15. Человек Из Золота
Он не стал проходить через комнаты. Опасался встретить кого–то из
своих. Грустно быть генералом разбитой армии, но гораздо хуже – вождем
обреченной на бездействие. Вышел на галерею и стал опускаться по наружной
лестнице. Один из воздушных шаров как раз раскачиваясь пошел к земле.
Сварог покосился в сторону Монфокона – несмотря на изрядное расстояние,
виселица четко рисовалась на фоне ало–золотистого заката. И вокруг – пять
высоких изящных башен с круглыми площадками наверху, напоминавшими
исполинские гвозди. Еще одно изобретение Конгера – осужденного заводят
наверх, запирают изнутри люк, и он остается на площадке. Сиди, созерцай
город и потихоньку подыхай от голода и жажды, пока окончательно не отдашь
богу душу. Не хочешь так прозябать – бросайся головой вниз с высоты уардов
сорока, не зря земля вокруг заботливо выложена булыжником. Бывает,
осужденных приковывают наверху, чтобы не сиганули. Бывает, ставят жбан
воды. Но всем отрезают языки, чтобы не беспокоили воплями окрестных
жителей...
Сварог зашел в таверну с учитывавшей специфику района вывеской «У
бархатного занавеса». Отстранил парочку то ли шлюх, то ли ряженых
великосветских любительниц острых ощущений, мимоходом дал по морде
скульптору–педику, на свою беду потянувшемуся было погладить Сварога ниже
спины, мимоходом похлопал по спине лысого сизоносого трагика и заверил,
что тот гений и нынешнее его бедственное положение, ясный день, суть
происки бездарных завистников – словом, держался, как свой человек, и
потому не привлек внимания. Кабатчик, подобно своей клиентуре, тоже имел
во взгляде этакую творческую отрешенность, проблеск безумия. Любой
корчмарь с годами приобретает философский взгляд на жизнь, а уж тот, что
содержит кабачок для богемы, быстро отучится удивляться чему бы то ни
было...
Днища стоявших за его спиной бочек были расписаны самыми разными
сюжетами, и хозяин эти творения подгулявших художников берег свято –
вполне могло оказаться, что лет через полсотни его внукам отвалят за
что–нибудь из этого золотом по весу. Бывали прецеденты.
Сварог купил бутылку «Драконьей крови», отлитую с полукруглой ручкой,
что было удобно как для ношения, так и для кабацких драк. Лениво
поинтересовался:
– Ну, как оно, если – в общем и философски глядя?
– Да сплошная хреновина, – сказал хозяин. – Философски–то глядя.
Полгорода вон заперли. Ночью по улицам призраки шастают. Дождемся, гномы
из–под земли полезут...
– Они ж вымерли начисто, гномы, – оказал Сварог.
– Это такой народец, что пакостить будет, даже начисто вымерши...
Племянник у меня не смог поехать за вином в Традесант, не выпустили. Алмаз
короны, ха! Бабушке моей рассказали бы, любила покойница байки слушать и
сама травила, что твой боцман... – Он перегнулся поближе к Сварогу и
понизил голос: – Вот насчет колдунов – это верно. Колдуны появились.
Выходит, не всех извели...
Сварог насторожился, но виду не подал. Выложил на стойку пяток
серебряных сестерциев и показал на помещавшуюся особняком бочку с розовым
дургарским – оно было не по карману доброй половине присутствующих, но
своих денег стоило. Хозяин налил серебряную высокую чарку – не долил,
понятно, чисто автоматически – и перед лицом очевидной прибыли невольно
стал еще словоохотливее:
– Если ищут алмаз, зачем заставляют смотреться в зеркало? Нет,
маркиз, верно вам говорю про колдунов. Человек опытный такие вещи чует за
версту – по тому, что носится неуловимо и воздухе... В городе имели Немого
Пса. А если эта зверюга бродит ночами и выискивает кого–то, как встарь,
жди беды.
– Врут, – сказал Сварог, в жизни не слышавший про Немого Пса. – Пить
меньше нужно, не увидишь ни псов, ни крыс...
– Кто его знает... Только Немого Пса видел и Буга–Скрипач, а он при
белой горячке зрит исключительно лягушек, привычка такая у человека... Да
и от белой горячки его отделяло добрых полведра. Как увидел Пса, бежал от
Мельничной до холма, побросав бутылки – полные, заметьте, от него такого
при любых горячках не дождешься, будь они белее снега... Влетел ко мне –
краше в гроб кладут, а уж я его всяким видал. Клянется, что Пес шлялся по
Мельничной и вынюхивал, тварь, улицу, да обстоятельно так. А за ним
тащились бесшумно трое в плащах и каталанах, и кому это быть, как не
Проклятым Егерям? Значит, жди беды. И все оттого, что до сих пор где–то
лежат непогребенными косточки герцога Юнтеса...
Сварогу стало скучно, он допил вино, вышел на улицу и направился
вниз, к самому почти подножию холма, где обитал учтивый народ, огульно
окрещенный «алхимиками». Обособился он не без причины. Во–первых, ученые
эксперименты там порой завершались крайне шумно, и осколки после взрывов
разлетались крайне далеки. А во–вторых... После разговора с Гаем о
некоторых весьма небезопасных научных дисциплинах Сварог стал подозревать,
что «алхимики» обособились не из мизантропии – их туда выжили, на
окраину...
Начинало темнеть, кое–где появились фонарщики с высокими лестницами.
Помахивая бутылкой, Сварог спустился по мощеной пологой улочке,
напоминавшей ему ялтинские, свернул налево – и едва не выхватил пистолет,
когда наперерез ему метнулся из переулка жаркий язык пламени – но это
всего лишь репетировал в гордом одиночестве уличный глотатель огня.
– Смотри, забор не подпали, опять по морде получишь, – сказал Сварог,
уже знакомый с местной скандальной хроникой. Снова свернул налево,
поднялся на высокое крыльцо каменного домика, дернул старинную ручку
звонка в виде змеи, глотающей собственный хвост, – символ то ли познания,
то ли вечности, то ли того и другого, вместе взятого. В глубине домика
задребезжало, гулко пролаяла собака, смолкла. Скрежетнул засов, на пороге
появился мэтр Анрах, всмотрелся, узнал:
– А, маркиз... Заходите.
Камин ярко пылал, и на столе горела лампа под колпаком из тончайшего
фарфора, белого, с просвечивающими синими рыбами и алыми водорослями.
Чертовски уютная была лампа, и дорогая. Судя по ней и кое–каким другим
вещичкам, Анрах знавал и лучшие времена.
Сварог по заранее рассчитанному маршруту прошел к столу и сел.
Здоровенный пастушеский пес, серый, кудлатый кураш, молча поднялся, отошел
подальше и шумно улегся в углу, положив голову на лапы. Сварог все время
чуял на себе его спокойный загадочный взгляд – но так случалось каждый
раз, когда он сюда приходил, и он привык.
Хозяин поставил на стол пузатые серебряные чарочки, отодвинул толстую
потрепанную книгу – названия на черной кожаной обложке не было. Сварог
содрал лезвием кинжала смолу с высокого горлышка бутылки, раскачал
кончиком пробку, выдернул.
– Прочитали? – спросил Анрах.
Сварог достал из кармана небольшой толстый томик: «Записки искателя
затонувшего континента Альдарии, составленные по опыту трех своих
собственных морских путешествий, а также по рассказам и свидетельствам,
почерпнутым из бесед со сведущими людьми». Тисненое серебром название
занимало всю обложку, едва осталось место для маленького якорька внизу.
– Каково же ваше мнение?
– Занятно, – сказал Сварог. – Но аргументов маловато. Если они вообще
есть... Альдария должна была существовать, потому что должна же она была
существовать, черт возьми! К этому, если вдумчиво прочесть, все аргументы
и сводятся. Записки Гонзака, подтверждающие его теорию, у него, конечно
же, украли...
– Действительно, – кивнул Анрах. – Боюсь, что бедного профессора
разыгрывали все, кому не лень. Грех не подоить богатого бездельника,
готового раскошелиться на подозрительных «лоцманов» и еще более
подозрительные «древние карты». Да и «записки Гонзака», цитируемые им,
ничуть не похожи на стиль Гонзака и пестрят скорее сегурским жаргоном...
Хорошо еще, что для профессора все кончилось благополучно и кровопускание
устроили только его кошельку, а не ему самому...
– А что, были примеры и печальнее?
– Случались. Взять хотя бы Гонтора Корча. Не слыхали? Лет десять
назад у него вышла крайне интересная книга, «Ночные колеса». О ночных
извозчиках. То, что они сами рассказывали. В основном, конечно, смешные и
грустные истории из жизни гуляк и бытия ночной столицы. Влюбленные
парочки, ночные бандиты, охота за должниками... Но попадаются весьма
странные и загадочные случаи, которых извозчики, люди недалекие, сами
выдумать никак не могли... Прочитайте, если попадется. Ночные извозчики –
это целый мир, микрокосм со своими легендами, фольклором, даже со своими
призраками и специфическими суевериями. С этой же точки зрения Корч хотел
описать и Фиарнолл, крупнейший торговый порт на восходе. Упоминается в
хрониках уже четыре тысячи лет назад. Между прочим, Корча и автора
«Альдарии», несмотря на все несходство, объединяет одно – оба отчего–то
придерживались сенсационной версии, имевшей одно время хождение, но быстро
забытой – будто роверен Гонзак пропал вовсе не в наших полуночных
губерниях, а где–то неподалеку от Фиарнолла. Но Корч из Фиарнолла не
вернулся. В портах, случается, самый разный народ исчезает бесследно. А уж
в Фиарнолле... Ходят слухи, там едва не лишился головы даже небезызвестный
герцог Орк...
Сварог поморщился и поспешил увести разговор от Орка:
– Что же, по–вашему, могло случиться с Корчем?
– Да что угодно. Бандиты, похитители людей. Микрокосм... Ваше
здоровье!
Он был низенький, лысый, крючконосый, с венчиком седых курчавых волос
вокруг лобастого черепа. И суетился сегодня как–то особенно оживленно,
глаза так и поблескивали.
– Новое приобретение? – спросил Сварог. – Раритет?
– Новый маленький успех, который в то же время стал грустным
разочарованием. С успехами такое случается. – Не дожидаясь вопроса, он
просеменил к книжной полке, схватил прислоненную к переплетам картинку в
узкой медной рамке. – Вот, взгляните.
Сварог взглянул. Человек в темно–желтом камзоле сидел на красивом
вороном коне, и в обоих не было ничего удивительного. Он пожал плечами:
– После общения с Гаем могу сказать одно: этой картинке лет сто...
– Сто двадцать.
– И называется такая манера, по–моему, кирленской школой.
– Верно, – кивнул Анрах. – Никто ничего не замечал сто двадцать
лет... Изволите ли знать, сто двадцать лет назад благородный граф Кэши, с
большим сходством изображенный на этом портрете – что подтверждается
другими известными полотнами, – сопровождал на прогулке благородного
барона Торадо, к которому питал давнюю неприязнь и место коего в
канцелярии министра финансов давно стремился занять. Они были вдвоем, без
слуг. В лесу на них напали волки. Графу Кэншу удалось ускакать. Барона
волки загрызло. Король, благоволивший к барону, но не особенно
расположенный к графу, отрядил тщательнейшее следствие, в конце концов
очистившее графа от всех и всяческих подозрений. Слишком многие свидетели,
в том числе верные слуги барона, видели, что при графе, когда он уезжал с
бароном, не было и перочинного ножика. Слишком опытными были королевские
егери, выступившие в роли экспертов по звериным укусам. Волки, никаких
сомнений. В те времена они еще водились в Роблейских лесах во множестве.
Граф получил место... А совсем недавно я наткнулся на этот портрет,
считавшийся пропавшим.
Он сделал эффектную паузу, и Сварог, чтобы доставить старику
удовольствие, поторопился спросить – с искренним, впрочем, любопытством:
– И что же в этом портрете особенного?
Анрах подал ему большую лупу в затейливой серебряной оправе с литой
ручкой:
– Присмотритесь получше к этому прекрасному коню. Точнее, к его
морде.
Сварог присмотрелся, опустил лупу. Снова посмотрел:
– Послушайте... Это что, фантазия художника?
– Это добросовестность художника, – торжествующе возвестил Анрах.
– Но у этого, с позволения сказать, коня самые натуральные волчьи
зубы!
– Правильно, – сказал Анрах. – Никакой это не конь. Он называется
шарук и водится на Сильване, в Великих Степях. Говорят, тамошним
кочевникам иногда удается их приручать, и это, несомненно, правда, судя по
происшедшему. Шарук и в самом деле внешним видом не отличается от коня, но
зубы у него скорее волчьи. Это плотоядное животное, и, кстати, грешит
людоедством. Представления не имею, как графу удалось его раздобыть и
незамеченным переправить на Талар – на Сильване он никогда не бывал,
должно быть, не вошедшие в Историю доверенные лица постарались. Никто
ничего не заподозрил – кто станет заглядывать в зубы самому обычному коню?
Это на картине он горячится, закусил удила, открыл пасть... Граф очень
быстро от него избавился – есть упоминание о пожаре в конюшне. А
добросовестный художник, родной племянник графа, погиб при странных
обстоятельствах. Картина попала к антикварам всего месяц назад, когда
разорившиеся потомки графа распродавали имущество... Понятно, почему граф
ее не уничтожил – любил, должно быть, иногда разглядывать, гордясь своим
хитроумием...
– Где же здесь разочарование?
– Все действующие лица давно мертвы, – сказал Анрах. – Уличать
преступника бессмысленно, а его потомки ни в чем не виноваты...
– Да, верно. Прошлое хранит немало загадок... – сказал Сварог,
перебрасывая мостик к тому, что его занимало.
И Анрах облегчил ему задачу:
– Вас интересует что–то конкретное?
Сварог посмотрел ему в глаза и сказал насколько мог равнодушно:
– Древние подземные ходы, ведущие на тот берег.
– Не самая любопытная загадка древности, – сказал мэтр после
короткого раздумья, – но в сочетании с известием об установленной недавно
блокаде части города она становится весьма любопытной... Вам очень нужно
на тот берег?
– А вы горите желанием помочь закону? – спросил Сварог.
– Я не горю желанием ни помогать закону, ни нарушать его. Мне было бы
легче беседовать с вами, маркиз, знай я, кто вы такой на самом деле...
– А если для меня это, наоборот, создаст трудности?
– Я ведь не начинал этого разговора, – тихо сказал Анрах. – Вы сами
начали... – и он оглянулся в угол.
– Не тревожьте собачку, – сказал Сварог. – Я непременно успею
выстрелить первым. Люблю собак, не хотелось бы... Так вот, я не крал
никаких алмазов. И я не черный маг, я вообще не маг.
– Насчет алмаза – сущая ерунда, это ясно любому мало–мальски
сообразительному человеку, – кивнул Анрах. – Алмаз очень легко спрятать –
но на заставах никого не обыскивают, а если и обращают внимание на вещи,
то только те, что способны послужить укрытием человеку – ящики, бочки...
Между прочим, черные маги ничуть не боятся зеркал, если предстают в своем
истинном облике. Отсюда легко сделать вывод, что кордоны и прочие
полицейские забавы преследуют одну–единственную цель: задержать кого–то,
кто изменил облик... Даже не схватить – задержать в Равене...
Он подошел к каминной полке и снял с нее замысловатый предмет, с
равным успехом способный оказаться и старинным пистолетом (джетарамские
оружейники любили делать такие замысловатые устройства), и деталью
самогонного аппарата. У него имелась выступающая трубка с отверстием, и
смотрело оно прямо на Сварога.
– Пистолет? – спросил он.
– Пистолет, – кивнул Анрах.
Сварог ухмыльнулся и вынул свой. Огляделся, выискивая что–нибудь
подешевле, чего не жалко попортить. Выстрелил в полено у камина, и оно
дернулось под бесшумным ударом серебряной пули, чуть подпрыгнуло на медном
листе, защищавшем пол от случайных угольков.
– У меня – лучше, – сказал Сварог.
– Впечатляет, – признался Анрах. – Между прочим, в руках у меня
старинный секстан, совершенно безобидный. Уж простите... Хотелось увидеть
даже не ваше оружие – вашу реакцию на нацеленный ствол... Понимаете ли,
маркиз, вы мне сразу показались чуточку странным. Мало найдется
провинциальных дворян, знающих слова «микрокосм» и «абиссальный». Я стал к
вам присматриваться. Вы всегда старались двигаться по комнате так, чтобы
не отразиться ненароком в зеркале – значит, истинный облик у вас другой,
не тот, что я вижу. Но вы без всякой опаски берете в руки серебро, – он
кивнул на чарочки, – и пес вовсе не настроен к вам враждебно – он просто
чувствует, что с вами что–то не так, но это но имеет никакого отношения к
черной магии. И, наконец, только что завершившаяся мизансцена. Я служил в
молодости в кавалерии, повоевал, знаете ли. Под прицелом моего «оружия» вы
держались удивительно безмятежно. Словно заранее знали, что пули, сиречь
метательное оружие, не причинят вам вреда. Так может вести себя только
лар. Правда, насколько я могу судить по нашим беседам – а я порой ставил
ловушки, простите, – вы не знаете иных вещей, очевидных для всякого лара.
И все же готов прозакладывать голову – вы родились не на Харуме...
– Вы ведь рисковали, – проворчал Сварог. – Я мог и выстрелить.
– Нет. Я вам зачем–то нужен. Представления не имею, почему вы
оказались в таком положении, да и не хочу этого знать... Но вы ищете
помощи. Увы, это еще не означает, что вы ее здесь найдете. Я не сведущ в
том, что вам нужно. И не хочу ввязываться в историю, за которой,
несомненно, кроются интриги скучающих небожителей. Для вас это –
непонятные мне игры, а для меня все может кончиться печально. В моем
возрасте, знаете ли, начинаешь ценить жизнь и привыкаешь бережно
расходовать оставшееся время, стараясь растянуть подольше...
– Понятно, – сказал Сварог. – Вас тоже допрашивали по делу Тагарона?
– Да. Я на заметке, понимаете ли...
– Так, – сказал Сварог. – А если я вам скажу, что перед вами – Серый
Рыцарь?
Вот теперь он изумил старика по–настоящему. Как серпом по известному
предмету.
– Такими вещами не шутят, молодой человек, – тихо сказал Анрах.
– Я не шучу, – сказал Сварог. – И это не игра. Вот только совершенно
не представляю, как мне это доказать. Нет на мне ни узоров, ни заверенных
нотариусом особых примет... Быть может, есть какой–то способ проверить?
– Только один, – грустно усмехнулся Анрах. – Когда Серый Рыцарь
совершит что–то из предсказанного ему...
Сварог развел руками:
– Пока что похвастаться нечем... До трех королевств мне еще только
предстоит добраться.
– Вам еще и до принцессы предстоит добраться. Если вы и в самом деле
Серый Рыцарь, вас определенно стараются не пустить во дворец...
Сварог ухмыльнулся:
– Во дворце уже нет принцессы. Она в другом месте, мэтр. Помните, у
Таверо? О призраке все станут думать, что это и есть настоящая
принцесса...
– Действительно... Великие небеса, как же мне, старому дураку, раньше
в голову не пришло?! – Он, похоже, преисполнился решимости и азарта. –
Если вы и в самом деле Серый Рыцарь... Скажите: это вы пустили в оборот
головоломку с пятнадцатью цифрами?
– Я, – не без удовольствия сказал Сварог. – Хотелось насолить
кое–кому, чтобы мне не мешали...
– Кто вам мешал?
– Многие, – сказал Сварог. – Люди Стахора, граф Раган, из Снольдера,
герцог Орк...
– Со Стахором ясно, – громко, задумчиво сказал себе под нос мэтр
Анрах, направляясь к книжным полкам и доставая огромный фолиант. – Раган,
Раган... Ничего похожего... Вы знаете герб Орка?
– Еще бы. На золотом фоне – черный волк и белая восьмиконечная
звезда.
– Все сходится, – с некоторой торжественностью произнес мэтр Анрах. –
Простите, но я не мог предполагать, что это произойдет со мной, да еще так
просто и буднично... Что Серый Рыцарь однажды вечером постучит ко мне в
дверь...
Сварог поднял брови. Похоже было, что существовал некий тест,
позволяющий безошибочно опознать Серого Рыцаря – и Сварог это испытание
выдержал. Но в чем секрет?
– Я к вашим услугам, – еще торжественнее возгласил Анрах. – Сейчас же
засяду за книги, и если только удастся что–то найти... Буду сидеть всю
ночь.
Сварог блаженно расслабился, видя, что все сложности позади.
Напрашивалось единственное объяснение – есть другой тест Кодекса Таверо,
более полный, и Анраху он знаком.
Полагалось бы откланяться и убираться восвояси, старику и так
придется провести бессонную ночь – но Сварог остался сидеть, вертя в руке
серебряную пузатую чарочку, покрытую эмалевыми узорами. Очень уж уютно
пылал огонь в камине, здесь было покойно и тихо, а в доме Гая маленький
отряд Сварога, не жалуясь и словом, ждал приказов волевых решений, по
капельке теряя надежду...
– Послушайте, – сказал он вдруг. – Подводная лодка Тагарона – это
легенда или реальный проект?
– В теории все звучало весьма убедительно, – ничуть не удивившись,
ответил Анрах. – Вспомнили о подводной лодке, размышляя, как выбраться
отсюда?
– Да, подумал, как прекрасно было бы незаметно и тихо ускользнуть,
скрывшись под волнами...
– Увы, Тагарон так и не успел ничего построить.
– А почему его... преследовали?
– Запрещенный движитель. То есть – винт. Удивлены? Многие, втихомолку
проделав расчеты, убедились, что винт все же прекрасно подходит в качестве
движителя. Понятно, если расположить его сзади. – Анрах почесал в затылке.
– Ладно, теперь уже все равно, вы меня втянули в игру гораздо опаснее...
Он подошел к шкафу, открыл скрипучую дверцу и бережно достал двумя
руками великолепно сработанную модель длиной с локоть. Сварог
заинтересованно присмотрелся. Лодка больше всего напоминала пузатое
веретено с бочкообразной рубкой, рулями – один горизонтальный и два
вертикальных – и крохотным винтом. Осторожно, кончиком пальца Сварог
крутанул изящно выточенный бронзовый винт, шестилопастный, размером с
ромашку. Винт легко и послушно повернулся на оси.
– Все правильно, ни малейшего изъяна в конструкции, – сказал он. – Но
интересно бы знать, какой двигатель ваш Тагарон собирался поставить.
Паровой не годится. А другие... Снольдер хранит их секрет как зеницу ока.
– Есть еще и третий путь, – усмехнулся Анрах. – Самый опасный,
правда. Двигатель есть, только он забыт. Вернее, некие могущественные силы
постарались, чтобы он канул в забвение. Но обрывки прежних знаний порой
всплывают в самых неожиданных местах, и многое зависит от простого
везения... Тагарон не сказал мне главного, не хотел впутывать, но у меня
осталось впечатление, что описание двигателя он нашел. Вероятнее всего, в
старинной книге. Хотя есть еще в иных храмах настенные надписи, понятные
только тем, кто владел тайными жреческими языками. В седой древности –
когда, никто не знает точно, – существовали некие довольно простые
устройства, преобразующие энергию алейрона в механическое движение. Судя
по некоторым намекам авторов старинных хроник, ими пользовались в первое
тысячелетие после Шторма, до... – он замолчал, явно не в силах себя
заставить произнести запретное слово.
– Я понимаю, – кивнул Сварог.
– Болтают, достаточно лишь проволочек из определенных металлов, не
обязательно драгоценных, нескольких самоцветов, особых стеклянных
приспособлений, которые под силу любому стеклодуву... Хотя, конечно, все
не так просто, я уверен. Но Тагарон мог отыскать описание. Если так, ему
пришлось бежать, и незамедлительно.
– Как же у вас не обнаружили модель?
– А меня про нее не спрашивали с пристрастием, – ухмыльнулся старик.
– Никто, должно быть, о ней и не знал – так, смутные подозрения, доносы...
У нас обожают писать доносы наместнику – как во все времена, впрочем, тут
наше столетие ничем особенным не выделяется. Конечно, если бы спросили
прямо, я бы не смог утаить, сами понимаете... Но, признаться, к делу
Тагарона был причастен лишь самым краешком. Один из многих знакомых,
беглый допрос проформы ради. Я вообще–то был на заметке, но опять–таки в
качестве малозначительного свидетеля...
– Бурное у вас прошлое, я смотрю, – усмехнулся Сварог.
– Ну что вы... Это из–за истории с дурачком с Волчьей. Не слышали?
– Нет.
– А история занятная. Жил–был дурачок, сын мастера из Серебряной
гильдии. Совершенно безобидный, в лечебницу не отдавали, благо семья
зажиточная, могли прокормить. Сидел себе целыми днями на заднем дворе и
лепил из глины все, что на дурацкий умишко взбредет. Особенно любил делать
домики. Дурак дураком, но лепил весьма–таки искусно, во всем остальном был
совершеннейший кретин и неумеха, кроме этого. Родня не препятствовала –
двор большой, место есть, чем бы ни тешился, лишь бы на улицу не
выходил... Много у него было налеплено всякого, и в том числе – огромная
модель Равены. Года два трудился, получилось недурственно для дурачка.
Конечно, модель была весьма приблизительная, и все же... Просиживал он над
ней часами: куколок по улицам переставляет, спички бросает, иногда,
простите, на крыши мочится – и так далее, всех деталей я и не знаю, никто
ж не присматривался... А потом занесло во двор одного головастого студента
из Ремиденума. У всех, кто был причастен к той истории, до сих пор
осталось стойкое убеждение, что кое–какими официально запрещенными
способностями студент тот обладал. Подробности темны и туманны – но в
конце концов студент обнаружил, что многие забавы дурачка потом отражаются
на жизни реального города. Грубо говоря, дождь идет там, где он пописает,
дому, который разломает, либо сгореть суждено, либо появится в нем
какая–то беда... Словом, прослеживается четкая взаимосвязь, и это не
совпадение, не натяжка. Студент, очень похоже, языка за зубами не удержал.
Полицейскую логику для данного случая понять предельно легко.
– А ежели этот дурак завтра по королевскому дворцу – по модели, то
есть – поленом стукнет?
– Совершенно верно, – поклонился мэтр Анрах. – Уловили мгновенно.
Прискакали люди из Багряной Палаты, исчез дурачок, исчезли вообще все
обитавшие в доме, да и парочка соседей вдобавок – из тех, что язык за
зубами не удержали. И студент исчез, даром что сын маркиза. Белено было
считать отныне, что не было никогда такого дурачка, и глины не было, и
отца с матерью, и вышеупомянутых соседей. Всем все привиделось. Краем уха
я слышал потом, что модель месяц держали в подвалах Багряной Палаты,
водили туда особо доверенных профессоров... – он злорадно ухмыльнулся. –
Но поскольку дело было чересчур уж серьезное, приобрело размах – оказалось
позже, что и Багряной Палате все эти чудеса привиделись, и затерялся наш
дурачок где–то за облаками... Но не уверен, что и там отыскали разгадку.
Помню превосходно этого парня: кретин законченный, слова не мог
членораздельно выговорить, мычал и гугукал, не более того... Если вам так
уж интересно, поинтересуйтесь у знакомых, чем эта история кончилась...
Сварог пропустил мимо ушей очевидную иронию. Не из одного благодушия
– с ним творилось что–то странное и неладное. Он тряхнул головой,
проморгался как следует. Но это подступило вновь – на миг исчезли
уютная комната с пылающим камином, собака, мэтр, ряды книг на массивных
полках. И вместо всего этого врывалась, прямо–таки впечатывалась то ли в
зрачки, то ли в сознание... скупо освещенная улица, темный дом. Под
черепом пугающе, необъяснимо пульсировал настойчивый зов. Все чаще
надвигались, все дольше задерживались перед глазами эта улочка и этот дом.
И Сварог отчего–то не испытывал страха, хотя в его нынешнем положении
следовало бы пугаться всего непонятного.
– Что с вами? – встревоженно спросил Анрах.
Сварог зажмурился. Теперь улица и дом с высоким крыльцом, с горбатой
крышей неотвязно стояли перед глазами вместо ожидаемой темноты. Открыл
глаза – комната, никаких видений. Но зов не утихал, Сварог знал теперь,
что кто–то угодил в беду, и это не морок, не иллюзия, не ловушка. Знал, и
все тут. Стоило ему вновь зажмуриться, перед глазами вспыхнули,
накладываясь на потускневшее слегка изображение незнакомой улочки, две
руны – «ра» и «агор». И знак из Древесного алфавита – Тар, символ самшита.
– Все в порядке, – быстро сказал Сварог, открыл глаза, попытался
улыбнуться самым естественным образом, и это, видимо, у него неплохо
получилось – Анрах спокойно взял у него модель и пошел прятать обратно в
шкаф. Пес бдительно приоткрыл глаза, шевельнул ушами и вновь погрузился в
чуткую собачью полудрему, не видя поводов для вмешательства.
Чем бы ни было это видение, оно пришло извне. Кто–то звал его, попав
в беду, кто–то из своих – это сочетание рун и знака было паролем Гаудина.
Знак соответствовал нынешнему дню недели – через полчаса, когда настанет
полночь, вместо Тара к рунам добавится Шел... Сварога твердо заверили, что
никто посторонний не в силах этот пароль разгадать, а на чем зиждется эта
уверенность, он расспрашивать не стал, чтобы не забивать голову совершенно
бесполезной информацией. И он знал, что времени у него мало. Неужели
Брагерт прибыл в Равену? И попал в беду?
Он встал, отодвинув стул:
– Мне пора. Очень на вас надеюсь, хотя понимаю, что никаких гарантий
быть не может...
Он быстро сбежал по каменным ступенькам, посмотрел вправо–влево,
словно ожидая подсказки. И она тут же последовала – в виде непонятного
ощущения, неизвестно откуда взявшейся стойкой уверенности, что идти
следует непременно налево, мимо заброшенной пивоварни, сгоревшей от молнии
пару лет назад, мимо полуразвалившегося забора, неизвестно зачем
ограждавшего заросший лопухами и лебедой пустырь, мимо низенького домика,
где из–за плотно зашторенных окон все же пробивались мерцающие
разноцветные вспышки и на десять уардов вокруг тянуло замысловатой смесью
химической вони – там в поте лица трудился алхимик. На ходу Сварог
оглянулся и обычным зрением, не используя «кошачий глаз», посмотрел на дом
Гая. На третьем этаже слабо светилась парочка окон – Мара дежурила.
Оставалось надеяться, что дом, куда его ведут, расположен внутри
«волчьих флажков». В одиночку, ночью, он, правда, миновал бы любые
кордоны, но сие – лишние хлопоты...
Спустился с холма. Дальше потянулись прилично освещенные улицы.
Какой–то частичкой сознания Сварога прочно завладел чужой зов – не лишая
свободы воли, что с ним было бы невозможно, его тем не менее словно бы
вели за руку, прямо–таки автоматически разворачивая на перекрестках.
Ночная жизнь продолжалась, ничуть не нарушенная грандиозной облавой, –
люди во все времена обладали великолепной способностью как бы не замечать
непонятных им загадочных забав власти, если только это не касается тебя
самого и в твою персональную морду не тычут казенной алебардой... Заслоняя
звезды и огни на городских холмах, чернели воздушные шары. Дворяне в этих
кварталах почти не обитали, так что серенад под балконами не наблюдалось.
Но пьяных гуляк попадалось немало, проезжали редкие извозчики, неподалеку
под фонарем лениво рубились двое дуэлянтов, прошла ватага вездесущих
студентов Ремиденума, прикидывая, похоже, что бы им учинить для нарушения
ночного покоя мирных обывателей. В глубине темной подворотни торчала кучка
определенно уголовного элемента – они, притихнув, заинтересованно
уставились на Сварога, но ближе не подошли – с трезвым и вооруженным
решили не связываться. Пару раз попадались конные полицейские – обычные
разъезды, не усиленные, тройки черно–красных.
Свернул налево, к горбатому каменному мостику над узенькой речушкой.
Чуточку насторожился, заметив справа темную фигуру, но тут же убрал руку с
меча – человек стоял спиной к нему, пригнувшись, напрягшись, вцепившись
обеими руками в высокий парапет, не обращая внимания на довольно громко
прозвучавшие шаги Сварога. То ли поэт в наплыве вдохновения, то ли
собрался топиться. Если верно второе, незадачливый самоубийца нездешний –
даже Сварог знал уже, что в самом глубоком месте древней поусохшей речушки
не глубже, чем по пояс, и тонут там исключительно пьяные вусмерть. Пусть
пробует, сколько душе угодно, не стоит и отговаривать...
Он уже миновал непонятного субъекта, когда тот резко присел за
парапетом и, вытянув шею, стал вглядываться куда–то.
– Не клюет? – спросил Сварог лениво.
– Что?
– Рыбка, говорю, не клюет? Ничего удивительного, ее тут и не
водится...
Не вставая с корточек, незнакомец сказал настороженно:
– Полиция.
– Где? – оглянулся Сварог, но ничего такого не усмотрел ни вблизи, ни
поодаль.
– Это я – полиция, – сказал тот. – Агент третьего разряда,
необмундированная служба. Вот думаю, свистеть или не стоит... Вы их
видите, лаур?
– Кого? – Сварог тоже уставился в том направлении.
– А вон там, где напротив фонаря – тумба. То ли свистеть, то ли
драпать со всех ног...
Сварог всмотрелся. На том берегу, куда он как раз собирался перейти,
уардах в ста от моста, справа, и в самом деле красовалась напротив фонаря
круглая кирпичная тумба, предназначенная для афиш и полицейских
объявлений. Не было нужды подключать «кошачий глаз», света и так хватало,
чтобы рассмотреть высоченного короткошерстного пса с широкой тупой мордой,
медленно ступавшего посреди пустой улицы. Морда опущена к самой земле,
мотается вправо–влево – пес что–то вынюхивает, несуетливо,
целеустремленно, с медлительностью нерассуждающей машины. Ни капли
охотничьего азарта. А следом, шагах в трех, движутся три фигуры в плащах и
каталанах, и этот кусочек ночной жизни выглядит весьма странно из–за
полной своей непонятности...
– Так есть они там, лаур? – шепнул агент третьего разряда. – Или
мерещится?
– Не мерещится, – сказал Сварог. – Странная собака, не знаю я такой
породы...
Шпик не то засмеялся, не то всхлипнул:
– Еще бы! Немой Пес и Проклятые Егеря, как на картинке... Я на своем
участке видел всякое, а вот нечистой силы не доводилось...
Нечистая сила? Позвольте не согласиться, господин тихарь. Сварог уже
произнес про себя заклинание, но перед его взором осталась та же картина,
все так же ступает по брусчатке непонятный пес, а следом, словно ведя его
на невидимом поводке, спокойно шагают хозяева, ничуть не похожие на
«ночных парикмахеров». В самом деле, сущие егеря, топящие жертву. Сварог
не стал гадать, кем эта жертва может оказаться. Просто ему все это
пришлось не по нутру. В последнее время ему категорически не нравилось все
непонятное – по причине тесной связи с его персоной.
– Никакой там нечистой силы нет, – сказал Сварог. – Свисти давай. –
Он пошарил по карманам, отыскал невостребованную бароном Гинкером
полицейскую бляху и помахал ею под носом тихаря. – Свисти, говорю!
И пошел дальше. Свернул в проулок. Только сейчас раздалась
пронзительная трель, она тянулась, как длиннющий товарный состав, – должно
быть, у шпика оказались хорошие, непрокуренные легкие, и воздуха он набрал
полную грудь. Сварог приготовился было услышать отдаленные ответные
свистки и стук копыт, суетливую музыку ночной облавы – но свист оборвался
столь же резко, как и возник, раздался столь жуткий вопль, что у Сварога
стянуло кожу на затылке. И – полная тишина, изредка нарушавшаяся странными
звуками, в которые не хотелось вслушиваться, не говоря уж о том, чтобы
попытаться их опознать. Любое живое существо, заслышав такое, обязано
взять ноги в руки, врубить инстинкт самосохранения и утешать себя мыслью,
что в иных обстоятельствах графу позволительно улепетывать не хуже
простолюдина. Если нет свидетелей, а оставшийся за спиной противник
непонятен насквозь, к тому же впереди ждут более важные дела...
Опомнился и сбавил скорость он квартала через три. У моста, если
прислушаться, вроде бы стучали копыта, но Сварог не сомневался, что шпика
больше нет. Такой крик обычно бывает последним в жизни...
То самое место, несомненно. Фонарь со старинной перекладиной,
заканчивающейся двумя медными шарами – для удобства фонарщика, чтобы
упирать лестницу. Дом с высоким крыльцом. Ни в одном окне нет света.
Сварог двигался без лишней суеты, он не верил, что это засада, но «кошачий
глаз» все же задействовал, толкнул ногой легко распахнувшуюся дверь и с
пистолетом в руке ворвался в обширную прихожую, где печально смотрели со
стен оленьи головы и ни одна живая душа его не подстерегала, а нечистью и
не пахло.
Проскочив в комнату, он еще, как положено, быстренько взял на прицел
угол–другой, но и там никого не оказалось, так что он устыдился этих
шерифских штучек, коим добавляли комизма задевавшие за каждый косяк ножны
меча, опустил пистолет и приоткрыл дверь в другую комнату, рукой уже, не
пинком.
На широкой кровати в углу лежал человек, и по тому, как он в
совершеннейшем мраке моментально нашел Сварога взглядом, Сварог определил,
что неизвестный видит в темноте не хуже его самого. Последовало короткое
молчание – Сварог не знал, что теперь делать, а лежавший не торопился
облегчить ему задачу. В конце концов Сварог спросил:
– Это вы меня... звали?
Лежащий улыбнулся довольно странно – одни губы раздвинулись, а лицо в
этом словно бы и не участвовало. Ему было лет тридцать на вид – значит,
могло оказаться и все триста, если это все же лар, – а его дворянская
одежда, как отметил уже немного пообвыкшийся на земле Сварог, носила следы
недавнего пребывания в Горроте: отвороты высоких дорожных ботфортов
украшены бляшками из шлифованной яшмы, и воротник кафтана по горротской
моде вырезан по краям полукружьями. Незнакомец лежал неподвижно, как
статуя, даже головы не повернул, скашивая глаза на Сварога.
– Я вас звал, – сказал он, и при этом его нижняя челюсть почти не
шевелилась. – Возьмите стул и сядьте поближе, а то утомительно все время
коситься... Вот так. Я совершенно не представляю, сколько мне осталось,
поэтому слушайте не перебивая. Лорд Раутар. Восьмой департамент. О вас я
знаю от Брагерта. У меня нет связи с Гаудином, у вас ее тоже нет, но вы
проживете дольше... Когда доберетесь, передайте Гаудину, что у Стахора в
Горроте – Ледяной Доктор, запомнили? Ледяной Доктор. Оба слова – с большой
буквы, это прозвище. Когда он не поверит, а он, конечно же, не поверит,
попросите его посмотреть запись. В кошельке на столе найдите снольдерский
двойной гриван. Знаете, каков на вид двойной гриван?
– Да.
– Он там один, не ошибетесь. Это видеокассета. Пусть посмотрит в
замедленном действии, лучше всего покадрово, как взорвалась стена
крепости. У меня все.
Он умолк и облизнул губы. Деловито попросил:
– Возьмите кинжал, разрежьте мне одежду... хотя бы на ноге.
Сварог двумя пальцами оттянул ему суконную штанину и осторожно
надрезал.
– До голого тела.
– До голого...
– Пощупайте пальцами. Что чувствуете?
– Тело как тело.
– А я уже не чувствую, как вы прикасаетесь... – медленно сказал
Раутар. – Поднимите мою руку. Любую.
Сварог взял его за запястье, приложив ровно столько сил, сколько
требуется, чтобы поднять безвольно лежащую руку. Но его пальцы, не
ожидавшие такой тяжести, дернулись вверх, сомкнулись в воздухе – а рука и
не шевельнулась...
– У вас что, руки привязаны? – недоуменно пригляделся Сварог.
– Нет. Это золото, а оно тяжелое. У меня внутри. И скелет, и череп –
сплошное золото. Потому мне и не пошевелиться. Прощупайте мне ладонь.
– Ладонь как ладонь, разве что холодная, – пожал плечами Сварог. – И
самые обычные кости прощупываются.
– Ничего удивительного, они не изменили формы, только стали целиком
золотыми. Боюсь, следом настанет черед мышечной ткани, а там – то ли
кровь, то ли мозг. Право, не знаю, что раньше заместится золотом. Да и не
хочется гадать...
– Но как это с вами... – Все это было настолько жутко, что Сварог не
смог удивиться, а думать не стал ради экономии времени.
– Я работал в Горроте. И со свойственным мне оптимизмом – на что,
впрочем, давал право кое–какой жизненный опыт – полагал, что Ледяной
Доктор меня не раскроет. Но он как–то меня вычислил. Мне не препятствовали
уехать из Горрота, все началось уже здесь, вчера.
Сварог вдруг спросил:
– Откуда вы знаете, что это – золото? Не свинец?
– Потому что все симптомы как две капли воды походили на случай с
лейтенантом Аттисом. Два года назад. Только тогда мы так и не поняли, что
с ним случилось. Думали, просто прихворнул. Вечером я ушел из его комнаты,
там, в гостинице, а утром обнаружил... золотую статую. То же самое...
– Послушайте, – у Сварога вспыхнула надежда. – Как вас должны были
забрать? Вимана?
– Да. Но она будет ждать в Снольдере.
– Плохо... Все это – магия?
– Нет. Могу ручаться, что это – чистейшей воды наука...
– Но ведь... – сказал Сварог растерянно. – Я в этом не разбираюсь,
однако... Для превращения элементов нужны ядерные реакции или основанная
на алейроне магия...
– Значит, возможны и «холодные» реакции. Если вы – гений. А Ледяной
Доктор – гений.
– Как же он сумел...
– Право, не знаю, – сказал Раутар. – И если его когда–нибудь изловят,
во что я свято верю, не стоит его расспрашивать – нужно примитивно
прикончить на месте. Гений, лишенный даже крох морали и человечности,
должен как можно быстрее отправиться в небытие. Вот никогда бы не подумал,
что стану морализировать, да обстоятельства заставили...
– Но нужно же что–то делать, – сказал Сварог. – Есть резиденция
наместника...
– Пока вы раздобудете в эту пору какую–нибудь повозку, пока довезете
до резиденции, пока они свяжутся – будет поздно. К тому же меня нет здесь,
как и вас. Я – призрак. Это создаст дополнительные сложности, потому что
сохранить все в тайне нужно в первую очередь не от здешних...
– Понятно... – зло сказал Сварог.
– В общем, давайте без лирики, граф. Расскажите лучше кратко, как у
вас дела, а я пока отдохну – чертовски трудно шевелить челюстью, словно
гирю к ней привязали...
Сварог кратко рассказал последние новости.
– Ничего не понимаю, – сказал Раутар.
– Больше всего мне не понравились эти типы, работающие под призраков,
– егеря с собакой. Орк говорил что–то о горротской зверюге, способной
отыскать принцессу...
– У вас есть варианты на крайний случай?
– Поднять смуту, – сказал Сварог. – С участием принцессы и тех
полков, что ей поверят.
– Вы рискуете потерять Делию.
– Я еще больше рискую, сидя на Бараглайском Холме. И она тоже.
– Резонно, – согласился Раутар.
И надолго замолчал. Только глаза двигались. Сварогу понемногу
начинало казаться, что это и есть симптомы конца, он хотел потрогать
запястье Раутара, но не смог себя заставить. Сгорбившись, сидел на
массивном табурете, вяло проклиная про себя тот день и час, когда во все
это ввязался, плохо представляя границы понятия «все это» и уныло
сознавая, что никогда уже не спрыгнет с этой карусели...
– Можно рискнуть, – сказал Раутар. – Под церковью святого Круахана
начинается древний подземный ход на тот берег. Насколько я помню, церковь
внутри «волчьих флажков». Но я в натянутых отношениях с Братством святого
Роха, и на меня ссылаться в их присутствии не следует...
– Как найти ход? – жадно спросил Сварог. – Есть у меня один
человек...
– Не знаю. Если быть точным, ход там когда–то был, уж это–то известно
достоверно. Но существует ли он сейчас... Чертовски древний ход, иные
подозревают, что он существовал еще до Шторма... Вам пора идти.
– А вы? – вырвалось у Сварога.
– Я? Дом принадлежит мне. Рано или поздно какой–нибудь прохвост сюда
обязательно заберется. И разбогатеет. Родится еще одна легенда, Равена на
них богата... возможно, легенды и не будет – если тот, кто найдет золотого
человека, окажется умным и лишенным привычки болтать во хмелю. – Он
коротко рассмеялся. – Не удивляйтесь, лорд Сварог. Я живой человек, и мне
страшно. Но когда вы доживете до пятисот пятнадцати, привыкнете ко многому
относиться философски... Идите. Не забудьте монету. Обычные деньги
заберите тоже, пригодятся, беглецу полезно иметь как можно больше денег.
Увы, больше ничем не могу быть полезен...
Сварог высыпал на стол монеты, поворошил. Отыскав квадратную с
круглой дырочкой посередине, украшенную двумя вздыбленными снольдерскими
львами, сунул ее в узкий потайной карманчик. Остальные ссыпал в кошелек,
не глядя сунул его за голенище. Полагалось что–то сказать, но мысли
блуждали в сплошном сумбуре, и ничего не подворачивалось на ум.
Словно отгадав его мысли, Раутар усмехнулся:
– Право же, я в лучшем положении: моя смерть у меня перед глазами и
не таит никаких неясностей, а ваша – где–то в неизвестности...
Пожалуй, это оказалось лучшее прощальное слово, какое Сварог слышал,
– злая шутка человека, имевшего право быть беспредельно циничным... Не
бабы и не романтики, в самом–то деле. Сварог выпрямился, отдав ему честь
на ронерский манер – согнутая в локте рука брошена к сердцу, ладонь
выпрямлена дощечкой, – поклонился и вышел, задев ножнами косяк.
Ужасно не хотелось возвращаться через мостик, но в обход пришлось бы
очень уж далеко. Сварог шагал быстро и настороженно, держа пистолет в
опущенной руке, подбадривая себя мыслью, что выдававшие себя за призраков,
все четверо вкупе с собакой, весьма даже смертны.
Он задержался на мосту. Тишина, не видно ни полиции, ни горротцев.
Темные брызги крови уже подсохли на древнем камне. Судя по их обилию и
разлету, выглядит все так, словно таинственный зверь, налетев на
незадачливого агента, с размаху рванул его клыками не хуже, чем мог бы
рвануть кусок ветчины не жравший неделю бродяга. Вот так. И если ужасаться
по всякому поводу, проще и практичнее сразу приладить петельку на
ближайшие ворота.
Обратный путь, как часто бывает, показался не в пример длиннее.
Поэтому, когда на Сварога выехал из переулка вдрызг пьяный всадник из
благородных, пустившийся то ли задираться, то ли жаловаться на жизнь, то
ли все вместе, Сварог, не особенно размышляя, поймал его за руку, выдернул
из седла, без всяких угрызений совести вскочил на коня и помчался к
Бараглайскому Холму, слыша, как пьяный шумно ползает по мостовой и орет
отчего–то: «Измена!".
Конь оказался свежим, застоявшимся, и Сварог в считанные минуты
пролетел по крутым улочкам, присмотрелся издали к дому Гая – на внутренней
лестнице мерцает тусклый светильник, все спокойно, – спрыгнул, хлопнул
коня ладонью по крупу, и тот потрусил прочь. Даже если не воссоединится с
хозяином, бесхозным долго не останется – как–никак столица, цивилизованный
град, где отношение к чужому добру, особенно к тому, что бродит без
присмотра по ночам, насквозь философское.
Направился в дом, стал не спеша подниматься по внутренней лестнице,
скупо, в самую плепорцию для влюбленных, освещенную керосиновой лампой,
висевшей на крюке меж вторым и третьим этажами. Наконец–то добрался домой
– вот именно, домой, он давно привык возводить любое временное пристанище
в гордое звание дома, тогда становится не так грустно жить, наоборот,
бывает чуточку веселее. Мимоходом он подумал, что настоящего–то дома,
собственно говоря, философски глядя со всех точек зрения, у него никогда и
не было. Нынешний замок, порхавший сейчас где–то за облаками, на эту роль
что–то не годится. А вскоре и этот дом придется покинуть. Но развить эту
мысль он не успел – поднялся на площадку, а там на низких перилах сидела
Мара в своем натуральном обличье, закинув ногу на ногу, задумчиво
поглаживая лежавшую рядом игрушку из своего богатого арсенала, больше
всего напоминавшую морского ежа, бьющегося в падучей.
– Любопытно, где изволит шляться благородный лаур? – поинтересовалась
она, не усмотрев на лице Сварога особой озабоченности. – А меж тем
добродетель юной девы, несмотря на ее нынешний дурнушечий облик,
подвергается постоянной угрозе со стороны творческого люда, так что колено
означенной девы покрыто мозолями от частого соприкосновения с буйствующей
плотью. Однако, смею заметить, к иной плоти дева была бы не в пример более
благосклонна, буде плоть таковая недвусмысленно заявила бы свои права
способом, не допускающим двойного толкования...
Сварог поднял ее с перил, и какое–то время она молчала – по чисто
техническим причинам, если только уместно столь сухое определение, когда в
твоих объятиях юная женщина, сводящая с ума и необычностью своей, и диким
сочетанием разнообразных противоречий... вот только на шее у тебя и
Странная Компания, и все отсюда проистекающее, а где–то лежит золотая
статуя и кровь подсыхает на мосту...
Тонкие пальчики, способные и нежно приласкать, и моментально
отправить в мир иной, скользнули ему под рубаху способом, не допускающим
двойного толкования, но Сварог героически превозмог себя, отстранил ее и
распорядился:
– Доклад по гарнизону.
Она моментально перестроилась, хотя и не всецело:
– Вокруг – тишина. Гарнизон частично отошел ко сну.
– Точнее?
– Хозяин отошел ко сну. Бабкин внучек отошел ко сну. Жена боцмана, по
некоторым данным, читает очень вольному топору наставление по морскому
делу. Граф Леверлин до сих пор беседует с ее высочеством о придворном
этикете. Одним словом, все при деле. Одна я сторожу, как верный солдат...
или как дура.
Сварог усмехнулся. Относительно Делии и Леверлина он и сам третий
день питал стойкие подозрения. Вообще–то ее последнего любовника не так
давно убили у нее на глазах... Ну да будем реалистами. Принцессы –
своеобразный народ. А лучшего способа отвлечься от всех горестей и не
сыщется, пожалуй.
– Если милорд соизволит расстелить здесь свой плащ, нет нужды идти в
комнаты.
– Ты серьезно или притворяешься? – спросил Сварог, распустив шнурки
плаща и сбросив его на пол. Лег, оперся на локоть и устало зажмурился.
– Насчет чего? – Она перестала расстегивать платье.
– Так спокойна и безмятежна...
– А что тебя удивляет? – искренне изумилась Мара, опускаясь рядом. –
Согласна, положение не из веселых, но дулом в спину пока что не тычут.
Что–нибудь придумаем, ты у нас по этой части мастак...
Сварог покосился на нее. Она закинула голову, опустила длинные
загнутые ресницы, приоткрыла рот – безмятежно ждала поцелуя. Детский
возраст – это детский возраст. Ребенок ни за что не поверит в собственную
смерть – особенно когда вокруг наблюдаются сплошь чужие...
– Возможно, мы завтра уйдем, – сказал Сварог.
– Куда? – Мара мгновенно открыла глаза.
Он кратко изложил.
– Гениально! – Мара обхватила его за шею и звонко расцеловала. – Я
всегда верила, что ты у меня великий полководец.
– Может, там и нет хода...
– Должен быть, раз он нам так нужен, – сказала Мара. – Монашеские
братства – сплошные кладези секретов, их даже Гаудин опасается
раздражать... Вина принести по такому случаю?
– А когда оно мешало? – хмыкнул Сварог.
Она гибко выпрямилась, запахивая платье. И тут же неуловимым
движением подхватила с перил своего стального ежа, замерла, моментально
обернувшись готовой к прыжку дикой кошкой. Сварог вскочил, выхватил
пистолет. Сам он не слышал ни единого постороннего звука.
– Идет, – шепнула она. – Один.
Сварог нашел стволом пистолета бесшумно ступавшую вверх по лестнице
грузноватую фигуру. А мигом позже узнал. Мара тоже. Слегка растерянно
покосилась на Сварога.
Барон Гинкер в строгом темном камзоле, опустив руки по швам, глядя
перед собой, поднимался по ступенькам беззвучно, как дым. Что–то с ним
было не так. Мара отступила на шаг, медленно, без единого лишнего
движения, словно перелилась, перетекла в сторону упругая капелька ртути.
Теперь и Сварог понял. Керосиновая лампа светила барону в спину, хоть
и тускло, слабо – но от каменных перил легла негустая тень, а вот барон
совершенно не отбрасывал тени. Он поднимался, медленно и бесшумно, прижав
руки к бокам, как исправный солдат на смотру, глядя перед собой, вышел на
площадку, теперь их разделяли шесть–семь ступенек лестничного пролета, и
Сварог увидел, что барон бледен, как стена, а в правом виске у него
чернеет дыра с опаленными краями. Глядя иным, магическим зрением, видел
перед собой то же самое – призрака с простреленным виском. Поднял было
пистолет, но тут же вспомнил, что серебро не способно причинить призраку
вреда и сам призрак никому не способен причинить вреда – разве что порой
своими речами, но тут уж вина не его, потому что истины, изрекаемые иными
призраками, вовсе не ими самими придуманы...
Барон остановился пятью ступеньками ниже, поднял голову. В глазах –
ни малейшего отблеска мысли.
– Что случилось, барон? – произнес Сварог, удивившись, сколько
буднично звучит его голос.
– Они ломились в кабинет, – произнес барон странно глухим голосом,
словно бы это были и не колебания воздуха, а нечто иное, воспринимавшееся
не слухом, а мозгом. – Засовы уже поддавались. Я выбрал меньшее зло.
Нельзя было попадать к ним живым.
– К кому? – спросил Сварог.
Кто мог ломиться в кабинет к протектору столицы? Разве что Багряная
Палата...
Барон молчал. Лампа вдруг вспыхнула ярче, заколыхались тени,
наливаясь чернотой. Высоко над головой в незастекленном окошечке свистнул
ветер – неприятно, шипяще.
– Закажите по мне заупокойную, – сказал барон. – Именем Творца.
– Хорошо, – сказал Сварог. – Если вы мне расскажете, что происходит
во дворце. Кто прячется за сценой.
Барон молчал, глядя умоляюще.
– Что они от вас хотели? – спросил Сварог.
– Я ошибся, как никогда в жизни. И ухитрился погубить себя сам. Все
короли любят, когда их полиция раскрывает заговоры. И я решил придумать
заговор. Очень хорошо все продумал, тщательно. Взял одно из пугал древнего
чернокнижья, поселил его в столице, подобрал кандидатов в сообщники,
тайные служители. А оказалось, что придуманное существует на самом деле. И
они пришли, прежде чем я успел...
– О чем вы?! – спросил Сварог.
– Заупокойную.
– Обещаю.
– Именем Творца?
– Именем Творца.
– Улица Зеркальщиков, сорок пять, – сказал барон. – Вдова Гуродье,
собственный дом. Унес все мои бумаги. В том числе и план «заговора».
Имена, разумеется, притянуты мною, но картина оказалась точной. Я хороший
полицейский, хоть вы и смеялись надо мной тогда... Заберите все бумаги.
Это плата...
– Чем они мне помогут сейчас?
– Сейчас – ничем. Пригодятся когда–нибудь потом.
– Хорошо, – сказал Сварог. – Теперь скажите мне вот что. Когда мы с
вами говорили...
Он на миг отвел глаза, создавая сигарету, а когда поднес ее ко рту,
призрака уже не было. Только пламя колыхнулось в высоком стеклянном
колпаке лампы да ветер взвыл посреди безветренной ночи.
– А ведь у меня по всем порогам и подоконникам была мелом проведена
черта с соответствующими знаками, – сказала Мара. – Против таких вот
визитеров. Ты, наверное, подошвой стер впотьмах... – Она опустилась на
плащ, тряхнула головой. – Нужно сходить подновить, а то еще кого–нибудь
дождемся...
– Пора убираться из этого красивого города, – сказал Сварог в
сердцах.
– А кто спорит? Вот только... – она задумчиво покачала головой. –
Настоящий это призрак нашего безвременно усопшего сообщника, впутавшегося
в какое–то темное дело, или очередная пакость неизвестных доброжелателей?