Глава 5
Помещик Новокупавинского уезда, отставной капитан Савелий Лукич
Куратов, проснувшись этот день позже обычного, сел за чай попросту: в
халате и с матушкой, Аграфеной Кондратьевной.
Старуха по обыкновению завела разговор об картах и вине, коих хотя
и не знала сама, все же считала главным на свете злом после Наполеона,
а потому всячески старалась отвратить от них сына. Впрочем, матушкины
выговоры мало оставляли следа в душе Савелия Лукича. Он был уже и сам
волосом сед и знал по опыту, что, в отличие от Наполеона, ни вина, ни
карт нельзя прогнать из отечества.
– Ты, Савелий, Бога побойся, коли мать–старуху пожалеть не хочешь,
– причитала довольно монотонно Аграфена Кондратьевна. – Ведь ты уже не
молодой человек. Куда тебе перед мальчишками–то удаль показывать! И
добро бы, в богоугодном каком деле, а то ведь в пьянстве! Срам!
– Оставьте, маман! – простонал Савелий Лукич, прижимая серебряный
молочник к пылающему виску. – Как не надоест, ей–богу! Без того голова
болит...
– А матери разве не больно смотреть на тебя? Ведь другого и
занятия нет, как с актерками да с гусарами травиться калхетинским!
– Дрянь, это верно, – вздохнул Куратов. – Куда против венгерского!
– Что у них ни кола, ни двора нету, так вот они и величаются
геройством друг перед другом, пропивают да проигрывают казенное
содержание... А у тебя – собственность! Ты – помещик и должен только о
том думать, как имением управить, да приращение ему сделать.
– Зачем же приращение? – удивился Савелий Лукич. – Уж, кажется,
всего у меня достаточно – и земли, и людей, и угодья всякого... На мой
век хватит!
– Не о тебе пекусь! А как пошлет господь наследников, – матушка
перекрестилась, – им–то что оставишь?
– Хватит и наследникам! – махнул рукой Куратов. – Не прикажете ли
мне с соседями тяжбы заводить ради ваших наследников?
– А хоть бы и тяжбы, – глаза Аграфены Кондратьевны заблестели,
видно было, что разговор, наконец, дошел до самого дела. – Вон, сосед
Турицыных, Петр Силыч Бочаров...
– Сутяга он и больше ничего! – оборвал матушку Куратов.
Аграфена Кондратьевна постно поджала губы.
– Однако же мельницу оттягал у Турицыных.
– Ну и дурак, что оттягал! Черта ли в ней? Давно сгнила... Отсудил
бы лучше Легостаевский лес. Там хоть охота...
– Отсудит и лес! – матушка в запальчивости хлопнула по скатерти
костлявою ладонью и вдруг осеклась.
– Ох ты, господи! Я же тебе, друг мой, забыла рассказать главную
новость!
– Ну? – Савелий Лукич уже собирался вставать из–за стола, чтобы
идти в библиотеку курить трубку и смотреть в окно.
– Прямо страсть! У Турицыных дворовая девчонка в Легостаевском
лесу потерялась! Поутру конюх ихний приходил, так я послала с ним
Василия да Михайлу, да сыновей Заплаткиных, чтоб пособили искать.
Савелий Лукич покачал головой.
– Что за напасть такая? Не везет Турицыным, да и только! И давно
потерялась?
– Третьего дня, конюх говорит, пошла за грибами и сгинула. Ни
слуху, ни духу. Я уж думаю, не завелось ли там, на болотах, нечистой
силы? Ведь у них и в прошлый раз также было! С коровой...
– Вздор! – Куратов решительно поднялся и бросил на стол салфетку.
– Найдется, коли волкам не попалась...
– Страсти какие! – прошептала старушка, крестясь.
– Хотя... может, и беглые шалят. Мало ли их теперь по лесам
шастает! – Савелий Лукич зевнул. – Исправнику донести надо бы...
За окном вдруг послышался стук копыт и скрип дорожного экипажа.
– Никак, гости! – оживился Куратов.
– Ну вот, – проворчала матушка, – опять понаедут гусары, покою от
них нет...
Однако в коляске, подкатившей к крыльцу, гусар не было. Правда,
впереди сидел кучер с усами, как у гусара, но в армяке. Рядом с ним
поместилась молодая женщина, по–бабьи закутанная в платок. На подушках
расположился барин – человек лет тридцати, весьма ученого вида,
который придавали ему сидящие на носу круглые очки.
У ног барина лежала собака, столь лохматая, что невозможно было
понять, с какой стороны у нее голова.
Савелий Лукич распорядился подать еще чаю и просить гостя к столу.
Через минуту молодой человек был введен в комнату.
– Простите, что беспокою вас во время трапезы, уважаемый Савелий
Лукич, – обратился он к хозяину. – Я к вам с поклоном от Петра
Андреевича Собакина.
– А! Очень приятно! – Куратов принял гостя в объятия. – Милости
прошу откушать со мною и с матушкой, Аграфеной Кондратьевной!
– И вам, сударыня, велел кланяться Петр Андреевич! – добавил
приезжий.
– Спасибо, спасибо, – покивала матушка, сама наливая гостю чая из
самовара. – Савеша! – обратилась она к сыну. – А какой же это Петр
Андреевич? Не Клавдии ли Васильевны зять?
– Нет, это другой, – ответил Савелий Лукич. – Петр Андреевич
Собакин – человек занятий ученых. В городе живет. Сам губернатор его
любит. За светлый ум, за хитроумные прожекты построения дорог и
мостов... А сколько разных чудесных механизмов в дому его! Освещение
завел у себя на квартире такое, что у князя на балу, даже глаза
слепит, а обходится в копейку. Вот голова!
– Весьма почтенный человек! – оживилась Аграфена Кондратьевна. – И
уважаемый, и занятий серьезных. Не то что...
– Впрочем, он и банчок держит, – сказал Савелий Лукич, и матушка
тут же умолкла.
– А вы, сударь, – продолжал хозяин, – чем изволите... Но разрешите
сначала спросить имя ваше и отчество.
– Конрад Карлович Михельсон, – живо отрекомендовался приезжий. –
Э–э... приват–доцент Петербургского Университета. Из немцев. Впрочем,
давно. Предки мои жили в России еще при Петре Великом. Сам я, подобно
отцу и деду моим, занимаюсь медициной.
– Лекарь! – всплеснула руками Аграфена Кондратьевна. – Да тебя,
батюшка сам Бог послал! Здешние–то лекаря ни аза не смыслят, а меня по
ночам так вот и разнимает всю!
– Сударыня, – поклонился с улыбкой Михельсон, – был бы счастлив
оказаться вам полезным. Однако мои познания лежат в области не так
телесного, как душевного здоровья человека. Именно для изучения
душевных расстройств обитателей различных губерний я и предпринял это
путешествие...
– А! Ну так ты, отец, правильно к нам заехал, – Аграфена
Кондратьевна покосилась на сына. – Сумасбродов здесь хватает...
– Что вы! – смутился Конрад Карлович. – Я не затем вовсе! Просто
путь мой лежит теперь в стороне от столбовых дорог, и необходимость
добывать фураж лошадям и помещение себе... при том, что Петр Андреевич
рекомендовал мне ваше замечательное семейство, как...
– Полно, брат, не надо слов! – Савелий Лукич положил гостю на
тарелку еще кусок пресного пирога с ревнем. – Вы здесь полный хозяин –
и вс„. Вот поживите у нас другой–третий день, сами не захотите после
уезжать. Что же до ученых ваших изысканий... – Куратов понизил голос.
– Матушка права. Тут в округе попадаются такие типы – хоть сейчас в
дом призрения! Если останетесь на неделю, непременно уедете отсюда
готовым профессором! Пока же позвольте задать вам один вопрос...
– Почту за честь.
– Вы в карты играете?...
В тот же вечер в доме Куратовых составился вист. За карточным
столом сидели: хозяин, его ученый гость, сосед Куратова помещик
Григорий Александрович Турицын и местный урядник, который по случаю
произведенного у Турицыных следствия был уже несколько пьян.
Дворовая девчонка так и не отыскалась. Савелий Лукич положительно
был уверен, что ее украли разбойники и бунтовщики, засевшие шайкой в
Легостаевском лесу. Он, подкрепив себя парой бутылок шипучего, уже
предлагал проект реляции губернатору с требованием послать против
бунтовщиков войска под водительством капитана–исправника.
Урядник не возражал. Он знал, что губернатор войска не даст и даже
слушать про бунтовщиков не станет. На вверенной ему территории
никакого бунта быть не может, хоть пропади тут в лесах вся помещичья
дворня, и с помещиками вместе...
Григорий Александрович Турицын лишь горестно вздыхал, во всем
обвиняя злую свою разорительницу–судьбу. Вот даже и в карты ему
положительно не везло сегодня, меж тем как приезжий приват–доцент
метал очень бойко, загребая с приятной улыбкой не первый уже банк.
Такая удачливость, вероятно, вскоре начала бы удивлять и самого
хозяина, когда бы небольшое происшествие не развлекло вдруг общего
внимания. Именно, жена михельсоновского кучера, проходя мимо играющих
с подносом в руках, нечаянно облила сюртук своего барина вином из
недопитого стакана.
– Ну что же ты, Малаша! – с досадой сказал Конрад Карлович. – Глаз
у тебя нету? Новехонький сюртук...
– Прощенья просим! – молодая женщина покраснела. – Позвольте,
Конрад Карлович, я тотчас пятно застираю, и ничего не будет!
– Застираю! Изволь теперь прерывать игру посреди талии, да по
твоей милости идти переодеваться!.. Простите, господа, – обратился он
к сидевшим за столом, – через минуту я вернусь.
– Это чья же такая красавица? – спросил урядник, глядя вслед
Малаше, удалявшейся за барином.
– Его, Михельсона, – сказал Куратов. – У него с собою чета людей
для услуг. Они с ним ездят и даже по медицинской части помогают.
Маланья – на манер милосердной сестры, а муж ее, кучер – видали
молодца? – тот как бы санитар. Если вдруг попадется какой–нибудь
буйный больной...
– М–м–да! – задумчиво протянул урядник. – Знатная баба!
Меж тем, в покоях, отведенных Конраду Карловичу, состоялся другой
разговор, и начала его жена кучера, милосердная сестра Маланья.
– Ты что, сдурел?! – обратилась она к барину, едва закрыв за собою
дверь. – ты что тут вытворяешь?!
– В чем дело, Оленька? – с невинным видом спросил тот. – Я не
понимаю.
– Оставь свои шулерские замашки для портовых кабаков! Ты прибыл
сюда искать ифритов, а не в карты играть! Хочешь, чтобы нас выгнали из
дома за твои фокусы?
– Но я должен поближе познакомиться с местными обитателями.
– Не понимаю, Христо, зачем тебе нужны местные обитатели? Почему
мы остановились именно в этом доме?
– Потому что ифрит где–то близко. Я это чую совсем также, как наш
нюшок! Не зря он привел нас в эту местность...
– Но ты не дал ему привести нас прямо к ифриту.
– Дорогая моя! Здесь деревня! И здесь не принято среди бела дня
лазить через заборы барских усадеб.
– Значит, мы дожидаемся только ночи?
– Если мы ночью полезем, так на нас собак спустят. Чтобы делать
визиты, нужно быть представленным. Нужно вращаться в обществе,
понятно?
– И потрошить карманы окрестных помещиков?
– Ну, сознаюсь, слегка увлекся. Больше не буду... Теперь о деле.
Где граф?
– Пошел прогулять нюшка.
– Хорошо. Как вернутся, ты их обоих покорми, и пусть ждут на
конюшне. Может быть, ночью мы все же сделаем вылазку.
– Наконец–то!
– Но особенно рассчитывать на нее не приходится. Нюшок идет на
запах фиксатора, которым я когда–то обрызгал все бутылки с ифритами...
– Чтобы улучшить их товарный вид.
– Неважно, зачем. Мы знаем, что межмирник «Леонид Кудрявцев»
побывал в здешнем пространстве. В его таможенной декларации, в разделе
«Спиртные напитки», по прибытии указано девять бутылок, по убытии –
восемь. Следовательно, одна бутылка так называемого коньяка «Наполеон»
из вашего ящика была реализована и находится где–то здесь, в
окрестности. Что дальше?
– Дальше – нюшок приведет нас к ней, и если она еще не
раскупорена...
– Если она еще не раскупорена, – перебил Христофор, – то стоит на
полке в буфете. В столовой одного из здешних помещиков. Куда нашего
нюшка не пустят ни под каким видом. Разве что с хозяином мы будем
закадычными друзьями...
– Понятно.
– А теперь представим, что кто–то решил выпить коньячку и
раскупорил бутылку... Что будет?
Ольга задумалась.
– Если сделать это без специальных заклинаний, – сказала она, –
ифрит вырвется наружу. Дальнейшее его поведение трудно прогнозируется
– у ифритов нечеловеческая логика. В принципе, я могу засадить его
обратно в бутылку с помощью других заклинаний, если только он их
выслушает от начала до конца. Но для этого его нужно, как минимум,
обнаружить. Он ведь может и замаскироваться...
– Замаскироваться? А как?
– Да как угодно! Может превратиться в любой предмет, в человека, в
корову, в лошадь, в дом, в лес!
– В лес? – живо переспросил Христофор Гонзо. – Так, так, это
интересно... Однако, меня уже заждались, наверное, за столом. Пойду,
дам им отыграться. А ты сделай все, как мы договорились. Графу скажи –
пусть запрягает. И будьте наготове...
Он направился было к двери, но Ольга остановила его:
– Постой! А пятно? Ну–ка, повернись...
С этими словами она прикоснулась к плечу мнимого барина, провела
ладонью по его рукаву, и пятно бесследно исчезло. Христофор с
восхищением глядел на Ольгу, тихо млея от прикосновения.
– Ведь что делает, ведьма! – прошептал он.
– Ерунда, мелкие фокусы! Мне как профессионалу стыдно было бы не
управиться с твоими сюртуками...
– Да разве только с сюртуками! – вздохнул Христофор и вышел за
дверь.
