Глава 15
У Разбитого Аквариума
Эльза совсем не спала в эту ночь. Уже рассветало, а она все сидела на
том же месте, у рояля. События этой ночи потрясли ее. Она разбиралась в
том сложном запутанном клубке, в том хаосе, который внес в ее сознание
Штирнер. Она вспомнила все, что пережила со времени смерти Карла Готлиба:
свое неудачное бегство от Штирнера, неожиданную любовь к нему, поездку в
Ментону. Но вспомнила, как о чем–то чужом, как будто все это прочла она в
романе. Так же ясно вспомнила она и то время, когда она была невестой
Зауера. Но что–то и в этой картине прошлого изменилось. Думая о Зауере,
она чувствовала, что еще любит его. Но любит как–то иначе: образ Зауера
потускнел. Что с ним стало? Изменился ли он? Что он вообще за человек?.. К
своему удивлению, Эльза поймала себя на мысли, что, в сущности, она не
знала Зауера. Как сложатся теперь их отношения? Ее размышления были
прерваны неожиданным появлением Эммы. Эмма была в дорожном костюме,
усталая, побледневшая.
– Эльза! – крикнула она и бросилась со слезами к подруге.
– Здравствуй, Эмма! Отчего же ты плачешь? Почему не предупредила о
приезде? Где твой мальчик? – забросала Эльза вопросами плачущую Эмму.
– Малютка там, внизу, с няней. Отто бросил меня и не оставил даже
денег. Я продала платья и кое–какие безделушки и собрала на дорогу.
– Оставил без денег, с ребенком?
– Он совсем сошел с ума. Я чувствовала себя такой несчастной и
одинокой. У меня никого нет, кроме тебя... – И вдруг с новым припадком
истерического плача Эмма прерывающимся голосом заговорила:
– Не отнимай у меня Отто! Он любит тебя. Он хранит твою карточку и
смотрит на нее. Я совсем не следила за ним, я вошла случайно, но он грубо
прогнал меня... Он любит тебя!.. Не отнимай его. У тебя все есть, ты такая
счастливая. У тебя есть богатство, ты любишь Людвига, зачем тебе еще
Отто?..
Эльза улыбнулась краем губ, но глаза ее оставались печальными.
«Бедная Эмма, – думала Эльза, глядя на изменившееся, похудевшее лицо
подруги. – Куда девался ее румянец во всю щеку, серебристый смех? Бедная
куколка, что сделал с нею Отто? Неужели он такой бессердечный?»
– Я не счастливей тебя, – серьезно сказала Эльза, гладя рукой
растрепавшиеся волосы Эммы, – у меня нет богатства, я больше не люблю
Штирнера, и Штирнера больше нет...
Эмма от удивления на минуту забыла о своем горе.
– Он умер? Почему же ты не писала мне об этом? И разве мертвых не
любят? Сколько новостей!.. Эльза опять улыбнулась. Лицо Эммы сделалось
печальным.
– Это значит, – всхлипывая, начала она, – это значит, что ты
призналась ему в любви к Отто, и Штирнер в отчаянии убил себя. Значит, ты
отнимешь у меня Отто?
– Успокойся, глупенькая девочка, – ласково сказала Эльза, – я не
отниму у тебя твоего Отто. Ведь он твой муж и отец твоего ребенка.
– Это ничего не значит! – ответила Эмма. – Он говорил, он говорил не
раз, что вся его любовь ко мне была одним чертовским наваждением, что если
бы не это наваждение, он никогда не полюбил бы такую дуру. И такой брак,
говорит он, можно расторгнуть. А если Отто говорит, это верно. Ведь я
действительно глупенькая. Но только.., ведь и глупенькие хотят счастья! –
И она опять заплакала. – Ведь любил же он меня такую, какая я есть! А
потом.., потом он стал будто мстить мне за то, что любил меня.
И Эмма, прерывая разговор плачем, подробно рассказала Эльзе историю
своей любви. Она слишком долго страдала в одиночестве и теперь говорила
обо всем, что наболело, о грубости, придирчивости Отто, о его насмешках,
издевательствах, оскорблениях.
Эльза слушала, и ее сердце невольно холодело. Отто вставал перед нею
в новом свете. Это уже не было «наваждением». Он так поступал уже после
того, как освободился от власти Штирнера.
Он мог разлюбить Эмму. Но неужели у него не хватало такта,
корректности, наконец, простой порядочности, чтобы удержаться от такого
обращения с женой? И, вспоминая уже о своей любви к Зауеру, Эльза
подумала: «Неужели прав Штирнер в том, что мы лишь слепые игрушки
инстинкта, который может заставить полюбить человека с ослиной головой?
Ужасно!..»
Эльза слушала подругу, думая о своем, и прислушивалась ко все
увеличивающемуся шуму во втором этаже.
«Что бы там могло быть?»
А там происходил последний акт борьбы.
Вооруженный отряд в защитных металлических костюмах, во главе с
Зауером и Готлибом ворвался в дом Эльзы.
Зауер ударял рукояткой парабеллума в дверь кабинета и кричал:
– Откройте, Штирнер, или мы взломаем дверь! Неожиданно нападающие
услышали доносившийся из кабинета голос Качинского и лай собак.
– Штирнера нет, а я открыть дверь не могу. Штирнер, уходя, запер ее
снаружи и приставил собак.
– Это вы, Качинский? Вы еще живы? – Обратившись к солдатам, Зауер
приказал:
– Ломайте двери!
Несколько дюжих плеч навалились на дверь, и она затрещала. За дверью
послышался неистовый лай догов. Доги просунули в образовавшиеся проломы
оскаленные, покрытые пеной морды.
Несколько выстрелов уложили собак на месте.
– Зачем же убивать животных? – послышался спокойный голос Качинского.
– А вы предпочли бы, чтобы собаки разорвали нас? – проворчал Зауер,
пролезая в образовавшуюся брешь. Он был удивлен, увидев, что Качинский
спокойно сидит за столом; подперев голову руками, изобретатель
сосредоточенно рассматривал чертежи.
– Где Штирнер? – спросил Зауер.
– Не знаю, – ответил Качинский, не поднимая головы, – он обещал меня
утром ослепить, удушить или что–то в этом роде, но, вероятно, забыл или
занят чем–нибудь... – Хлопнув рукой по чертежам, Качинский воскликнул:
– Вот великолепная штука! Штирнер не обманул. Я провел чертовски
интересную ночь! Этот Штирнер прямо гениален. Схемы антенны усилительного
устройства с трансформаторами и катодными лампами и схема индукционной
связи с колебательным контуром антенны...
Зауер и Готлиб переглянулись: неужели Штирнер отнял у Качинского
разум?
– Нужно обыскать все здание сверху донизу и поставить караулы у
мыслепередающих станций, – сказал Зауер.
Осмотр начали с комнаты Штирнера, где помещалась одна из
мыслеизлучающих станций. Вторая такая же станция находилась в другом конце
дома, рядом со «зверинцем».
Станция не работала.
– Ну что ж, господа, я думаю, теперь безопасно. Можно снять наши
защитные маски, – сказал Готлиб и первый снял со своей головы сетку. Его
примеру последовали другие. Среди пришедших было несколько старых знакомых
Готлиба: прокурор, начальник полиции и «железный генерал», который
принимал участие в военной экспедиции против Штирнера «в целях изучения
новых методов ведения войны».
Он разводил руками, как бы оправдываясь в своих прежних неудачах
военной экспедиции против Штирнера, и говорил:
– Кто же его знал, что на Штирнера надо идти с дамскими вуалями на
голове? – И, нахмурив свои большие седые брови, он печально сказал,
указывая на Качинского:
– Теперь вот они будущие полководцы, вы, господа инженеры. Наша
песенка спета! Что мы сделаем штыком, если эта штука может повернуть штык
в любую сторону? – и он с недоброжелательством указал на машину,
видневшуюся через дверь комнаты Штирнера.
– Однако надо оповестить всех, что орудия мысленного воздействия нами
захвачены. – И Зауер прошел в комнату Штирнера. – Фу, черт, – проворчал
он, глядя с недоумением, на незнакомую конструкцию машины. – Качинский, –
позвал он на помощь изобретателя, – вы понимаете в этом что–нибудь?
Качинский подошел к машине и стал уверенно поворачивать рычаги.
Машина заработала.
– Нужно послать излучение, которое освободило бы всех пораженных
Штирнером, – сказал Качинский.
– Правильно! – ответило несколько голосов. И Качинский принялся
«лечить на расстоянии», как выразился кто–то из стоящих в комнате.
– Ну что? – спросил Зауер одного из солдат, обыскивавших подвальное
помещение.
– Штирнер не найден! – ответил он.
– Ищите в первом этаже! Обыщите каждую щель!
– Виноват, господин прокурор, – обратился Качинский к прокурору, –
могу ли я взять эти чертежи? Штирнер передал их мне...
– Сейчас я ничего не могу разрешить трогать и брать отсюда. Все это
является следственным материалом. Потом, может быть...
– Очень жаль! – ответил Качинский.
«Хорошо, однако, что я успел ознакомиться со всем этим и записать
важнейшие формулы. Обойдемся и без чертежей! – подумал Качинский. – А они,
пожалуй, и в формулах не все поймут».
– Я также хочу обратиться к вам с просьбой, господин прокурор, –
сказал Готлиб. – Необходимо вызвать дополнительный отряд для охраны
подвала, в котором хранятся огромные ценности. Я полагаю, что настаивать
на этом я имею право, поскольку я являюсь законным наследником. Думаю, что
теперь вопрос о нашем праве на наследство ни в ком не вызовет сомнения.
– Ваши права – вопрос будущего, – ответил прокурор. – Но против
усиленной охраны я ничего не имею.
Зауер все больше хмурился, слушая этот разговор. Он подошел к Готлибу
и язвительно произнес:
– Не слишком ли вы забегаете вперед, господин Готлиб? Как вам должно
быть хорошо известно, суд присудил наследство в пользу Эльзы Глюк, и
решение вошло в законную силу.
– Но оно может быть пересмотрено ввиду вновь открывшихся
обстоятельств! – И, вдруг вспылив, недавний союзник крикнул:
– Да вы с какой стати вмешиваетесь в это дело? Довольно морочили
всех! Если вы еще раз станете на моей дороге к наследству, я потребую,
чтобы вас арестовали. Вы выступали от имени Глюк и, значит, являетесь
соучастником преступления!
– Но вопрос о причинах лишения наследства вашего почтенного родителя.
– горячился Зауер.
Спор их был прекращен появлением Кранца.
– Ого! – в волнении размахивал он руками. – Вот оно самое! Вот где мы
с вами, Готлиб, брили господина Штирнера, и чистили его платье, и, кхе..,
получили на чаек с его милости! Помните, ваше превосходительство,
вещественное доказательство, которое я преподнес вам в тюрьме, – обратился
он к прокурору, – монетку помните? Это самое и есть мое преступление. Цена
крови, так сказать. Вместо того чтобы убить, я почистил платьице у
господина Штирнера!
– Никто не поставит вам в упрек этого преступления, Кранц Довольно вы
насиделись, теперь вас ждет серьезная работа. Клетку мы захватили, но
птичка улетела. Штирнера нет.
– Найдем, найдем! Из–под земли выроем! – весело сказал Кранц, потирая
руки.
– Печальные новости, – послышался голос Качинского. Он отложил трубку
телефона и сказал:
– Сейчас телефонировали с одного завода, что как только прекратилось
действие влияния Штирнера, сотни рабочих упали замертво, очевидно
наступила реакция после ужасного переутомления, в котором держал их все
время Штирнер. Требуется немедленная помощь.
Зауер, хмурый и злой, вышел из комнаты и поднялся на третий этаж.
В зимнем саду он застал Эльзу и свою жену.
Эмма бросилась к нему с радостным криком:
– Отто!
Но он грубо оттолкнул ее – Откуда ты? – хмуро спросил он жену. –
Уйди, мне надо поговорить с фрау... Штирнер.
Эльза с упреком посмотрела на него, Эмма со слезами на глазах – на
Эльзу, как бы говоря: видишь, как он относится ко мне?
– Ну? – сказал Зауер, сурово глядя на жену. Эмма вздохнула и послушно
вышла.
– Отто Зауер, я не узнаю вас, – с упреком сказала Эльза.
– Она мое несчастье! Я не знаю, как отделаться от нее, – с
раздражением сказал Зауер – Вы должны знать, что моя любовь к ней была
искусственно вызвана Штирнером.
– Это не дает вам права так относиться к ней. Она не виновата ни в
чем, и она любила вас раньше не по приказу Штирнера.
– Какое мне дело до нее? – так же раздраженно ответил Зауер. – Где
Штирнер?
– Он ушел.
– Куда?
– Я не знаю. Он не сказал мне, но в доме его нет наверно.
– Вы лжете! Вы скрываете его! Эльза встала.
– Послушайте, Зауер, если вы не оставите этот тон, я сейчас же уйду.
Зауер заставил себя успокоиться и сел рядом с Эльзой.
– Простите меня, Эльза, – почти ласково сказал он. – Я слишком
изнервничался за это время. Вы говорите, Штирнера нет. Вы, значит,
свободны?
Эльза в ответ кивнула головой.
– Что же мешает нам теперь быть вместе?
– Зауер, но ведь у вас ребенок, жена...
– Не говорите мне о ней, Эльза!
Он взял ее руку. Эльза нахмурилась и тихо, но решительно отняла свою
руку. Не только жена и ребенок отдаляли ее теперь от Зауера. Новые черты
характера Зауера делали его чужим. А может быть, это и не новые черты;
может быть, эта грубость и черствость всегда жили в нем под покровом
холодной корректности, и она раньше только не замечала их?
И еще одно удерживало Эльзу. Штирнер, каким она узнала его в
последнюю ночь, поразил ее воображение. Он был преступен. Он учинил
насилие над свободой ее воли и чувств, но он прошел через ее жизнь,
оставил след. И та бездна страдания, которую он открыл перед нею в
последнюю ночь, не могла не взволновать ее. Вернув ей свободу, он показал,
что доля порядочности еще сохранилась в нем.
Зауер не понимал, что творится в душе Эльзы, и думал, что в ней
говорит лишь женская стыдливость.
Он сделал новую попытку взять ее за руку и начал говорить, все более
увлекаясь:
– Скажите «да», Эльза, и мы будем счастливы. Мы оба много страдали и
заслужили право на счастье. И еще, Эльза, вы помните, я радовался, когда
вы отказались от наследства, потому что я боялся потерять вас? Я думаю,
что теперь оно не будет стоять стеной между нами. Штирнера нет. Что мешает
вам воспользоваться вашим правом? Готлиб? Мне не страшен этот щенок!
Эльза посмотрела на Зауера и вновь отняла свою руку. Во взгляде Эльзы
Зауер заметил удивление и страх.
– Не думайте, что во мне говорит корыстолюбие! – поспешил он
оправдаться, по–своему поняв этот страх. – Нет, я люблю вас, только вас, а
не ваше богатство. Но будьте же практичны. Поймите, что рай в шалаше –
мечта поэтов. Подумайте о своем будущем. Дайте мне доверенность, и я
ручаюсь, что спасу по крайней мере часть вашего состояния в размере
оставленного вам наследства.
Эльза встала и подняла руки, как бы защищаясь.
– Нет, Зауер, нет! Не говорите мне о наследстве! Я не хочу переживать
еще раз все эти ужасы, всю эту грязь... Прекратим этот разговор... Я так
устала... Я не спала всю ночь и еле стою на ногах...
– Но это не последнее ваше слово? – спросил Зауер вслед удаляющейся
Эльзе.
Она быстро ушла, ничего не ответив. Эльза вбежала в свою комнату и
обняла плачущую Эмму.
– Не плачь, моя девочка! Я не отниму от тебя Отто, но боюсь, что тебе
не удастся вернуть его.
– Ты думаешь? – спросила Эмма, беспомощно взглянув на Эльзу.
– Может быть, потом... – сказала Эльза, чтобы утешить подругу, хотя и
не верила в это возвращение.
– А теперь нам с тобой надо отдохнуть. Я не оставлю тебя. Мы поедем
далеко, чтобы забыть обо всем. Не плачь! Тебе надо беречь себя. И ты
совсем не одинока. У тебя есть сын, мы будем вместе воспитывать его. В нем
ты найдешь свое счастье.
– Да, поедем. Не оставляй меня, Эльза!
Зауер продолжал сидеть в зимнем саду, перед аквариумом, опустив
голову, хмурый и злой.
– О черт!.. – вдруг крикнул он и неожиданно для себя ударил кулаком в
стеклянную стенку аквариума.
Стекло разбилось, вода вылилась, и рыбки, опустившись на дно, жадно
открывали рты и били хвостами по сырому песку...
