Пролог
Меар медленно клонился к подернутому полупрозрачной голубоватой
дымкой горизонту. Вдалеке виднелись островерхие крыши небольшого
городка и потемневшая от недавних дождей стена. Выпуклые, как панцири
гигантских черепах, створки ворот были сомкнуты.
Путник остановился и утер со лба выступивший пот. Под ногами его
темной лентой лежала дорога; тянулась она, рассекая поле пшеницы
синего посева, прямо к воротам городка.
«Охраны что–то не видно, – озабоченно подумал путник. – Что там у
них творится–то?»
Путник был стар. Но еще крепок – шагал легко и не горбил спину.
Морщины покрывали его лицо, уподобляя кожу коре акации, но глаза
выдавали ясность мысли и недюжинную волю. Поклажи у путника не было.
Шум толпы донесся до него лишь у самых ворот городка. Голоса и
топот, азартные крики и лязг оружия. Прислушавшись, путник зашагал
дальше. Ворота оказались незапертыми, левая створка, сплошь покрытая
резными оберегами, бесшумно подалась легкому толчку. Пройдя ворота,
путник по обычаю низко поклонился.
– Мир вашим семьям, люди, и да не взглянет на вас с небес Тьма!
Голос его никто не решился бы назвать старческим.
Никто не ответил.
Только после обязательного приветствия городу путник обернулся и
некоторым удивлением разглядел пустую караулку. У полуоткрытой двери
стояла, прислоненная к темному дереву стены, ритуальная пика стража.
Мощеная булыжником кольцевая площадь отделяла окраинные дома от
городской стены. Шум доносился откуда–то из глубины квартала и
становился все громче. Вслушавшись, путник неторопливо, как и раньше,
направился к мосту через ров, полный зеленоватой воды пополам с тиной;
в тине кишмя кишели тритоны. За мостом начиналась уже настоящая улица,
на которую глядели закопченными фасадами приземистые, но аккуратные
домишки.
– Таверна «Веселый фыркан», – еле шевеля губами, прочел старик.
Дверь в таверну была заперта на внушительный засов, а засов
крепился к массивному кольцу, ввинченному в дверной косяк, тяжелым
висячим замком.
– Рановато закрылись, – проворчал старик. – Или поздновато
открываются...
Впрочем, хозяин таверны мог жить по красному циклу и открывать
свое заведение только с восходом Четтана, красного солнца. Тогда он –
законченный олух и никудышний делец, потому что у умного дельца
таверна не закрывалась бы вообще. Ведь в мире и в этом городке полно
людей живущих по синему циклу Меара, и не меньше, верно, живущих по
красному.
Покачав головой, путник свернул на улицу, ведущую к центру, и
зашагал в направлении главной площади. Шум и гомон катились ему
навстречу.
Толпу путник заметил спустя несколько минут. Плотное кольцо
разгоряченных людей сомкнулось вокруг нескольких тесно стоящих домов.
Двигались люди стремительно и слаженно, сжимая в руках ножи, копья,
топоры, а то и просто палки. В толпе виднелись лиловые балахоны Чистых
братьев.
– Быстрее! Окружайте, не то снова прорвется!
– Хомма, наверх!
– Тьма, не по ногам же!
– Мать, с дороги, затопчут!
– Вон он, вон, за забором!
Громкий разбойничий свист, от которого заложило уши.
Путник уже понял, что происходит, и это его явно не радовало.
Прищурившись, он вгляделся.
Одинокая юркая фигурка перемахнула через невысокую плетеную
ограду, метнулась вдоль ряда приземистых сарайчиков и свернула за
угол, исчезнув на миг из поля зрения. Всего на миг, потому что почти
сразу она показалась вновь: за углом, очевидно, поджидали охваченные
охотничьим азартом загонщики. Затравлено озираясь, фигурка вернулась к
сараям и едва не наткнулась на такую же источающую ненависть шеренгу.
Ненависть толпы путник ощутил даже на расстоянии.
Фигурка, вышибив с неожиданной легкостью дверь сарая, канула в
синеватый полумрак – в сарае, конечно же, не было окон.
– Хомма, давай факелы!
– Не могу, они внизу, – крикнул человечек с крыши соседнего дома,
взмахнув кривым хадасским клинком.
– Вот, вот факелы!
– Огня!
Две шеренги сомкнулись перед сараем с отворенной дверью. Беглец
оказался в кольце. Несколько человек с пылающими факелами в руках
сунулись в сарай, но свирепый рев перекрыл гомон толпы, и их
вышвырнуло наружу, словно пробку из бутылки с игристым джурайским
вином.
– Тьма! Поджигай, поджигай, Рута!
Пронзительный женский голос с нотками истерики выплеснулся из
толпы:
– Ой, миленькие, не жгите, это ж мой сарай!
– Отстань, мамаша, построим новый...
– Там же мука! И курта вся там, у меня ж дети с голоду помрут!
Пламя уже лизало бревенчатый бок сарая. Обезумевшую женщину,
кинувшуюся прямо в огонь, подхватили под руки, она все продолжала
вырываться и голосить, но стенания ее заглушались ревом толпы и гулом
пламени.
Беглец внезапно появился на крыше сарая; толпа взревела с новой
силой. Жадные языки освобожденного пламени рвались в небо, окрашивая
его в красноватый цвет. Как раз вовремя – навстречу восходящему
красному светилу.
Бесцельно покружив по крыше, беглец вдруг разогнался и, перемахнув
через языки пламени, взвился в воздух. Прыжок его был вызван отчаянием
и болью.
Толпа выдохнула. Припечатавшись к резному карнизу, беглец повис
над толпой; на секунду показалось, что он вот–вот сорвется и упадет, и
тогда его разорвут на части сотни людских рук. Но он удержался и ловко
полез на крышу.
Путник подумал, что это лишь отсрочка, потому что дом все равно
окружен толпой. Здоровенные мужики из охраны и особо ретивые
добровольцы, вооруженные и нет, гурьбой перли в дом, толкаясь и
матерясь у крыльца.
Беглец вскарабкался к самому скату, влез на кровлю и с ненавистью
посмотрел вниз, на теснящихся внизу людей. В тот же миг из слухового
окна на черепицу выбрался первый из преследователей. За ним – второй,
третий...
Беглец безнадежно захрипел и застыл, словно изваяние, беспомощно
растопырив руки. Полтора десятка охотников, вытянув вперед пики и
копья, теснили его к краю. Внизу бесновалась толпа, обратив к небу
искаженные ненавистью лица. Ревело пламя, пожирая сарай несчастной
горожанки, и готово было перекинуться на соседний, но никого это
сейчас не интересовало.
Одновременное «Ох!" – и затравленный беглец сорвался с крыши.
Всего миг он оставался свободным, в падении, а потом грянулся о
камень.
Он был еще жив, когда первая пика вонзилась ему в грудь, и он
успел увидеть пустые глаза людей.
– В огонь! В огонь его, Тьма в селезенку! – надсаживался на
соседней крыше Хомма.
Близился пересвет, охотники торопились.
Путник, наблюдавший за этим со стороны, тяжело вздохнул. Впрочем,
такое он наблюдал не в первый раз. К сожалению.
Оборотня сожгли еще до того, как одно солнце на небе сменило
другое. Он умер до пересвета – и, значит, восходящий Четтан его не
исцелит.
Теперь он мертв. Мертв навсегда.
