Отзовись!
В тот день я задержался на работе. Не то чтобы в этом была
настоятельная необходимость, – просто вечером я обещал заехать к друзьям,
домой было не успеть, и потому торопиться не имело смысла. Я навел порядок
на столе, поболтал по телефону, а когда в комнату вошла уборщица с ведром и
щеткой, взял портфель и вышел на улицу.
У ворот Иоанновского равелина стояли на скамейке прикрытые клеенкой
дымящиеся корзины, и две женщины бойко торговали пирожками. Я сглотнул
слюну: согласитесь, для здоровенного двадцатилетнего оболтуса выпитый в
полдень стакан чаю и пара бутербродов – отнюдь не много. И когда наконец в
нашем КБ организуют столовую? Сколько лет твердим об этом на каждом
профсоюзном собрании, а воз, как говорится, и ныне там( Я сунул руку в
карман, на ощупь вытащил два двугривенных и протянул продавщице.
– Три с мясом, пожалуйста!
Она дала мне пирожки и сдачу: трехкопеечную монету и два семишника. Это
– на телефон. Я сунул их в задний карман.
Дожевывая последний пирожок, я вспомнил вдруг, что так и не позвонил
Володьке. Пришлось забираться в телефонную будку. Там была истинная
душегубка: кажется это называется парниковым эффектом( Хорошо бы оставить
дверь приоткрытой, но трамваи так грохочут на повороте, что разговаривать
станет заведомо невозможна Чувствуя, что медленно превращаюсь в бульон на
собственных костях, я достал из кармана оба семишника, опустил один из них в
щель автомата и набрал номер. Раздались длинные гудки. От нечего делать я
стал крутить второй в пальцах. Монетка была новенькая, блестящая, словно не
бывавшая еще в употреблении. Люблю такие. Сам понимаю, что это смешно, но
люблю. Трубку все не снимали: опять его нет дома. Жаль( Продолжая
разглядывать монетку, я дал отбой. И тут(
Однажды, еще в школьные годы, мне повезло: в троллейбусе вместо
гривенника мне дали на сдачу десятипфенниговую монетку. Как и большинство
сверстников, я увлекался в те поры нумизматикой, и это было мне только на
руку. Но такого(
Я еще раз внимательно осмотрел семишник. На аверсе – герб и надпись
«СССР»; на реверсе – в ободке из колосьев крупная, словно взятая из
школьной прописи двойка и написанное строгим бруском слово «копейки». Две
копейки. И ниже – год. «1996».
Да нет же! Бывает так, перепутываются в голове цифры. Однако это был не
1969, а именно 1996 год.
Я вышел из будки в состоянии некоторого обалдения. Первым порывом было
вернуться к тем продавщицам, но тут же я понял, что это бессмысленно. А что
делать?
Я вырвал из записной книжки листок, завернул монетку и убрал в
бумажник, – чтобы не потерять, не спутать случайно с другой. И поехал к
друзьям, которые, я надеялся, помогут разобраться в этом темном деле.
Конечно, мы заболтались, и я вспомнил про монетку только в самом конце,
когда надо было уже уходить, если я хотел успеть на трамвая.
– Фальшивая, – изрек Жора. – Но сделано здорово, ей–ей!
– Брось ты свои детективные замашки, – откликнулся Виктор. – Обычный
заводской брак. – Он закурил и добавил: – Чудеса: брак на «Монетном
дворе»? Рассказали бы – не поверил.
– Ее потерял Путешественник по Времени, – подал из спальни голос
Жоркин сын, десятилетний Герка.
– Ты почему это не спишь? – поинтересовался отец.
– Уснешь тут, как же!
И то правда: современные квартиры не для бурных дебатов.
К единому мнению мы так и не пришли.
Идея родилась у меня уже дома: надо позвонить Пуху. Уж он–то
разберется. С этой мыслью я и уснул.
На следующий день перед обедом я позвонил ему.
– Не смогли бы вытянуть на полчасика, Федор Феоктистович? Консультация
нужна. Может, пообедаем вместе?
– С удовольствием, – сказал Пух. – Где?
– Ну хоть на проспект Добролюбова сходим, что ли( – неуверенно
предложил я: у них на «Монетном дворе» своя прекрасная столовая, и обедать
оттуда никто не выходит.
– Ладно. Ждите у Ботного домика.
Пух работал старшим технологом на «Монетном дворе». Познакомились мы с
ним в крепостном буфете, куда он попал по какой–то случайности. С тех пор мы
несколько раз встречались, болтали на самые разные темы, чему нимало не
препятствовала разница в возрасте, – был Пух без малого вдвое старше, –
хотя в дружбу наши отношения пока еще не переросли.
– Давайте сюда, – сказал Пух, выслушав мой рассказ. – Попробую
что–нибудь сделать. Выясню – позвоню.
– Спасибо, Федор Феоктистович! Очень вы меня обяжете: терпеть не могу,
надо признаться, всяких таинственных историй.
Он позвонил мне через три дня, в пятницу. И мы снова встретились на том
же месте.
– Вот, – сказал Пух, возвращая мне замшевую коробочку (я уложил
монетку в футляр от обручального кольца), – все что можно было проверить,
мы проверили. Монета настоящая. Даже присадка радиоактивного изотопа в
норме. Представить себе возможность изготовления такой фальшивки в кустарных
условиях практически невозможно. Да и не стали бы тогда размениваться на
двухкопеечники. Представить же подпольный завод – еще сложнее, согласитесь.
Не знаю уж, что еще сказать вам, Андрей.
– А брака такого не могло быть, чтобы вместо шестидесяти девяти
отчеканили девяносто шесть?
Пух молча пожал плечами, но потом все же снизошел до объяснений:
– Наша продукция идет большими сериями. Брак на одной монете
невозможен, только на всей серии. А такого ОТК не прозевает. И, простите
великодушно, мне лично сама эта мысль представляется более чем нелепой!
Я согласился с ним.
– И вообще, – сказал на прощание Пух, – не напоминайте мне о ней
больше, прошу вас! Голову на этом сломать можно. Если хотите доброго совета
– выкиньте. В Неву. Или позвоните кому–нибудь по телефону. Впрочем, добрые
советы даются лишь для очистки совести, прислушиваться к ним вовсе не
обязательно(
И в этом Пух опять–таки был прав.
Вечером я поехал к Севе Воробьеву, моему однокласснику, с которым мы
когда–то вместе увлекались нумизматикой. Но я довольно быстро охладел к
этому делу, а он так и остался ярым собирателем. Его коллекции неоднократно
выставлялись, он даже писал какие–то статьи, выступал с докладами( «Уж он–то
поможет," – решил я. хотя бы ниточку даст.
Но Сева только пожимал плечами.
– Откуда мне знать? Если ты говоришь, что ее подлинность проверяли(
Эксперты там, конечно, квалифицированные. Так чего ты хочешь от меня? Если
избавиться от нее, как тебе советовали, – отдай мне. В моей коллекции она
будет на месте. Или – продай.
– Иди к черту! – огрызнулся я. – Стану я тебе продавать, торгаш
несчастный! А отдать( Подумаю. Может быть, потом. Но не сейчас, извини.
С тем мы и разошлись.
Прошло две недели, но история эта не идет у меня из головы. Может быть,
ты в самом деле есть, Путешественник по Времени? Бродишь сейчас где–то по
Ленинграду и по ошибке употребил монетку твоего родного (или – не родного?)
1996 года?
Или – ты еще только будешь? Быть может, Машина Времени уже
сконструирована в каком–нибудь КБ или НИИ, и скоро ты отправишься в ней в
будущее, – первый в истории времяпроходец? Экипируя тебя для путешествия,
отчеканили монеты года, в который ты отправляешься, и одна из них случайно
попала мне в руки?
Или(
Не знаю, что думать.
И потому решил написать этот рассказ. Если его напечатают, может быть,
ты найдешь меня и заберешь свой семишник?
Я сижу за столом и пишу. Рядом, тепло поблескивая в свете настольной
лампы, лежит новенький двухкопеечник. Временами я смотрю на него – лишний
раз удостовериться, что все это не сон человека, начитавшегося фантастики.
Сейчас я выправлю текст и завтра отнесу его в редакцию. И захвачу с
собой монету, – как вещественное доказательство. Конечно, хорошо бы еще
приложить справку от психиатра, но я оптимист, и надеюсь, что как–нибудь
обойдется.
Если ты есть. Путешественник по Времени, – отзовись!
