Планета Дарителей
Среди моих многочисленных приключений в просторах Галактики особняком
стоит пребывание на планете, название которой вы не найдете ни на одной
звездной карте. Не потому, что планета засекречена или карты не полны,
просто у планеты этой на самом деле нет названия, и потому на картах она
обозначается простой белой точкой, похожей больше на дефект в
голографической ткани изображения. Честно говоря, я не понимаю, как могут
люди жить на безымянной планете. Спрашивают тебя, скажем, где ты живешь? И
ты гордо отвечаешь: «На Земле». Или со злобной ухмылкой: «На Геппрехоре»
(Гиппрехов – действительно гнусная планета, но о ней я расскажу в другой
раз). Но можете ли вы ответить: «Я живу на планете без названия?" Не знаю,
не знаю... Хотя, с другой стороны, эта безымянная планета – действительно
единственная среди всех этих Земель, Марсов, Венер и прочих
Химмодрукариев, не названная никак. Так что, если скажете, что живете на
планете, которую не удосужились назвать, – вас поймут и доставят по
назначению.
Меня привело на космодром безымянной элементарное любопытство. Я увидел в
звездном атласе пупырчатую белую точку, потер ее пальцем, выяснил, что это
реальное образование, а не голографический фантом, удивился отсутствию
названия и отправился выяснить, в чем дело. Уже на внешней орбите со мной
связался автоматический диспетчер и спросил: «Какого черта?»
«Да так, – ответил я, – пролетом с Капеллы на Альбирео».
«Налево, – посоветовал диспетчер, – а потом пять румбов к полюсу мира, не
ошибетесь».
«Да я и так не ошибаюсь, – миролюбиво сказал я. – Но, если не возражаете,
хотел бы у вас приземлиться».
«Зачем?" – буркнул автомат.
«А низачем, – разозлился я. – Просто так!»
Знаю я эти автоматические службы. Если бы я назвал любую причину
приземления, диспетчер непременно нашел бы повод мне отказать. Например,
если бы я искал на безымянной планете свою умершую бабушку, то в
приземлении мне отказали бы под предлогом того, что кладбища здесь частные
и потому не подлежат доследованию. А что мог противопоставить диспетчер
моему «просто так?" Отказать под тем же предлогом, то есть – нипочему? Да
он бы скорее принял удар током! Вот так и получилось, что диспетчер онемел
от моей наглости, и я спокойно опустил звездолет на посадочное поле.
Встретил меня сам начальник космопорта, сидевший на краю стартовой шахты и
державшийся за топливный путепровод тремя щупальцами головной присоски.
Судя по физиономии, родом начальник был с Беллатрикса, хотя отсутствие
нижнего плеча наводило на мысль о том, что он мог родиться и на Зигмале.
Впрочем, плечо начальнику могли отдавить и подчиненные – я–то знаю, как
относятся к уроженцам Беллатрикса все остальные особи Галактики...
– Шекет, – проскрипел бравый начальник. – Может, вы хотя мне скажете, что
вам здесь нужно?
– Ничего! – сказал я. – Единственное, что меня интересует: как вы живете
на планете, у которой даже названия нет?
– Названия потому и нет, что мы здесь живем, – пожал верхним плечом
начальник, думая, видимо, что дал исчерпывающий ответ. Он решил, что от
Шекета легко отделаться?
– А почему же вы здесь живете? – заинтересованно спросил я. – Разве в
Галактике мало планет с названиями?
– Послушайте, Шекет, – разнервничался начальник и замахал перед моим носом
одиннадцатью носовыми щупальцами, – у нас проводятся важные эксперименты,
и ваше присутствие нежелательно...
– В таком случае я остаюсь здесь на всю оставшуюся жизнь! – воскликнул я.
– И посвящу эту жизнь тому, чтобы узнать, в чем эти ваши эксперименты
заключаются!
– Да? – загрустил начальник. – В таком случае, скажите: вы верите в Бога?
– Нет! – твердо сказал я.
– В таком случае, скажите: откуда у разумных существ появляются
представления о моральных ценностях? Только не говорите, что народ их сам
и выдумывает, вы же грамотный человек, да еще землянин, должны знать, что,
например, до заповеди «не убий!" нормальное разумное существо додуматься
не в состоянии.
– Хм... – протянул я. – Вопрос, конечно, интересный. Пожалуй, вы правы. Но
при чем здесь...
– При том. Вы находитесь на планете, где ведутся научные разработки
заповедей для цивилизаций Галактики, еще не осознавших, что без морали
будущее их окажется смутно и бесперспективно.
– Как интересно! – воскликнул я. – Я бы хотел посмотреть!
– А потом вы улетите? – с надеждой осведомился начальник.
– Естественно. Не думаете же вы, что я действительно способен прожить
здесь остаток дней!
Приободренный начальник подпрыгнул на ложноножках и перекатился на дорогу,
которая вела из космопорта куда–то в направлении серых гор. Я вывел
вездеход и поехал следом.
Не успели мы углубиться в ущелье между двумя горами, как начальник вытянул
вверх все свои щупальца и заявил:
– Ну вот, к примеру. Направо, видите?
Я увидел. В небольшом пруду между скал плескалась стая странных рыбин с
двумя головами. Одна из рыбин, чуть побольше остальных, вылезла на берег и
пыталась, помогая себе плавниками, вскарабкаться на довольно пологий холм.
На вершине холма сидел нагловатого вида научный работник – по виду то ли с
Антареса, то ли с Драни – и следил за мучениями рыбки, даже не пытаясь
протянуть ей руку помощи.
– Как насчет братской солидарности? – спросил я. – Почему этот тип наверху
не поможет тому типу внизу взобраться...
– Чистота эксперимента, – заявил начальник космопорта, придерживая меня
верхним плечом, чтобы я не полез помогать страждущему. – Ставится опыт по
дарению заповедей аборигенам планеты Азулай. Это земноводные существа,
сейчас они кочуют из одного океана в другой, убивая друга почем зря. Наши
ученые ужа разработали для них комплекс моральных ценностей, и теперь
тренируются в процессе дарения.
– Аборигены хоть настоящие? – с подозрением спросил я.
– Конечно, нет! – возмутился начальник. – Как можно ставить опыты на живых
существах? Это виртуальные копии! Потом, когда экспериенты будут
завершены, на Азулай отправится экспедиция и произведет дарение в полевых
условиях. У аборигенов появится вера, они поймут наконец, как им нужно
поступать...
– Интересно, – сказал я, – с заповедью «не убий» мне понятно. А что с
другими? Может, у них и воровать нечего, зачем им тогда соответствующая
заповедь?
– Так ведь для того мы здесь работаем! – воскликнул начальник космопорта с
таким видом, будто и он был причастен к научным разработкам. – Скажем, вот
этим рыбам с Азулая совершенно необходима заповедь «не ставь жабру поперек
горла соседа». Сами они до этого пока не додумались...
Виртуальная копия азулайского аборигена между тем добралась почти до
вершины холма, и научный сотрудник взялся за дело. Ну и представление он
устроил! Пускал дым из ноздрей, прыгал, светился, пел странные песни без
музыки, но со словами, которые, правда, не имели никакого смысла... В
общем, делал все для того, чтобы азулаец понял: перед ним Он. Тот, Который
Сейчас Что–То Даст. Рыбина перестала дергаться и застыла, ожидая Дара.
Экспериментатор протянул вперед все четыре руки и прицепил к плавникам
азулайца какие–то тонкие волокна. Азулаец благоговейно застыл, а потом
неожиданно взбрыкнул хвостом, волокна разорвались, что–то засверкало на
вершине, раздался грохот, и бедная рыбина полетела в пруд кувырком.
– Эх! – раздосадованно воскликнул начальник космопорта. – Шестой дубль за
две недели. Что–то у них не получается с нитями. У азулайцев,
понимаете–ли, линейное письмо, а нити, которые для этого пригодны,
почему–то рвутся... Ничего, все будет хорошо, у наших ученых еще не было
ни одного сбоя! В Галактике не существует цивилизаций, которые на раннем
этапе развития не получили бы моральных законов в виде религиозных
заповедей.
– Вот как, – пробормотал я, чувствуя странное напряжение в суставах. – А
давно ли на вашей планете существует этот... э... научный центр?
– Давно, – сказал начальник. – Я здесь всего семьсот лет, мой
предшественник работал полную смену, то есть три тысячелетия, а до него...
– Достаточно, – прервал я. – Меня, видите ли, интересует, не проходила ли
по вашему ведомству планета Земля. Это было примерно...
– Как же, – обрадовался начальник. – Проходила! Это было в смену моего
предшественника, но я люблю просматривать записи. Интересная была работа.
Теорию для людей готовили, кажется, на лучших компьютерах центра, а
виртуальную копию человека разрабатывали несколько столетий. Ей даже имя
дали... не помню, правда...
– Зато я помню, – буркнул я.
– Ах, простите, – смешался начальник. – Я и забыл, дорогой Шекет, что вы с
Земли. Вас задевает то, что...
– Могу я посмотреть ту запись? – спросил я.
Начальник загрустил.
– Боюсь, что нет, – вздохнул он, и все его щупальца безнадежно повисли. –
У нас не принято показывать записи экспериментов представителям тех
цивилизаций, для которых здесь готовили системы моральных принципов.
– Ясно, – сказал я и повернул вездеход.
– Улетаете? – обрадованно спросил начальник.
– Да, – твердо сказал я. – Ваши разработки очень интересны, но...
– Но – что? – нахмурился начальник.
– А то, что у нас на Земле и сейчас убивают – не так часто, как сто лет
назад, но все же... И воруют – ох, как воруют! А уж относительно
прелюбодеяний я вам скажу...
– Не надо, – прервал меня начальник. – Я все понимаю.
Он перекатывался за мной по дороге и кричал вслед:
– Мы делаем все, что можем! Но мы же не виноваты в том, что мы хотим,
чтобы было как лучше, а получается как всегда!
Я добрался до звездолета, поставил вездеход в гараж и задраил люки.
– Да! – вспомнил я уже после того, как корабль вышел из атмосферы. – Этот
тип так и не сказал, почему планета не имеет названия!
– А что тут непонятного? – въедливо сказал звездолет, помигав пультовыми
огнями. – Планета, где экспериментируют над моралью. Только названия ей не
хватало...
