Раздел 1.
Последний вопль Алика. Я прошелся по барабанам и грохнул тарелками. В
глаза ударил яркий свет, и ликующая толпа дружно зааплодировала,
посвистывая от удовольствия.
Все, на сегодня хватит. Но праздник не окончен, мы лишь уступаем
место многостаночникам дискжокеям:
Дорогие друзья! Наш марафон продолжается! После Алика Черняева и
его компании вас приветствует и поздравляет с праздником синьор Челентано!
Обесточив аппаратуру, мы расположились у стойки бара.
Вина труженникам микрофона! вскричал Вовкабармен и принялся
разливать по бокалам киктейль. Покончив с коктейлем, он наклонился ко мне
и тихо спросил:
Ты случайно не знаком вон с теми девочками?
Я взял бокал и немного отпил.
Можно обернуться?
Давай.
Я развернулся на табурете и сейчас же понял, о каких девочках он
говорит. У окна стояли четыре ослепительные особы и, светски улыбаясь,
говорили, казалось, о погоде и туберозах. Правда, было в них чтото
неестоственнотелевизионное: безукоризненные черты лица, гладкая кожа,
великолепные волосы и идеальные фигуры, подчеркнутые туалетами, наверняка
вызывающими зависть женской половины зала и возбуждение мужской.
Голливуд, пробормотал сзади Вовка, и Кристалл Палас. Между
прочим, они только что сидели здесь, и я случайно слышал, о чем они
говорили. Прямо шпионки какието. Одна, значит, говорит: «Слушайте, чтото
тут не так, все на нас глаза так и пялят... Вырядились!" А другая ей:
«Ничего страшного, это их только привлекает». А вон та, что сейчас слева,
видишь? Тут и заявляет: «У меня чтото с глазами. Мне уже третий раз
говорят: «Ах, у вас необыкновенные глаза!!" А первая тогда: «Ну, не знаю.
Как на фотографии было, так и сделали». Представляешь? Я как раз в
холодильник полез, им меня не видно. Слушаю и ничего понять не могу. О чем
это они? Выглянул осторожно изза дверцы. Вон та в голубом в это время
говорит: «Ладно, как насчет результатов?" «Нормально». отвечают.
«Завтра они уже почувствуют, а послезавтра... послезавтра почти с каждым
чтонибудь произойдет». А эта глазастая опять: «Мне, говорит, один
попался, то ли хамло, то ли дурак совсем. Я даже не представляю, что с ним
будет». А они ей: «Ничего, от этого не умирают». Чувствуешь?
Я снова повернулся к Вовке.
Даа. Самобытные девочки. Помоему, раньше я их не видел, ни здесь,
ни в институте.
Эх, был бы я сейчас посвободнее, я бы ими серьезно занялся,
вздохнул Вовка.
Хм! Пожалуй, это мысль.
Я огляделся. Алик с Полиной уже растворились в танцующей толпе, а
Витькабасист попрежнему потягивал свой коктейль. Я поднялся со своего
места и свободным шагом направился к окну. Меня заинтересовал Вовкин
рассказ. Не то чтобы я безоговорочно поверил ему но какойто
таинственностыо определенно веяло от этих девиц, сошедших с телеэкрана.
Остановившись перед стройной черноокой красавицей, я очень непринужденно
пригласил ее танцевать. Ах, черт побери! Она так улыбнулась, словно ей
было чрезвычайно приятно.
Дебют я избрал стандартный и узнал, что зовут Лоной («Редкое имя»,
сострил я), учится, но не у нас, а живет совсем рядом на Цветочном
бульваре. Я сказйл, что тоже живу на Цветочном, и выразил сожаление, что
мы никогда там не встречались.
Знаете, Лена, вы меня извините, но у вас такой вид, будто вы
готовите всем присутствующим жуткий сюрприз.
Она внимательно поглядела на меня и улыбнулась.
А вы против?
Нет, почему же? Наоборот. Жизнь наша так однообразна... Чтонибудь
чудесное, даже сверхъестественное, совершенно необходимо. Давайте. Если по
улицам будут гулять бронтозавры и снежные люди, я первым готов кричать
«ура!" с балкона.
А вот этого не будет! Лена усмехнулась. Между прочим, нехорошо
подслушивать чужие разговоры. Но уж раз вы так любите таинственные
приключения пожалуйста, сколько угодно. Но только имейте в виду, каждый
получит то, чего заслуживает!
Как это получит? удивился я. Когда получит?
Ну, хватит! сказала Лена. Мы заболтались!
Музыка вдруг оборвалась, и вспыхнул яркий свет.
Передо мной стоял Алик Черняев, он кричал, что давно пора за стол и
все уже наверху. Я огляделся. Зал был почти пуст. На сцене, потрескивая,
остывала аппаратура, а в дальнем углу меняли прожекторную лампу.
Лены не было.
Черняеву, наконец, надоело смотреть на мою тупую физиономию, он
схватил меня за рукав и потащил в банкетный зал.
В этот вечер я больше не видел Лену и ее подруг, но смутное
предчувствие чегото необычного тревожило душу. Это ощущение не покидало
меня до следующего утра, едва проснувшись, я вспомнил о Лене, но дать
толковое объяснение вчерашним событиям мне так и не удалось. После
длительных размышлений я решил позвонить Вовке. Может быть,
первооткрыватель «голливудского феномена» знает чтонибудь новое? Ведь он
виртуоз в своем деле, быть барменом на праздниках ему нравится не
меньше, чем заведовать своими машинами в будни. Он считает своим долгом
быть лично знакомым с каждым.
Я подошел к телефону и снял трубку. Гудка не было, слышалось только
слабое шуршание и легкий электрический треск. Черт, опять не работает,
подумал я, но в этот момент из хаоса шумов донесся далекий, искаженный,
синтетический голос.
Ну? спросил он.
Алло! закричал я. Алло!
Ты не алокай, ты говори, чего нужно, грубо ответил голос.
Нужно?.. Я извиняюсь, я, наверное, не туда попал.
А ты еще никуда и не звонил, заявил голос.
Да? То есть я хотел сказать... Мне на мгновение показалось, что
голос похож на Вовкин. А кто это?
Все ему интересно, проворчал голос и, немного погодя, ответил:
Это джинн.
Джим? Алло!
Сам ты Джим. Сказано джинн я. Телефонный.
Ах, джинн!.. Ну тогда все понятно, я решил ответить шуткой на
шутку. Только джинны должны говорить «Слушаю и повинуюсь».
Я тебя уж сколько слушаю и все не пойму, чему тут повиноваться,
раздраженно огрызнулся голос. Ну что, будут желания или фиксировать
вызов как хулиганские шалости с телефоном?
Погодите, а какие желания?
Так. Ясно. Фиксируем сам не знает, чего хочет.
Постойте, закричал я. Слушайте, джин, а вы можете сделать так,
чтобы... мм... Вот! Чтобы мой сломанный телевизор работал?
Желание зафиксировано, быстро ответил голос. Повесьте трубку.
Повиноваться приходилось мне. Я пожал плечами и повесил трубку.
«Здравствуйте! раздалось у меня за спиной. Сегодня мы расскажем вам о
выращивании лука и чеснока на вашем приусадебном участке...»
Я медленно обернулся. Наш телевизор, простоявший полгода холодным
интерьером, весело демонстрировал посадку лука на чьемто приусадебном
участке. На экране мелькали руки и нарядные новенькие лопаты с
разноцветными черенками, что было несколько неуместно для чернобелого
телевизора марки «Крым206».
Осторожно приблизившись к разгулявшемуся ящику, я заглянул в его
распахнутое, разоренное бесчисленными пытками нутро и тихо свистнул. Ни
одна лампа не светилась, многих из них вообще не было на месте, шнур с
вилкой был аккуратно свернут и подвешен к телевизору, но оживший агрегат
совсем не обращал внимания на такие мелочи и продолжал чтото веселое
болтать о витаминах и салатах. Некоторое время я стоял перед телевизором,
уставившись на экран, затем мной овладело лихорадочное возбуждение. Так.
Начинается. А дальше, возможно, будет чтонибудь и похлестче. Выходит, не
напрасно терзали меня предчувствия. Телефонный джинн... Однако я всетаки
идиот. О чем я с ним говорил?! А о чем с ним следовало говорить? Уж
конечно, не о телевизоре. Зачем я вообще приплел этот телевизор? Ах да, я
хотел его проверить, подловить на какомнибудь очевидном примере. Надо
попытаться поговорить с ним еще раз, только что ему сказать? Я подошел к
телефону. «Не хочу быть вольною царицей, хочу быть владычицей морскою»,
всплыло в голове. Я снял трубку и испугался. Трубка гудела обычно, ровно,
без шорохов и тресков, так, что стало сразу ясно никто мне не ответит
далеким синтетическим голосом и не станет, огрызаясь, фиксировать мои
желания. Я был удивлен больше, чем в первый раз, и ужасно разочарован.
«Что ж это ты! сказал я себе. Изза своей тупости, кажется, упустил
такую возможность!.. Попыткато была единственная! А ты... Телевизор ему
подавай... Холодильник ему... Диван тебе с зеркальцем и с полочками для
слонов! Абажур тебе розовый! Ума бы хоть попросил!»
Но уж чего нет, того нет. Не дал Бог ума, так не займешь. Я вспомнил,
что хотел позвонить, и стал набирать номер. Телевизор сзади гремел
маршами. Покажу его Вовке и расскажу все. В конце концов, это не такой уж
пустяк.
Вовка взял трубку сразу, как будто ждал звонка.
Привет, сказал я, слушай, ты не мог бы сейчас ко мне зайти?
Привет, ответил Вовка, помолчал и затем неуверенно добавил: А
это кто?
Ты что, не выспался? Ты во сколько вчера вернулся?
А, это ты! Он вздохнул почемуто с облегчением. Я как раз
собирался тебе звонить, тут со мной такая история...
Так, подумал я, история. Значит, он тоже познакомился с нашими милыми
девочками. Интересно.
А с кем из них ты разговаривал? спросил я.
Что?
Я говорю, с кем из вчерашних девиц ты разговаривал. Из тех, которые
Голливуд и Кристалл Палас.
В трубке послышалось сопение.
А ты откуда знаешь?
Придешь расскажу. Так что за история там с тобой?
Черт его знает... Я уж боюсь об этом говорить, чистый бред
получается.
А ты попробуй.
Ладно, приду попробую... Только ты имей в виду, я спиртного не
употребляю. И родственники у меня все нормальные... В Бога я верю, в черта
тоже, а это... не знаю. Все помню четко, но доказательств пет никаких.
Мы помолчали. У меня за спинок телевизор снова заиграл чтото очень
бодрое.
Давай приходи, сказал я, кажется, есть доказательства.
Если бы я не видел своими глазами... да даже если бы и видел! Если
бы не вся эта чертовщина...
Вовка уже минут десять копался в телевизоре. Он вооружился моим
тестером, но пока не мог поймать ни одного сигнала, свидетельствующего о
какихлибо процессах в цепях этого ящика. В отчаянии он начал вынимать
оставшиеся лампы, разобрал руками высоковольтный блок и уже примеривался
вынуть кинескоп. Я рассказал ему о своих вчерашних похождениях и о
телефонном джинне. Он надолго задумался, а потом вдруг просветлел.
А это неплохо! сказал он. Это совсем неплохо!
Я понял, как угнетали Вовку его собственные приключения. Собравшись с
духом, он начал рассказывать:
Вчера, как только ты отошел, появляется одна из этих красавиц, мило
мне улыбается и говорит: «Извините, пожалуйста, у вас не найдется
электрического фонарика?»
Натурально, говорю. Сейчас поищем, была гдето парочка,
специально для такого случая. Вы присаживайтесь, отдохните, могу вам
коктейль предложить.
Тут же наливаю и подаю ей с лимончиком и соломинкой.
А если не секрет, говорю. Что вы собираетесь делать с
фонариком? Тут, кроме танцевального зала, кругом светло.
Чувствую мнется, не знает, что сказать, Я опять:
«Да вы присаживайтесь, я сейчас в подсобку сбегаю и принесу».
Садится она, по, видно, торопится очень или думает о чемто своем,
рассеянно берет коктейль и хлобысь его одним глотком! Я так и
остолбенел, а она хоть бы что, ставит бокал на стол и опять на меня
смотрит, мол, что же ты стоишь? Ну и крошка, думаю, кто ж тебя воспитал,
такую непосредственную?
Понимаете, говорит, подруга уронила цепочку под лестницу, там
не видно ничего, и свет не включается.
Ну, это не страшно, отвечаю. Сейчас найдем. А сам думаю: «Ты
бы еще лимоном закусила, темень бескультурная!»
Ну сходил я в подсобку, там, правда, фонарик есть, возвращаюсь и
говорю: «Пойдемте, разыщем вашу цепочку». А она мне: «Извините, но если
можно, мы сами.
Моя подруга такая застенчивая, она мне строгонастрого запретила
отвлекать коголибо от праздника изза таких глупостей».
«Господи, думаю, и говоритто както не почеловечески». Я,
конечно, еще немного повозражал, мол, ничего не стоит, не беспокойтесь,
очень приятно было бы оказать помощь, однако она, вежливо так, но твердо,
отказывается. Ну, что ж делать, вручил ей фонарик, пожелал успеха, и она
ушла.
А я стою и размышляю. И чем больше размышляю, тем сильнее чувствую
есть тут всетаки чтото несуразное. Дурацкое чтото. Путают меня и лапшой
обвешивают со всех сторон. Как это можно у нас чтонибудь под лестницу
уронить? Там между пролетами и щелкито нет. И что да скромность такая: не
дай Бог, ктонибудь поможет найти? Так мне стало любопытно в этот момент,
что я решил пойти взглянуть, как бы мимоходом, чего там делается. Вышел я
в коридор и на лестницу. Быстренько спустился до первого этажа и вижу
идет впереди моя красавица с фонариком, спускается в фойе и прямиком в
коридор. Ясное дело, думаю, чего она под лестницу полезет? Чего она там
потеряла? А нужно ей, болезной, к завхозу или к заведующей, поговорить
среди ночи о наболевшем. Короче говоря, в голове у меня каша, и я иду себе
тихонько дальше. Остановился в тени за колонной и вижу: проходит она весь
коридор и останавливается у самой дальней двери. Открывает ее и спускается
в подвал.
Ну, детектив! Я перебежками по коридору тоже подобрался к этой двери
и приоткрыл ее. Внизу гдето маячит свет, шагов не слышно, наверное, она
уже отошла далеко. Тогда и я спускаюсь по лестнице в подвал и тихонько
пробираюсь к свету. Минут десять я так крался, не меньше. Наконец вижу
впереди светится прямоугольник прохода и вроде бы слышится голос. Я
подошел совсем близко к этому проему, заглянул внутрь да так и застыл на
месте. Ох, думаю, зря я здесь оказался. Не надо мне было сюда ходить. Не
люблю я всей этой мистики и не признаю. А тут... Подвал как подвал: вдоль
стен трубы, вентили какието, штукатурка обвалилась коегде... Но посреди
этой каморки стояла красотка в наряде кинозвезды и чтото очень тихо и
монотонно говорила тремчетырем десяткам разномастных кошек!
Мне прямо тоскливо сделалось. То ли от страха, то ли еще от чего, не
знаю, только стою, как дурак, высунулся в дверь и пошевелиться не могу.
Тут меня кошки эти заметили, уставились все, как одна, и смотрят.
Спокойно так смотрят, с достоинством. И она поворачивается.
Направляет на меня фонарь и говорит: «Так! Это у вас привычка такая
выслеживать когонибудь или входит в обязанности?" Я молчу, как стукнутый,
а она начинает меня отчитывать, и главное, так невозмутимо, будто я к ней
в трамвае привязался, а она меня там же на место ставит. «Вам самому,
говорит, наверное, неприятно было бы, если бы вас выслеживали. Вы,
вероятно, такого чувства и не испытывали никогда». Я уже хотел было чтото
сказать, но фонарик вдруг погас, и стало темно, как в сейфе. Я стою, боюсь
пошевелиться. Тишина, Ни шороха, ни шагов, ни дыхания. Ничего. Меня даже
дрожь взяла. «Эй, говорю, вы где?»
Хоть бы звук в ответ, даже эха нет. Как под подушкой. Я тихонько
развернулся да назад. Темнота полная, хоть глаз коли. Иду, руками стены
щупаю. Только бы, думаю, не заблудиться. Наконец слышу, музыка играет,
значит, выход недалеко. Я пошел быстрее и вдруг налетел на когото со
всего размаху. Он отскочил кудато в сторону и остановился. Стоит сопит.
Вроде мужик, потому что толкнул меня довольно сильно. «Кто тут?"
говорю. Молчит. Отступает осторожно.
Вдруг он попал в полосу света, и я его увидел. Пожилой человек, в
очках и вроде бы даже с лысиной. Больше я ничего не успел рассмотреть,
потому что он повернулся и шасть кудато в темноту. Ну, я не стал больше
ждать, подвальная дверь была приоткрыта, и лестницу видно. Я быстренько
выбрался из подвала в коридор.
Вижу, народ уже весь наверху, угощается. Только я пришел в банкетный
зал, подходит ко мне Слава Молчанов и говорит:
Ты где это так прислонился? У тебя весь бок в известке.
В подвале, отвечаю.
Пока он помогал мне почиститься, я рассказал ему всю историю с начала
до конца. Слушал он меня, слушал, а потом и говорит:
Тебе, говорит, Вовка, вредно барменом работать. У тебя там
испарения сильные. Ты там, брат, до белой горячки донюхаешься. Садиська
лучше, грибков отведай, грибки в этот раз замечательные. Тебе как раз
сейчас закусить полезно. Попробовал я было возразить, а потом думаю: «В
самом деле, бредовая получается история. Никому я сейчас не смогу
доказать. Ну их всех к лешему!" В общем, плюнул я на всю эту мистику,
подсел к столу и стал закусывать. Ничего, отошел постепенно, развеселился,
анекдот рассказал. Так бы и забыл про это дело, да не вышло.
Возвращаюсь домой, ночь, на улице ни души, только впереди какаято
фигура маячит. Может, думаю, ктонибудь из наших? Поравнялся я с ним, вижу
нет, не наш. Мужчина в годах, сгорбленнын немного. Тут он поворачивает
голову и смотрит на меня, прищурившись. Мать честная, думаю, да это же тот
тип в очках, который мне в подвале попался! Я даже остановился, а он
прибавил шагу и скрылся за ближайшим углом. На меня как нахлынуло, сразу
вспомнил я и подвал, и красотку эту. До самого дома шел на каждом шагу
оглядывался, все мне казалось, что какаято тень за мной крадется. И вот,
возле подъезда уже, берусь я за ручку двери и вдруг чувствую на себе
чейто взгляд. Спиной чувствую. Никогда раньше со мной такого не было.
Оборачиваюсь осторожно и вижу: стоит под фонарем здоровенный кот
неопределенной масти и глядит мне прямо в глаза, не отрываясь. Тут у меня
чтото аж екнуло внутри. Заскочил я в подъезд и пулей на свой этаж. Дома
только успокоился. Ладно, думаю, будет страхуто на себя нагонять. Лег
спать, да так всю ночь и проворочался, не заснул.
Вовка замолчал. Я тоже ничего не говорил, собираясь с мыслями. Да
ему, пожалуй, досталось сильнее, чем мне. Я представил себя на его месте и
поежился.
Все эти подвалы, кошки, незнакомцы и прочая чертовщина здорово давили
на психику. Мне, безусловно, легче телевизор, телефонный джинн, это,
конечно, тоже чудеса, по без того мрачного налета, без дьявольщинки.
Впрочем. Вовка почувствовал себя гораздо лучше, как только понял, что
он неодинок. Есть еще люди, подвергшиеся таинственному воздействию и,
возможно, имеющие неоспоримые доказательства. Можно найти этих людей и
вместе с ними разобраться в сущности происходящего. Наконец, имея эти
самые неоспоримые доказательства, можно обращаться и в более серьезные
инстанции, так сказать, к широким массам академиков.
Оставив на некоторое время телевизор в покое, мы принялись обсуждать
наше положение и вырабатывать план вытекающих из него действий. Прежде
всего это не мистика, решили мы. Чертей не бывает. Да и вряд ли они
додумались бы до такого. Что касается лично нас, то мы, повидимому,
здоровы, если только одни из нас не является галлюцинацией другого. Это
было бы просто неинтересно.
Теперь суть происходящего. Вовка, не задумываясь, записал вчерашних
красоток в пришельцы. Я возражал. На несчастных пришельцев и так уже
вешают всех собак. Все необъяснимые явления природы, безусловно, результат
деятельности пришельцев. Стоит древним людям построить какуюнибудь
пирамиду поприличнее, как у них отбирают авторские права на нее и передают
их пришельцам... Нет, пришельцы это слишком просто. Это невозможно
именно в силу избитости темы.
Некоторое время мы спорили, затем я предложил выпить кофе и, оставив
пока спорный вопрос, перейти к выработке плана действий. Вовка согласился,
и я побежал на кухню. Возвращаясь в комнату, я отметил про себя, что
телевизор не умолкает ни на минуту, и подумал, что надо бы проверить,
совпадает ли с программой то, что он нам демонстрирует. Как раз в этот
момент диктор объявил следующую передачу.
Слушай, Вовка! сказал я.
Вовка обернулся.
Гдето у меня тут, в газете, была программа... начал я и вдруг
застыл, глядя на экран. Голос диктора продолжал литься из динамика, но
изображение затуманилось и исчезло. И вдруг из этого тумана выдвинулось
огромное, во весь экран, лицо, заросшее щетиной, и пристально уставилось
на Вовку. Я хотел чтото крикнуть, но не мог выдавить из себя ни звука.
Вовка в этот момент смотрел на меня и не видел происходящего на экране.
Однако мои глаза говорили достаточно красноречиво, и он резко повернулся к
телевизору. Диктор мило улыбнулся, заканчивая свою речь, и началась
очередная передача.
Что там было? спросил Вовка. Он был гораздо бледнее, чем пять
минут назад, Я рассказал.
И он смотрел прямо на меня?
Да, и еще... Он был... выпуклый, такой... стереоскопический.
Несколько минут мы не отрываясь смотрели на экран, потом пошли пить
кофе. Вовка все время молчал.
Ммда, наконец произнес он. Я думал, что больше этих фокусов не
будет. Помоему, они за мной следят.
Следят?! я уставился на Вовку.
Стоп! Следят! Кто ж так следит? Эту слежку за версту видно. Не следят
они, а нервы на кулак мотают, заставляют чувствовать за собой слежку!
Слушай, нука еще раз расскажи, что эта мадам тебе говорила в
подвале.
В подвале? удивился Вовка. Ну, как... Я ж рассказывал...
«Привычка, спрашивает, у вас такая выслеживать или..." Постой, ты на
что намекаешь? Что это изза меня?
В томто и дело! Не слежка это, Вовик. Показуха это одна, чтобы
тебя напугать. Ты за ней следил?
Так вот тебе получай. Тем же концом по тому же месту. Понял?
Понялто я понял, да что же мне теперь делать?
А ничего. Игнорируй. Или даже нет. Увидишь того мужика очкастого
или еще когонибудь, кто будет за тобой следить, подойди к нему, задай
вопрос какойнибудь. Если только они смогут говорить.
То есть как это если смогут?
А так. С чего ты взял, что это люди? Может быть, их единственным
назначением является показать тебе, что за тобой следят. Кот твой, тот
тоже запросто с этим справился.
Ясно. На пушку, значит, берут.
Вот именно, только я думаю, никакая опасность тебе не грозит.
Хм! А они как думают?
Понимаешь, если бы они хотели чтонибудь сделать с тобой, то с их
возможностями давно сделали бы.
А может, они хотят меня в сумасшедший дом засадить?
Так вот я и говорю игнорируй. Да и потом вряд ли у них такая
цель. Не изза этого они затеяли весь сырбор.
А изза чего?
Вот это и нужно понять. Нельзя сидеть сложа руки, необходимо
действовать.
Через десять минут мы выходили из квартиры. Телевизор объявил нам
вслед технический перерыв и, изобразив на экране замысловатую картинку,
затих. План был такой: Вовка обежит, кого сможет, из тех, кто был вчера на
вечере, а я еду к Черняеву и мобилизую всю нашу команду. Необходимо
выяснить, кто еще общался с этими милыми девушками и какие последствия это
имело. («Контакты будем выявлять», хмыкнул Вовка.) На улице мы пожелали
друг другу ни пуха ни пера и разошлись в разные стороны.
Алик Черняев жил на другом конце города, телефона у него не было, и
единственным средством связи с ним был автобус. На остановке бурлила
толпа. Судя по тому, как оживленно подпрыгивали отдельные граждане, можно
было понять, что автобуса нет уже давно.
В загончике, неподалеку, стояла, правда, одна девятка как раз то,
что нужно, но шофер, развалившись в кабине на моторе, казалось, не
собирался никуда ехать в ближайшие две недели. Какаято бабка, видимо, уже
ходила к нему ругаться, и теперь громогласно докладывала на всю остановку:
Лежит себе, песни поет. «Чтоб вином наполнялся стакан..." Только об
одном и думают. Тоже мне Кикабидзе...
Все шло как обычно. Никто из этих людей и не подозревал, что город,
возможно, уже наполнился невероятными событиями, что завтра, может быть,
они не узнают своего города и самих себя. Судя по тому, что уже произошло,
теперь с каждым может случиться все, что угодно...
Шофер наконец зашевелился. Он сел на свое место, не торопясь закурил,
долго скрипел, как положено, ручным тормозом и только после этого подъехал
к остановке. Я попал в удачную струю, меня внесли в автобус, поставили в
уголок и размазали по стеклу. Шофер предложил своевременно «оплатить за
проезд», и автобус тронулся.
Первую половину пути вся публика в салоне представляла один сплошной
монолит, потом стало немного свободнее. На одной из остановок в переднюю
дверь вполз изрядно поддавший парень и в изнеможении остановился на нижней
ступеньке. Я узнал его. Это был Антоха Таращук из нашего дома. В детстве
мы даже дружили, но потом чтото случилось. Антоха слетел с нарезки, то
кидался кудато на заработки, то неделями торчал во дворе, в основном
возле нашего гастронома, пару раз пробовал жениться, но жены его скоро
бросали. Сейчас исчерпывающей характеристикой на Антоху могла служить
надпись на стене дома возле его подъезда: «Антохавыпивоха».
Он стоял прислонившись к двери и мутным взглядом окидывал публику.
Публика, как всегда, возмущенно отводила глаза и с вызовом отходила в
сторонку.
Ххоть бы одна зараза место уступила, выдавил Антоха. Видят же,
что человек мается.
На передней площадке спиной ко мне стояла девушка в белой шубке и
пушистой шапке. Она обернулась и с удивлением посмотрела на Антоху. У меня
перехватило дыхание. Это была Лена!
Если бы наш автобус неожиданно взлетел и стал набирать высоту, я не
был бы так поражен. Уж Ленуто я совершенно не ожидал встретить здесь!
Антоха заметил ее взгляд и снова заговорил:
Ну, чего уставилась, лупоглазая? Познакомиться хочешь? Так это мы
враз...
Он стал карабкаться на следующую ступеньку, а я уже проталкивался
через толпу на переднюю площадку.
Неслыханная удача! В этот момент я был почти благодарен Антохе, ведь
Лена могла так и не обернуться и вышла бы гденибудь, а я об этом и не
узнал бы. То ли дело теперь! Я поставлю на место распоясавшегося хулигана,
предложу даме свои услуги... Ну и так далее, по известному сценарию.
Однако ничего этого не произошло. И вообще ничего не произошло.
Автобус остановился, открылись двери, и Лена, пройдя по тому самому месту,
где только что стоял Антоха, спокойно вышла и скрылась в толпе на
остановке. Антохи не было. Могло показаться, что какойто ловкий фокусник
просто спрятал его в своем рукаве. Никто ничего не заметил.
Двери закрылись, и мы поехали дальше. Я стоял, уставившись в одну
точку, и, кажется, ни о чем не думал. Может быть, померещилось? Может
быть, не было никакого Антохи, и Лены не было, и, вообще, все это мне
просто приснилось?
Только когда шофер объявил конечную остановку, я пришел в себя и
вспомнил, что еду, собственно, к Черняеву, чтобы рассказать ему о
вчерашних и сегодняшних событиях, к которым только что прибавилось еще
одно.
Открыл мне сам Алик. Он ужасно обрадовался, втащил меня в квартиру и
весело накинулся:
Ты где бродишь? Я уже два раза бегал тебе звонить! Он был
какойто возбужденный, взлохмаченный, ему не терпелось чтото мне
рассказать.
Чтонибудь случилось? спросил я.
Случилось, ответил Алик. Я слегка тронулся. В остальном все
нормально.
Я наконец разделся, и мы прошли в комнату.
Представляешь, начал Алик, я вдруг сдуру вообразил себя гением.
С утра сегодня сочинил уже две вещички и задумал третью. Мне теперь очень
нужно, чтобы ктонибудь все это выслушал и сказал бы мне, наконец, что это
гадость, иначе я не знаю что будет.
Сам я этого почемуто не чувствую и кропаю одну за другой. И знаешь,
мне кажется, что все это так, игрушки, в голове уже зреет чтото
глобальное, такое, что самому страшно.
Я хотел бы чтото спросить, но Алик не дал мне раскрыть рта.
Садись! скомандовал он, пихнул меня на диван и взял гитару.
Сначала я просто удивлялся, как хорошо удается Черняеву довольно
сложное вступление, затем он запел.
Я сидел и смотрел на него широко раскрытыми глазами. Православные!
Что же это делается? Неужели это тот самый Алик Черняев, с которым мы
вчера играли на вечере? Когда он научился так играть? Кто сочинил ему эти
слова и эту музыку? Никогда я не испытывал черной зависти, но когда Алик
кончил петь, признаюсь, мне было завидно.
Это ты сам? осторожно спросил я.
Нет, сантехника вызывал, ответил Алик, ну как, потянет?
Во дает! Он еще раздумывает, потянет или не потянет! Да с этим можно
золотые диски штамповать и в Ливерпуль на гастроли ездить! Однако чтото
здесь не так. Я готов поклясться, что вчера вечером Черняев такого еще не
умел. Не мог он вчера сделать такую вещь, не хватило бы ему ни техники, ни
школы. Он же самоучка, музыкальное образование получает дома да на
репетициях, как я, как Витькабасист, только Полина у нас профессионал.
Правда, Алику говорили, что талант у него есть. Серьезные люди говорили,
вроде бы даже приглашали его кудато, но ведь и самому расталантливому
таланту нужно долго учиться все приходит постепенно.
Ох, чувствую я, кто здесь постарался! Как только он мне заявил, что
умом тронулся, так я сразу и почувствовал, а теперь... Ох, девицы!
Это здорово, сказал я Алику серьезно. Ты сам, может быть, этого
не чувствуешь, но ты уж мне поверь. Хотя тебе все равно не понять, до чего
это здорово.
Алик был доволен.
Теперь слушай вторую, сказал он.
Погоди минутку. Скажика мне, ты вчера не обратил внимание на
новеньких?
Намекаешь на тех девиц, про которых вы с Вовкой шептались? Обратил.
А не познакомился, случайно?
Ну как тебе сказать, Чебурашка?.. Танцевал с одной. Но ничего
особенного. Какаято она была напуганная, будто впервые на людях. Ни слова
не могла из себя выдавить. В общем, так себе, один внешний блеск. До нашей
Польки ей далеко, да и все они, я думаю, не лучше.
Вот оно что. Значит, ничего и не заметил, бедняга. Но результат
налицо, теперь я уверен, что это их работа, Надо...
Тут мои размышления прервались, Алик начал следующую песню. Через
минуту я катался по дивану, задыхаясь от хохота. Этот тип написал куплеты!
Никогда я не слыхал ничего подобного, каждая следующая строчка была лучше
предыдущей, и все вместе было смешно до посинения. Он уже кончил петь, а я
все еще заходился, согнувшись пополам и вытирая слезы. Черняев явно
наслаждался моим состоянием.
Ничего штучка, правда? скромно спросил он.
Впрочем, по мне и так было видно, что штучка ничего. Несмотря на
странные события, преследовавшие меня с утра, я хохотал от души и
чувствовал, как освобождаюсь постепенно от накопившегося за день
утомления. Голова прояснилась, появилось настроение снова принимать
участие в умопомрачительных приключениях, искать их, идти им навстречу.
Алик был очень доволен произведенным эффектом. Он, наконец, убедился, что
создаваемое им нравится не только ему, что это в самом деле неплохо. Он
предложил записать на пробу хотя бы одну песенку, чтобы прикинуть основные
партии и послушать со стороны, что получается. Я не мог не согласиться, и
мы стали разворачивать коекакую аппаратуру.
Пора было рассказать ему обо всем. Я уже открыл рот, но меня поразила
вдруг одна мысль. Стой, подумал я, ты что же собираешься ему говорить? Ты
же собираешься ему подробно объяснить, откуда взялся весь его сегодняшний
талант! Ты ведь заявишь ему сейчас, что он здесь совершенно ни при чем, а
всему виной какието невообразимые девицы, насылающие на кого порчу, на
кого дар божий. И доказательства приведешь.
А если он поверит? Что ему тогда делать? Сидеть и ждать, когда им
надоест развлекаться, они повернут рубильник, и все пропадет? У тебя
телевизор выключится, ты повздыхаешь, скажешь: «Жаль! Занятный был
феномен!", а Черняеву как быть? Нет, ничего ему нельзя рассказывать,
намекнуть даже нельзя, ни про меня, ни про Вовку. Чертовы девочки!.. Я
плюнул на все и стал разучивать свою партию.
Мы провозились до темноты. Сделали несколько пробных записей.
Получилось отлично. Черняев блистал, я не уставал удивляться его находкам.
В седьмом часу я с сожалением надел пальто и отправился домой.
Долгая дорога, набитый автобус все пронеслось незаметно. Только
выходя на своей остановке, я вспомнил, что не знаю еще Вовкиных
результатов, и поспешил домой.
Открыв дверь в подъезд, я услышал громкие всхлипывания и различил в
углу сгорбленную, судорожно вздрагивающую фигуру. Я подошел ближе,
пригляделся и вдруг узнал... Антоху Таращука! Меня передернуло при
воспоминании о том, как он исчез на моих глазах, интересно, что он
чувствовал при этом? Подумать страшно. Или всетаки померещилось?
Эй, Антоха, сказал я. ты чего ревешь?
Антоха перестал всхлипывать и поднял глаза. Мне показалось, что он
долго не мог меня узнать.
Лююди... протянул он с тоской, живут. А мне конец!
Он опять всхлипнул и запричитал чтото нецензурное.
Погоди ты! сказал я. Говори толком, что с тобой случилось?
Допился я, прорыдал Антоха, до горячки допился! Сволочь!
Сегодня такое было, вспомнить страшно. Не выдюжу я ужас такой! Если еще
раз случится кончу себя, и все! Всем лучше будет...
Я с удивлением обнаружил, что Антоха совершенно трезв. Слова он
выговаривал внятно, только очень волновался. Спиртным от него не пахло.
Погоди, не реви! в Антохин бред мне чтото не верилось. Ты
сегодня днем в автобусе ехал?
Он уставился на меня совершенно круглыми глазами.
А ты откуда...
Погоди, погоди, нука, давай начинай с автобуса. Рассказывай!
Рассказывай тебе! Меня, может, трясти начинает, как я вспомню про
это, а ему рассказывай! Я в этом автобусе, может, полжизни оставил! Оно
же там как раз и началось все. Выпимши я был. Стою себе у двери, никого не
трогаю. Вдруг как ударило меня чтото! В глазах померкло, и больше я
автобуса не видел, а оказался я...
Антоха рассказывал ужасно путано, повторял много раз одно и то же,
забегал вперед, но постепенно мне становилось ясно, что именно с ним
произошло.
Очнувшись, Антоха обнаружил, что сидит на бетонном полу. Сначала он
подумал, что попал по обыкновению в милицию, но, оглядевшись, понял, что
ошибается.
Он находился в гулком холодном коридоре с бетонным полом, стенами и
потолком. Коридор плавно изгибался и просматривался всего метров на десять
назад и вперед. Никаких дверей в стенах не было. Антоха поднялся на ноги и
задрал голову, но и на потолке не было никакой дыры, через которую он мог
свалиться в этот коридор. Он потрогал стену и пнул ее легонько ногой.
Стена никак не отреагировала. Она была влажная, в рыжих потеках и,
повидимому, очень толстая. Антоха повернулся и поплелся по коридору.
«Что за муть? думал он раздраженно, я им, заразам, щас устрою».
Ему казалось, что стоит дойти до людей, как он вдолбит кому надо, что с
автобуса его сняли незаконно, перед ним немедленно извинятся и покажут,
где тут выйти. Он даже начал вслух репетировать свою будущую речь и
распалил сам себя настолько, что если бы встретил когонибудь в этот
момент, то мог бы и побить сгоряча. Однако странный коридор все не
кончался, а Аптоха шел уже минут десять.
Он остановился и огляделся. Коридор все так же плавно закруглялся
сзади и впереди, и ровно ничего не изменилось вокруг, будто это было все
то же место. Не изменился даже свет, падающий на стену изза поворотов
коридора, и можно было подумать, что ктото специально уносит его источник
все дальше. Антоха пустился вперед еще быстрее, и минут двадцать несся по
коридору, не останавливаясь. Когда он совсем запыхался, ему в голову
пришла интересная мысль:
«Елки зеленые, да я, никак, по кругу чешу! Ведь что придумали!" Он
остановился и задумался, затем стал шарить себя по карманам и вытащил
давно оторванную пуговицу от пиджака. Положив пуговицу на пол, Антоха
отправился дальше. Теперь он глядел под ноги и одной рукой касался стены,
чтобы не пропустить какуюнибудь замаскированную дверь. Через час это ему
надоело. Пуговица не попадалась. Антоха плюнул и уселся на пол. Ему стало
жутко и тоскливо. «Да что ж это? думал он, Куда ж это меня засунули? Я
ведь и есть уже хочу!.. Эй, ктонибудь! Сержант! Я здесь!" Крик его
пропадал, казалось, сразу за поворотом коридора. Он снова поднялся и
пошел, крича и время от времени ругаясь от души. Два часа пути измотали
Антоху вконец. Он был бессилен против коридора. Привалившись к стене, он
уснул сидя, прислушиваясь к урчанию в животе.
Проснулся он от смутного беспокойства. Гдето в невообразимой дали
коридора слышались неторопливые приближающиеся шаги. Аитоха вскочил на
ноги. Он хотел закричать, но чтото помешало ему. Чтото не так было в
этих шагах, какаято странная тяжесть, вызывающая тревогу. Он стоял и
прислушивался, все больше поддаваясь страху. Грузные шаги приближались, не
ускоряясь и не замедляясь, и этот ритм давил на голову, вытесняя из нее
всякие мысли. Скоро к звуку шагов стал примешиваться другой звук мерное
сопение паровоза, разводящего пары. Порой слышался какойто низкий рокот
или рык. Антоха застыл неподвижно.
И вот изза поворота коридора на стену упала огромная тень.
Нечеловеческая тень.
Антоха вскрикнул и бросился назад. Он бежал, слабо соображая, что с
ним происходит, пока не упал, обессилев. Некоторое время он ничего не
слышат, кроме собственного дыхания, затем понял, что шагов больше нет. Он
поднял голову да так и застыл. Прямо перед ним на стене была корявая
надпись: «Антохавыпивоха». Неожиданно совсем близко раздался противный
голосок: «Смотри, Веркинто опять в дымину. Дал Бог сыночка». Антоха резко
обернулся и вскочил. Он был во дворе своего дома, возле самого подъезда. В
скверике прогуливались мамаши с детьми, на скамейке, подозрительно
поглядывая в его сторону, сидели дворовые старухи. Уже стемнело, и вдоль
улицы горели фонари.
Ужас растаял вместе с коридором, Антоха неожиданно почувствовал
свежесть вечернего воздуха, яркость фонарей и звезд, в общем он ощутил
вдруг, что жизнь прекрасна. И вместе с тем он испугался, он решил, что у
него был бред. «Господи! думал Антоха. Допился ведь. До чертей
допился!" Ему стало так жалко себя, что он расплакался.
В таком состоянии я и нашел его. Мне оставалось только постараться
какнибудь успокоить Антоху, ничего ему не рассказывая, и проводить его до
дверей квартиры. Вернувшись домой, я накрыл одеялом неумолкающии
телевизор, сел на диван и глубоко задумался.
Вот, значит, как. Коридор это сильно. Жуть какаято. Я вдруг
вспомнил слова Лены: «Каждый получит то, чего заслуживает..." Выходит,
Антоха заслужил этот свой коридор. Он, значит, заслуживает одного, а Алик
Черняев совсем другого. А я, значит, совсем третьего. А Вовка... Только
кто же это решает, что заслужил Алик, а что Антоха? Девицы наши,
полюбившиеся? Ходят за всеми по пятам и наблюдают: хороший мальчик на
тебе конфетку, плохой к ногтю его?..
А может быть, никто ничего не решает, никто ни за кем не наблюдает, а
все случается почти само собой? Может быть, они в самом деле, повернули
рубильник и дали возможность происходить тем событиям, которые должны
произойти, но миллионы случайностей до сих пор все оттягивали их. А?
Вообще, это интересно.
Ведь есть же у Черняева талант, безо всяких чудес есть! Стало быть,
стоит ему чутьчуть помочь, избавить от какихто мелочей в сознании,
отнимающих время, заставляющих продираться через горы бесполезных ошибок,
предрассудков и неведомо чего еще, и он сам, как толковый ученик, смог
понять и закончить мысль учителя.
А Антоха? Что такое его жизнь? Не похожа ли она, как две капли воды,
на этот самый коридор с ограниченной видимостью и нескончаемым
однообразием стен, пола и потолка? Может быть, он просто выпал в этот
узкий, мрачный мир, когда дошел до такого состояния, что уже больше
соответствовал ему, чем миру нашему, и не в Антохину ли пользу
свидетельствует тот факт, что он сумел вернуться оттуда? Может быть, в
самом деле, это путешествие было полезно для него?
Я встал и заходил по комнате. Мне стало казаться, что я близок к
истине. Как это все делается? Пока не знаю, только никакой чертовщины
здесь нет. Далеко не все еще известно об окружающем мире. Может быть, это
чейто эксперимент, может быть, это действует доселе не открытый закон
природы. Известно одно: самые невероятные вещи вырвались на свободу и
быстро распространяются по городу, а может, уже и по планете, но это не
слепые стихийные силы, сметающие жизнь и несущие смерть без разбора, а
наоборот, события, только зависящие от сознания человека, с которым они
происходят. Вероятно, ими можно управлять. Конечно, можно! Нужно только не
давать мозгам заплывать жиром, стараться понять себя и окружающее,
толкаться и продираться, чтобы двигаться вперед, непрерывно создавать,
переделывать, думать!
Я подошел к окну. Тысячи огоньков ползали и перемигивались по всему
городу. Что там сейчас происходит? Черняев сейчас, наверное, творит. Он,
конечно, титан, а мы с Вовкой... Ну что ж, что заслужили, то и получили...
Однако кто это сказал, что все кончилось?
Судя по тому, что происходит, главное впереди!..
Всех, между прочим, касается. И вас лично тоже.
Так что ждите событий и имейте в виду: что именно с вами произойдет,
зависит только от вас.