ситуация меняется чуть ли не ежечасно. Если всегда держишь руку на пульсе событий, а потом вдруг оказываешься отрезанным – поневоле начинаешь нервничать.

«Ну, ничего, – подумал я. – У Риггельда в бункере связь, наверняка, отыщется. Там и сообразим что к чему...»

Я полагал, на машине такого класса, как у нас, добраться к месту за час–полтора. Это не гусеничные старушки, как у покойных родичей Фила. Гравипривод есть гравипривод – и трения никакого, и качество трассы беспокоит мало. Да и проходимость не в пример выше. Мы уже дважды с ходу перемахивали через небольшие речушки, вздымая за собой целые шлейфы мельчайшей водяной пыли.

Встретилось большое стадо бизонов, пасущееся посреди степи. Бурые быки, похожие на внезапно оволосевшие камни, лениво поворачивали в сторону вездехода лобастые безрогие головы. Говорят, на земле бизоны рогатые. Не знаю, может быть. Честно признаюсь: наличие или отсутствие рогов у местной и инопланетной фауны меня волнует мало. Куда сильнее меня интересуют разные технические хитрости, которые порой удается выудить из обширных баз данных о Земле.

– Ро–ом, – спросил Костя задумчиво. – Как думаешь, что теперь будет?

– С нами? – уточнил я. – Или с Волгой?

– И с нами, и с Волгой.

Я задумался. А действительно – что? Ну, высадятся чужаки, ну перебьют людей. Не всех, конечно, кое–кто попрячется. Но большинство точно перебьют. А дальше? Ради корабля, что завис над моим островком, даже теперешние усилия чужих казались стрельбой из пушки по воробьям.

И, кстати, вот еще интересный вопрос. Почему призванный мной корабль направился прямехонько к островку? Я ведь кнопку нажал на своей заимке. На островке только нашел шкатулку с пультом. Чем островок так привлек пришельца из неизведанного космоса?

Мысль родилась как–бы сама собой, проступила из пустоты, словно изображение не хемиофотографии.

А что, собственно, кроется под островком? Только ли пласты богатой рудной породы? Только ли кромка тектональной плиты? Я ведь со своими ребятишками, с «гномами» и «кротами», ковырялся на самой поверхности. А если копнуть глубже? Не отыщу ли я что–нибудь похлеще небольшой шкатулки?

У меня даже челюсть от неожиданности отвисла.

Ну, конечно. Там внизу, например, база. База хозяев суперкорабля. Заброшенная, понятно. А построили они ее... ну, хотя бы, затем, чтобы копать руду.

Кстати о руде: я не слышал, чтобы в освоенном космосе добывали что–нибудь подобное. Такое сочетание тяжелых элементов и такая насыщенность – земная наука только беспомощно разводит руками. Теоретически подобной руды в свободном состоянии в природе не может встретиться. Ее и не встречали, до тех пока не высадились на Волге. А здесь ее полно, причем по всей планете. Нетронутые месторождения, во многих местах прорвавшиеся на самую поверхность. Клад, не планета. Вообще–то, все, на что идет наша руда, можно просто синтезировать. С нуля. Но это существенно дороже. А мы пока не можем причислить себя к обеспеченной расе – людям, как всегда, катастрофически не хватает энергии.

Так вот, возвращаясь к нашим зелененьким. Суперкорабль этот, скажем, никакой не крейсер, а тупорылый транспорт. Чужие на орбите быстро это просекли; просекли заодно и чего он обыкновенно транспортирует (и куда, наверное, тоже просекли), пораскинули мозгами, да и решили: такое редкостное сырье и им вполне сгодится. Но тут оказывается, что планета населена. Но – какая удача! – дикарями–людьми.

Вывод напрашивается. Людей – к ногтю. Редкостное сырье – в трюмы. Неизвестный корабль и его хозяев – либо в союзники, либо тоже к ногтю. Хотя, хозяев на корабле сейчас, скорее всего, нет. Я просто случайно наткнулся на их пультик и призвал корабль–автомат, а хозяева давным–давно сгинули в толщах времени.

В общем, все свои соображения я Косте и вывалил. Костя внял, и ненадолго задумался. Фил позади нас тоже притих – изо всех сил вслушивался, боялся вдохнуть.

– Транспорт, говоришь? – негромко протянул Костя, начиная рассуждать вслух. – Может быть, это и транспорт. Только мне тоже кажется, что он пустой, Рома, этот гигант. Это автомат. Ты его вызвал, а дальше он просто не знает что делать. Вот и ждет. А чужие приперлись по его следу, и сдается мне, что их этот транспорт интересует уже сам по себе. Самим фактом существования. А если под твоим островком еще и база какая–нибудь отыщется – вот тут, Рома, я действительно только руками разведу. Потому что каша заваривается крутейшая. И, боюсь, при дележе этой каши публика с орбиты о людях даже не вспомнит. Они нас как мух от обеда гоняют – и, кажется, решили прихлопнуть, чтоб не докучали попусту. Грустно мне это сознавать...

– Грустно, – фыркнул я. – Грустно ему!

Чистяков вздохнул.

– Интересно, долго это все будет тянуться? – спросил я, понимая, что вопрос риторический. – Долго прятаться придется?

– Наверное, долго, – Костя пожал плечами. – Вдруг чужие вздумают тут обосноваться? Тогда – всю жизнь.

– Чужие живут в космосе, – проворчал я. – Что им какой–то мирок? Эпизод, не более. Наведут порядок, и уберутся.

Костя не ответил. Космос, конечно, космосом, но базы–то у чужих на многих планетах имеются. Одной больше, одной меньше...

Неужели они в течение многих лет оставались в неведении относительно волжских руд? Мне всегда казалось, что нашу галактику древние расы успели обшарить вдоль и поперек. Сколько раз земные корабли на очередной планете натыкались на заброшенные шахты, выработанные до последней крупинки? Много. Чуть ли не на каждом новооткрытом мире. И вдруг – такой лакомый шмат, как Волга!

Чувствуется во всем этом какой–то скрытый подвох.

Что же ты отыскал на своем злосчастном островке, дядя Рома? Хорошо или плохо, что ты не догадался копнуть поглубже? Каких еще демонов ты мог бы призвать из галактического небытия?

Но в одном Чистяков прав. Грустно это все. И грустно быть камешком, порождающим разрушительную лавину.

Я стиснул зубы. Костя на соседнем кресле задумчиво поковырял сначала в одном в ухе, потом в другом и я поймал себя на мысли, что мне хочется сделать тоже самое.

Что–то тут не то.

Я вслушался в ощущения. Гудит, вроде бы, что–то. И на перепонки давит – словно спустился на скоростном лифте на полкилометра вниз. За секунду–другую.

Вездеход снова клюнул носом, притормаживая. Я обшарил взглядом все, что можно было рассмотреть из кабины. С боков и в небе перед нами ничего необычного не нашлось. Тогда я толкнул дверцу и выскочил наружу. Костя тоже.

Позади, на юго–востоке, горизонт снова цвел белесыми клубами. Потревоженная атмосфера бурлила, как вода в стакане с кипятильником.

Нас догонял еще один крейсер – не такой, похоже, огромный, как суперкорабль над моим островком. Но тоже не маленький.

Вскоре мы его увидели. Исполинский, в полнеба, диск. Идеальных очертаний, обтекаемый, как морская раковина. И он вовсе не был похож на бублик, как первые корабли чужих, появившиеся на орбите у Волги. На этот раз диск, не тор.

А суперкорабль над моим островком имел форму наконечника стрелы. Уплощенное сердечко с хвостиком, знак карточной масти «пик».

Фил с пацаном тоже выбрались из вездехода и ошеломленно глядели на приближающуюся громадину. Челюсть у Фила, по–моему, прочно приросла к груди. А к лицу приросло выражение безграничного удивления.

Странный парень. Где он, черт побери, рос? Понятно, что в захолустье, но не настолько же, чтоб по любому поводу отвешивать челюсть!

Костя стоял–стоял, потом полез в вездеход и спустя несколько секунд метнул мне волновой бинокль «Беркут».

– Держи, – проворчал он, настраивая второй такой же. – Хоть полюбуемся напоследок.

Я живо приложился к оптике, снабженной слабенькими квантовыми усилителями. Корабль скачком приблизился. Его и раньше невозможно было охватить одним взглядом, а теперь в поле зрения умещался и вовсе крошечный фрагмент. Я водил биноклем вправо–влево, выхватывая все новые и новые подробности. До нас долетели уже первые порывы ветра; потревоженная атмосфера исходила белесыми, серыми и иссиня–свинцовыми вихрями. Но сегодня буря намечалась хиленькая – не чета той, что поднял суперкорабль.

Да и шел сегодняшний крейсер медленно–медленно. Вскоре я понял – почему.

В бинокль стали заметны звенья истребителей, что неслись чуть впереди крейсера. Четверки, словно единое целое, слаженно выполняли маневры – разворачивались, снижались, меняли курс. А чуть впереди них отчаянно удирал юлькин «бумеранг», казавшийся на фоне преследователей гонимой ветрами ничтожной соринкой.

У меня сперло дыхание.

Даже с такого расстояния я понял, что «бумеранг» идет на пределе. На сумме усилий гравипривода и пакетных ускорителей. И этого не хватает, чтобы оторваться, этого попросту мало. Истребители, точная копия убийц «Саргасса», легко держались по бокам, чуть выше и чуть ниже. «Бумеранг» рыскал, но его умело оттирали от возможных щелей.

Чужие не стреляли. Вообще, похоже было, что «бумеранг» пытаются изловить. Наверное, для этого у крейсера имеется какая–нибудь «сеть», скорее всего энергетическая.

Вскоре над беглянкой и стайкой ловцов навис край гигантского диска, взгляд вдруг заволокло синеватой дымкой. Истребители чужих моментально ушли в стороны, рассыпались, как стая скворцов при появлении ястреба. А «бумеранг» сразу же перестал рыскать, стабилизировался, словно его схватили невидимые гигантские руки. А спустя пару секунд он стал медленно подтягиваться к днищу крейсера.

Трудно описать, что я чувствовал в эти мгновения.

А потом километрах в пяти от нас, у самого горизонта, невысоко над землей раскрылся купол атмосферного парашюта – обычного крыла, на каких обыкновенно сигали из поднебесья многочисленные обитатели Манифеста. Поднявшийся ветер немилосердно швырял его с потока на поток.

И мне сразу же вспомнилось, что за миг до появления синеватой дымки от «бумеранга» будто бы отделилась крохотная точка–песчинка, и сразу исчезла из виду.

Юлька катапультировалась. Отчаянная!

– В машину! – заорал я и прыжком втиснулся на место водителя. Слава богу, никто не стал спрашивать – зачем.

Взвыл в форсажном режиме гравипривод. Вездеход круто развернулся, и теперь громада вражеского крейсера маячила перед самым лобовым триплексом. Чувствуя в груди неприятную пустоту, я погнал вездеход навстречу ему. Навстречу необъятному диску, начиненному смертоносным оружием. Туда, где в промежутке между днищем этого вторгшегося в небо Волги железного блина и пыльной астраханской степью одиноко краснела риска юлькиного купола.

Никто не проронил ни слова – ни Костя, ни старатель с отвисшей челюстью. Они даже не пытались меня остановить. И правильно.

Потому что я бы все равно не остановился. В голове у меня пульсировала всего одна мысль. Короткая, как вдох и выдох.

Смерть или слава. Death or glory, как сказал бы Фил, старатель–американер из глубинки. Задуматься о том, что никакой славы мне не светит, даже если я собью вражеский крейсер подвернувшимся под руку булыжником, не было времени. О смерти задуматься тоже не было времени.

Времени вообще не стало – ничего не стало. Здравого смысла не стало. Чужих вместе со всей их технологической мощью не стало.

Были только я и она где–то там, над степью, в объятиях маленького шторма. Да еще разделяющие нас несколько километров.