Предание о четвертом ифрите
... Сколь упоителен для ничтожного раба тот миг, когда сиятельные
уста властелина земли и небес отдают приказ усладить драгоценные уши
преданиями легендарных времен! Слушай же без гнева, о перл творения, и
какой бы невероятной ни показалась тебе судьба падишаха Хоросана,
помни, что никогда еще эти древние стены не слышали более правдивого
рассказа.
Лишь тайное искусство помогло Адилхану спасти свой отряд и самого
себя от неминуемой смерти на острове посреди огненной реки. Семь
волшебных сосудов с ифритами оставалось у падишаха, всеми силами
стремился он сохранить их для решающих битв за бесценные сокровища
острова Судьбы, ради этого он пожертвовал жизнями десятника Касима и
шестерых солдат, но теперь приходилось расстаться с одним из сосудов,
иного выхода не было. По приказу падишаха, ифрит, освобожденный из
заключения в сосуде, набросился на изрыгающую пламя чудовищную рыбу.
Схватка длилась недолго. Сила джинна была так велика, что
неповоротливое чудовище не могло ему противостоять. Через минуту тело
гигантской рыбы было разорвано в клочья, и огненный поток иссяк.
Выполнив приказание Адилхана, ифрит растаял в дымных небесах – падишах
был более не властен над ним.
Ступая по раскаленным еще камням, хоросанские воины поспешили
перебраться через выжженное русло на противоположный берег. Многие из
них предпочли бы вернуться назад в пустыню, лишь бы не углубляться
дальше в эту страну, таящую опасности на каждом шагу. Но падишах был
неумолим. Он только выслал вперед разведчиков, чтобы не угодить в
ловушку всем отрядом, и приказал продолжать путь.
Горы были еще далеко, путь проходил по каменистой равнине,
иссеченной кое–где руслами пересохших ручьев. Солдаты, так и не
успевшие запастись водой на реке, снова начинали страдать от жажды.
Впрочем, Адилхан был даже рад этому, так как жажда гнала людей вперед,
в горы, помогая забыть страх.
Полдня отряд медленно брел по равнине, огибая широкие расщелины и
преодолевая узкие. Солнце также медленно ползло по небу, но упорно
забиралось все выше и сияло все жарче. Здесь, на острове, оно, к
удивлению Адилхана, поднималось очень высоко, тогда как во все время
путешествия через океан Мухит едва показывалось над горизонтом. Когда
ленивое светило достигло зенита, к отряду прибежал один из
разведчиков. Фаррух выслушал его и подошел к носилкам Адилхана.
– О, великий падишах! – сказал визирь. – Маджид прислал сказать,
что он со своими людьми вышел к дороге.
– К дороге? – оживился Адилхан. – И что за дорога?
– Она идет с востока на запад.
– А как она выглядит? Да позови сюда разведчика! Я сам его
расспрошу...
– Это широкая дорога, о, великий падишах! – доложил подбежавший
солдат. – Широкая, пыльная дорога, и на ней – следы...
Он замолчал, не договорив.
– Какие следы? – торопил Адилхан – копыт, колес, ног?
– Да хранит Аллах премудрого падишаха! – в страхе пробормотал
разведчик. – Это следы когтистых лап!
Весть о страшных следах, сплошь покрывающих первую обнаруженную на
острове дорогу, мгновенно облетела весь отряд. Солдаты тихо
переговаривались, опасливо озираясь по сторонам и с минуты на минуту
ожидая появления новых чудовищ, еще более ужасных, чем те, что
встретились им до сих пор. К счастью, на равнине, простиравшейся
далеко до самых гор, не было видно никакого движения. Все же Адилхан
приказал остановить отряд.
– Местность здесь чересчур открытая, – сказал он. – На пыльной
дороге отряд будет виден за три фарсанга. Придется двигаться по ночам.
На привале костров не разводить. Фаррух, предупреди людей: мы вступаем
в населенную часть острова.
Визирь низко поклонился
– Знать бы только, кем она населена... – тихо добавил он,
направляясь к солдатам.
... Казалось, эта ночь никогда не кончится. Днем отряд плохо
отдохнул из–за жары и постоянного, гнетущего чувства близкой
опасности. Пока было светло, солдаты, не доверяя сторожам, то и дело
поднимались со своих мест и вглядывались в пыльную даль, где исчезала
дорога. С наступлением сумерек сотники принялись поднимать едва
задремавших людей и снова строить их в колонны. Отряд двинулся по
дороге на восток – как раз туда, где его должна была поджидать главная
опасность.
Тьма спустилась как–то особенно быстро. В небе зажглись звезды.
Из–за дымки, окутавшей все вокруг, они казались зловеще–багровыми.
Незнакомые созвездия и странные светящиеся облака, закрученные
спиралью, с заметной скоростью поползли по небу. Это было чудесно и
страшно. Солдаты старались не глядеть на них и ступать по возможности
бесшумно. Только в задних рядах, глотавших дорожную пыль, слышался
порой приглушенный кашель.
Незадолго до полуночи поднялся ветер. Сначала далеко впереди
заклубилось огромное черное облако, казавшееся горной грядой, встающей
на пути, затем оно быстро надвинулось и скрыло звезды. Первый порыв
ветра прошелестел в чахлой траве и, набирая силу, завыл где–то в
камнях по обеим сторонам дороги. Мелкая пыль, засыпавшая глаза
путников, сменилась крупным песком. Воины закрывались щитами от его
хлестких ударов. Идти становилось все труднее.
– Ты слышишь это? – прокричал Адилхан Фарруху, откинув полог
паланкина.
– Что, мой повелитель? – отозвался визирь.
Он слышал лишь свист ветра.
– Мне показалось, над нами прокричали какие–то птицы!
Фаррух только развел руками. Птицы, так птицы. Все равно в такую
темень ничего не разглядеть.
– Не прикажет ли мудрейший сделать остановку? – крикнул он. – Как
бы нам не забрести в новую ловушку...
Падишах помотал головой.
– Некогда! Нужно идти, пока нас никто не видит...
С этим визирь согласился. Вряд ли кто–нибудь может разглядеть
бредущий по дороге отряд, когда солдатам самим не видно друг друга...
Не видно и не слышно, подумал Фаррух. Даже если бы они шли с
песнями, под звуки труб, никто бы их не улышал из–за неумолчного воя
ветра. Гудит, как в ущелье...
Он вдруг остановился. Теперь и до него откуда–то сверху донесся
протяжный крик, легко пронзающий завывания ветра. А ведь это не птица,
подумал Фаррух. Мы действительно в ущелье...
– Это засада! – крикнул он, схватившись за носилки падишаха.
Но было поздно. Огромный камень, точно с неба упавший, смял
авангард – четверых воинов, идущих впереди отряда – и преградил дорогу
остальным. Сразу со всех сторон на головы солдат посыпались обломки
скал, стрелы и копья.
– Назад! – кричал, надсаживаясь, Фаррух. – Назад! К выходу из
ущелья!
Но и назад дороги не было. Оттуда, из кромешной тьмы, вдруг
покатился многоголосый звериный вой, дробный топот, лязганье и рев,
заглушившие даже шум бури.
– Джинны идут на нас! – раздался вопль в дальнем конце колонны.
– Джинны! Джинны гонятся за нами! – ответил ему хор испуганных
голосов.
– Молчать! – Фаррух метнулся в арьергард. – Приготовить огнеметные
машины! Зажечь факелы!
Солдаты, прикрываясь щитами от камней и стрел, развернули
греческие орудия в сторону быстро приближающейся погони. Зажечь факел
на таком ветру было бы нелегким делом, к счастью Адилхан позаботился
об этом заранее и приготовил запас факелов, пропитанных наговоренным
составом. С шипением вспыхнул первый факел, за ним второй.
Ослепительное сияние вырвало из тьмы часть ущелья, а вместе с ним и
смутные очертания наступающей армии. Это была толпа каких–то нелепых
чудищ, многоногих уродцев, больше всего похожих на полотняные шатры,
быстро бегущие по дороге. Шатры были увенчаны большими круглыми
головами со множеством рогов, торчащих во все стороны. Уродцы мелко
тряслись на бегу, головы их болтались, словно плохо сидели на
туловище. Толпа могла показаться забавной, если бы не целый лес
длинных копий, покачивающихся над рогатыми головами.
Падишах, наконец, выбрался из своего паланкина и, прикрываемый
щитами воинов, подбежал к огнеметным машинам.
– Чего ждете? Уснули?! – напустился он на факельщиков.
– Рано... – попытался возразить Фаррух.
Адилхан не стал его слушать.
– Жги! Жги! – скомандовал он.
Два длинных языка пламени вылетели навстречу толпе чудовищ, но до
нее было еще слишком далеко. Струи огня упали на дорогу, пламенные
вихри заплясали в облаке пыли. Ветер срывал их, уносил еще дальше, но
и они не долетали до вражеской армии.
– Рано, – согласиться Адилхан. – А ну, не стоять, не стоять!
Поднять выше на два клина! Нефть – заливай! Факел – держи!
– Они отступают! – прокричал вдруг один из лучников.
В самом деле, рогатые головы, уже не раскачивались на бегу, а
смешав ряды, толкаясь и напирая друг на друга, пятились назад. Огонь,
ковром расстилавшийся по дороге, ярче осветил эти странные существа.
Их лица с торчащими из пасти огромными клыками, выкаченными белками
глаз с кровавым зрачком, выражали крайнюю степень ярости, но были
совершенно неподвижны и, как две капли воды, похожи друг на друга.
Чудовища продолжали отступать, пока не вышли за границу освещенного
пространства. Превратившись снова в плохо различимые рогатые силуэты,
они остановились.
– Джинны боятся огня! – радостно вскричал Адилхан.
– Скорее, света, – отозвался Фаррух.
– Так ударим по ним, как следует! – падишах выхватил саблю. Пламя
отразилось в его глазах.
– Чем ударим? – визирь тоже смотрел на пламя, но взгляд его был
тускл. – Мы отрезали себе путь.
Тут только Адилхан понял, что натворил. Его залп, правда,
остановил наступление уродцев, но не мог остановить обстрела сверху.
Огонь, который должен был упасть на вражескую армию, разлился по всей
ширине дороги, от одной стены ущелья до другой, и пока будет гореть
греческая смесь, отряд не сможет двинуться с места.
Казалось, это поняли и нападавшие. Со скал еще гуще посыпались
камни и стрелы. Воин, стоявший рядом с падишахом, вдруг вскрикнул и
схватился рукой за шею. Из–под пальцев потекла кровь.
– Что с тобой, Бахром? – спросил Фаррух.
– Ерунда, царапнуло чем–то, – гвардеец погрозил скалам кулаком. –
Вот я до них...
Он не договорил. Алая струйка, стекавшая ему за ворот, вдруг
потемнела. Из–под пальцев толчками полезло черное пузырящееся месиво.
Глаза Бахрома широко раскрылись, словно от удивления. Какой–то миг
солдат стоял неподвижно, а затем с его телом случилось нечто странное.
По нему во всех направлениях побежали черные, быстро расширяющиеся
трещины, из которых выдавливалось все то же пузырящееся вещество.
Стоявшие рядом в страхе отпрянули. Гвардейцы плотнее загородили
падишаха щитами. Через минуту все, что было плотью и одеждой Бахрома,
оплыло с отвратительным бульканьем и превратилось в черную маслянистую
лужу у ног неподвижного, опирающегося на копье скелета в медном шлеме.
По колонне пролетел разноголосый вопль:
– Это оружие джиннов! Мы все погибнем!
Адилхан бросился к огнеметной машине и сам начал разворачивать ее
жерлом кверху. В глазах падишаха ярость мешалась с ужасом. Фаррух
недоуменно следил за действиями своего повелителя.
– Что ты собираешься делать? – спросил он с тревогой.
– Ты сам сказал, – отозвался Адилхан. – Джинны боятся света.
Сейчас я им устрою вспышку!
– Остановись, о, падишах! Твой благородный гнев затмевает разумную
осторожность!
– Какая там осторожность! Ты видишь, что они делают с нами? Я
истреблю их пламенем!
– Может быть, – согласился Фаррух. – Но потом горючая смесь стечет
обратно в ущелье. Ты зажаришь всех нас живьем.
Он решительно вырвал из руки падишаха факел. Адилхан не
сопротивлялся.
– Что же делать? – растерянно спросил он, меряя взглядом отвесные
стены ущелья. Они терялись во тьме наверху, почти сходясь над головами
хоросанских воинов.
– Ифрит, – коротко произнес Фаррух.
– Нет! – Адилхан отчаянно замотал головой. – Их так мало осталось!
– Враг снова наступает! – доложил подбежавший гвардеец.
Он указал туда, где за огненной преградой маячили силуэты чудовищ,
но в этот самый момент короткая черная стрела пронзила его вытянутую
руку. Воин, казалось, не почувствовал боли. Он с изумлением смотрел на
торчащее из ладони оперение. И вдруг рука, словно сделанная из песка,
стала осыпаться, начиная с кисти. Пальцы, ладонь, предплечье, локоть –
все стремительно обращалось в пыль, мгновенно уносимую ветром. Стрела
упала на землю. Фаррух и Адилхан, забыв о наступлении врагов, не в
силах отвести взглядов от кошмарного зрелища, смотрели, как на глазах
рассыпается тело гвардейца. Не успев проронить ни звука, солдат
превратился в горстку пыли и растворился в песчаном вихре, пробежавшем
по ущелью. Сейчас же вслед за этим тяжелый камень, сброшенный сверху,
ударил в огнеметную машину и расплющил ее медный ствол у самого жерла.
Второй камень покалечил факельщика. Вдали послышался нарастающий вой.
Пользуясь тем, что пламя греческой горючей смеси быстро затухало в
песке и уже не освещало ничего вокруг, рогатые головы снова пришли в
движение и стали приближаться.
– Ну, хорошо, – хрипло сказал падишах. – Воля Аллаха да свершится
над исчадиями тьмы! Принесите сосуд с ифритом!
Рабы и солдаты сломя голову бросились исполнять приказание
падишаха. Под прикрытием щитов они принесли один из волшебных сосудов
и поставили его перед Адилханом. Падишах прочитал заклинание,
освободил горлышко сосуда от печати и поспешно отступил на несколько
шагов. Все, кто стоял рядом, последовали его примеру. С оглушительным
грохотом сосуд разлетелся на тысячу кусков, а на его месте
образовалось багровое светящееся облако. Падишах вышел вперед и
произнес:
– Слушай меня, существо из другого мира! К тебе обращается твой
хозяин!
Багровый шар вздрогнул, вытянулся, стал приобретать очертания
человеческого тела. Фигура склонилась перед падишахом, выражая
готовность исполнить его волю.
– Приказываю тебе... – начал Адилхан, но в это мгновение длинное
копье, перелетев через огненную преграду, отделявшую отряд от врага,
ударило падишаха в грудь.
Воины Хоросана вскрикнули, как один человек. Копье отскочило, не
пробив дамасской кольчуги, но Адилхан пошатнулся и схватился за
сердце. Фаррух первым подбежал к нему. Падишах без сил повалился ему
на руки.
– Игла, – простонал он, показывая на грудь. – Здесь...
Фаррух уложил повелителя на землю и схватил лежащее рядом копье.
Черный блестящий наконечник копья не был затуплен – он обломился у
самого острия, и это острие, вероятно, очень тонкое и длиное, проникло
сквозь кольцо кольчуги в грудь падишаха.
Слезы брызнули из глаз верного визиря. С плачем подозвал он солдат
и велел закрыть лежащего щитами, а сам принялся снимать с него
кольчугу, чтобы осмотреть рану. Но Адилхан оттолкнул его и протянул
руку к огненной фигуре, все еще ожидающей приказаний.
– Ифрит, – прохрипел он, – держите ифрита... Темно, не вижу...
Свет! Дайте света!
При звуках этого слабого голоса огненная фигура всколыхнулась.
– Слушаю и повинуюсь! – пророкотал ифрит.
Ослепительный столб света протянулся вдруг от земли до неба. Тучи,
несущиеся над ущельем, запылали так ярко, что люди вынуждены были
зажмуриться. Солнечный день показался бы кромешной мглой по сравнению
с тем сиянием, что разлилось над землею. С минуту никто не мог
раскрыть глаз, а когда способность видеть вернулась к воинам Хоросана,
совсем близко от себя они увидели врагов. Всего двадцать шагов
отделяли отряд от толпы нелепо подскакивающих рогатых чудовищ, но те,
испуганные внезапной вспышкой света, уже не мчались в атаку, а
метались из стороны в сторону, вертелись на одном месте, вздымая тучи
пыли.
– Смерть им! – вскричал Фаррух и с копьем в руке бросился в гущу
уродцев, каждый из которых был вдвое выше его.
Воины Адилхана, получившие, наконец, возможность видеть и поражать
противника, действовали быстро и умело. Не напрасно падишах набирал
свой отряд из лучших солдат Хоросана. Туча стрел ударила в толпу
чудовищ. Вопли и стоны, раздавшиеся в ответ, показали, что залп не
пропал даром. Выставив копья, отряд плотной фалангой стремительно
покатился навстречу врагу. Но Фаррух не стал занимать своего места в
строю. Он первым добежал до остановившихся рядов вражеской армии и,
отбив направленную на него пику, нанес удар копьем в голову чудовища.
К его изумлению, рогатая голова вдруг раскололась, развалилась на
части, как арбузная корка, а под ней обнаружилась изумленно хлопающая
глазами самая обыкновенная человеческая голова.
– О, Аллах! – вскричал, испуганно отшатнувшись, Фаррух. – Это
человек!
– Что за черт? – отозвалась голова. – Да ведь это же человек!
К ногам Фарруха упал кусок распавшегося рогатого черепа с огромным
глазом, и визирь увидел, что глаз просто нарисован на маске, сделанной
из древесной коры.
Чудовище с человеческой головой сбросило свой неимоверно длинный и
широкий балахон, напоминающий степной шатер. Ткань упала на землю, и
Фаррух, уже в полной растерянности, увидел перед собой всадника на
гнедой лошади.
Тот, вероятно, был командиром, потому что по его знаку все рогатое
войско разом избавилось от уродливых голов и приобрело более или менее
человеческий облик. Хоросанские солдаты, подоспевшие было на помощь
визирю, в недоумении остановились позади него.
– Кто вы такие? – спросил всадник. – Мы приняли вас за огнедышащих
демонов!
– Не одни демоны могут метать огонь! – с достоинством произнес
Фаррух. – Мы – воины великого Адилхана, могущественного падишаха
страны Хоросан, а я – его визирь. Отвечай, по какому праву вы
устраиваете засады на дороге и губите людей отвратительным
колдовством? Для чего наряжаетесь, как базарные маскаравозы?
Всадник спешился и безоружный шагнул навстречу Фарруху.
– Умерь свой гнев, чужеземец, – сказал он, – и знай, что за
последние триста лет ты – первый человек, который пришел по этой
дороге со стороны моря.
Мой народ живет в этом краю в окружении полчищ злых духов и
демонов, под самым носом у медных стражей Города Джиннов. Если духи
узнают, что здесь поселились люди, ничто не спасет Аренжун от
разрушения. Поэтому нам приходится прятать человеческие лица под
уродливыми масками, избегать яркого света, чтобы обман не раскрылся,
ковать коней подковами в виде когтистых лап и подстерегать разведчиков
на дорогах... Но появление людей – праздник для Аренжуна, ибо встречи
с братьями по человеческому племени случаются у нас не каждое
столетие, о них слагаются легенды и поются песни.
– Тепло же вы встречаете соплеменников! – сказал Фаррух.
Впрочем, речь командира всадников показалась ему вполне искренней.
Суровое, но открытое лицо аренжунца не носило ни малейшего отпечатка
хитрости. Видно было, что этот человек привык командовать, привык
исполнять приказания, много раз водил в бой своих солдат, но мало
занимался дипломатией.
– Я сожалею о пролитой крови, – просто сказал аренжунец. – Позволь
нам взять на плечи твоих раненых и нести их в город. Вы будете
желанными гостями в Аренжуне, мы вылечим пострадавших, справим тризну
по погибшим и устроим пир в честь воинов страны Хоросан и ее
могущественного падишаха.
– Падишах ранен, – сказал Фаррух.
Он решил довериться аренжунцу – другого выхода не было, ни у него,
ни у несчастного Адилхана.
– ...Ранен вот этим копьем. Острие осталось в груди...
Командир всадников взглянул на копье. Лицо его омрачилось.
– Скорее! – сказал он. – Это очень опасно. Только верховный жрец
может спасти ему жизнь!
Он взглянул на небо, где зажженное ифритом зарево угасало,
сменяясь робко разгорающейся утренней зарей, и тихо добавил:
– Если еще не поздно...
