Странные Приключения Ионы Шекета - Павел Амнуэль - Книжная Полка

Преступление Ионы Шекета

Странное дело: время от времени мне сообщают о том, что видели меня, скажем, на планете Эльдара, хотя я не был на этой планете ни разу в жизни. А потом я вдруг встречаю человека, который утверждает, что меня не было на заседании Второго конгресса по клаустрофобии, хотя я–то точно помню, как спал в первом ряду во время доклада председателя Хостинского. Конечно, возможны накладки – например, я находился в этот момент во Вселенной номер 45, а мой собеседник – во Вселенной номер 84. Когда скачешь из одной Вселенной в другую, всегда есть возможность ошибиться и оказаться где–то сразу в двух экземплярах, а где–то вообще отсутствовать.

Кстати, вас не смущает, что я нумерую Вселенные, будто книги в библиотечном каталоге? А как иначе, если мне приходится шастать из одной Вселенной в другую? Я просто запутался бы, если бы однажды не решил пронумеровать Вселенные. Знаете, как я это сделал? Очень просто. Выбрасываясь из белой дыры в очередной Вселенной, я немедленно записываю ее номер с помощью газовых облаков, освещенных светом множества ярких звезд. Распылитель у меня всегда с собой, и в обращении он очень прост. А результат налицо: в любой Вселенной, где я когда–нибудь побывал, видно теперь на фоне звездного неба огромное светящееся число, выведенное межзвездным газом: так во время воздушных парадов израильские самолеты выписывают в небе числа и поздравления.

Кстати, это сравнение заставило меня вспомнить об одной очень неприятной истории. Во Вселенную номер 26 я вылетел, помню, в совершенно растрепанных чувствах. За несколько часов до того мне удалось буквально в последнюю минуту освободиться от тяжелого креста, к которому меня пытались прибить мои еврейские соплеменники, давшие, видите ли, честное слово римлянам, что расправятся со мной по гойскому обычаю, а не по традиционно еврейскому. Впрочем, быть побитым камнями я тоже не испытывал никакого желания. Спасшись от неминуемой гибели, я, естественно, покинул Вселенную 25 без малейшего сожаления и в двадцать шестой Вселенной оказался, очень надеясь на то, что вернулся наконец домой. Я даже готов был (на время, конечно) оказаться в цепких объятиях Далии – в конце концов, спасшись от креста, можно спастись и от женщины. Однако двадцать шестая Вселенная не оправдала моих ожиданий. Увидев местные звезды, я поразился: они были так малы, что ими, казалось, можно было играть в футбол. Конечно, это преувеличение, вы ж понимаете, но все–таки – я обнаружил, к примеру, что любимая моя звезда Бетельгейзе, полностью сохранив свой внешний вид, стала почему–то раз в двести меньше размером.

Я отыскал Солнце и совсем приуныл: моя родная звезда сжалась до размеров Юпитера. Бывшего Юпитера, конечно, потому что планета Юпитер в здешней Солнечной системе имела размер чуть больше Луны. А Земля... Родная планета по величине оказалась не больше астероида, и, разглядев ее в телескоп, я решительно не мог понять, как посажу звездолет – ведь его посадочная платформа оказалась больше, чем весь Большой Тель–Авив! Не мог же сжечь половину Израиля ради удовлетворения своей прихоти!

К тому же, диспетчерская Главного космопорта на мои настоятельные вызовы не отвечала, и я кружился на высокой орбите, не зная, что делать и не понимая, что, собственно, произошло в этом мире с планетой Земля и государством Соединенные Штаты Израиля.

– Ничего не произошло, – твердо сказал компьютер, когда я обратился к нему с вопросом. Я, конечно, не поверил – эти дарсанские счетчики всегда готовы соврать, если ложь не грозит навигационными ошибками и потерей связи с родным Дарсаном.

– Ничего не произошло, – настаивал компьютер, – просто в этой Вселенной постоянная тяготения оказалась в двести раз больше, чем во Вселенной номер один, где ты имел несчастье родиться.

Понятно, – подумал я. Должно быть, сбой произошел еще в те мгновения, когда эта Вселенная только–только взорвалась и законы здешней природы еще не сформировались окончательно. Двести раз, подумать только! Это означает, что здешнее Солнце в двести раз меньше, чем то, к которому я привык. Здешняя Земля... А уж о людях и говорить не приходится! Свифтовский Гулливер был больше лилипутов всего в дюжину раз, а какие из–за этого происходили неудобства! Я же в этом мире больше любого местного еврея в две сотни раз – как мне с ними разговаривать, если даже увидеть их я смогу только в сильную лупу?

Я понял, кстати, почему не слышно сигналов диспетчера космопорта – ведь и длина электромагнитных волн здесь уменьшилась в двести раз, мои приемники просто не способны принять такую частоту передачи!

Пришлось переходить на ручное управление. Конечно, я не мог отказать себе в удовольствии и посмотреть, как выглядит Израиль, уменьшенный природой до размеров мошава.

Сажать звездолет я не стал – мало ли, вдруг ненароком раздавлю небольшую страну типа Сан–Марино или Лихтенштейна! Но болтаться на орбите тоже было мало удовольствия, и я спустился на Землю в рабочем скафандре. Пролетел сквозь атмосферу, плюхнулся в море – подальше от греха! – и до берега добирался вплавь.

Из воды я вылез там, где на карте «моего» Израиля значилась Газа. В «моем» Израиле и в мое время это была пустынная местность, поскольку еще в начале XXI века почти все население этого города сбежало в Египет и Саудовскую Аравию от бесчинств руководителей государства Палестина. Точно не помню, что тогда произошло, кажется, преемник Арафата поссорился с мэром Газы, тот пригрозил отделиться и образовать конфедерацию с Израилем, а пресловутый преемник великого раиса не стерпел наглости и обработал Газу пестицидами, будто это был не город, а плантация с сорняками.

Я вышел на берег и снял скафандр. С высоты моего роста я видел Тель–Авив – будто карту на зеленом фоне с голубой каймой берега. Как вы понимаете, у меня не было и быть не могло никаких враждебных намерений – я всего лишь хотел узнать, как развивалась история этого мира. Может быть, здесь, где все такое маленькое, зло тоже оказалось невелико, и местные евреи претерпели от судьбы гораздо меньше ударов, чем в моей Вселенной номер 1? Я пристроил к глазам сильный телескопический бинокуляр и принялся вглядываться в сеть далеких улиц.

Первое, что я увидел, было жерло танкового орудия, направленного мне прямо в левый глаз. Вот сейчас неведомый танкист нажмет на гашетку... Я дернул головой как раз во–время, чтобы снаряд, выпущенный мне в лицо, пролетел мимо. Вряд ли он сумел бы причинить мне вред – он был меньше булавочной головки, но сознание, что в меня стреляют братья–евреи было очень неприятным.

Нужно было срочно налаживать контакт, и единственное, что мне пришло в голову – написать на собственном лбу: «Я – свой. Мое имя Иона Шекет. Я – из другой Вселенной». Я бы написал и больше, но мой лоб оказался не столь большим, как мне представлялось, когда я глядел в зеркало.

Видели бы вы, что тут началось! Булавочные головки засвистели мимо, как комары в жаркий день. Стрелявшие, видимо, хотели только напугать меня, потому что ни один снаряд не попал в цель – если, конечно, целью был я.

Минуту спустя я увидел два десятка блох, которые кружились перед моими глазами. На самом деле это были бомбардировщики, и, если они несли в бомбовых отсеках по два–три мощных фугаса, то могли даже мне доставить кое–какие неприятности. Я взмахнул рукой, и блохи пустились наутек.

Я ткнул себя пальцем в лоб, привлекая внимание евреев к надписи, не увидеть которую мог бы разве слепой дервиш. И что вы думаете? Я же всегда говорил, что евреи – умный народ, даже если они живут в таком маленьком мире. Они мне ответили!

Самолеты закружились над Тель–Авивом будто на военно–воздушном параде, выписывая в небе с помощью трассеров слова, повергшие меня в состояние шока. Вот, что я прочитал:

«Иона Шекет! Через минуту будешь подвергнут атомной бомбардировке! Предателю – смерть!» Вот так раз! Мое имя им известно – это естественно, наверняка я и здесь существую или существовал прежде. Но что я мог сотворить, чтобы меня сочли гнусным предателем, достойным смерти? Атомная бомбардировка, подумать только. Меня не спасет никакой скафандр. Нужно убираться!

Но я не мог так просто вернуться на орбиту – меня снедало любопытство. Что я, в конце концов, сделал плохого?

Я стер ладонью надпись с собственного лба и начертал другую: «В чем моя вина? Я – из другой Вселенной, мне ничего не известно о вашем Ионе Шекете!» Самолеты перестроили свои звенья, и в небе начала вырисовываться такая надпись:

«Иона Шекет – предатель! Ты воспользовался доверчивостью дирекции Института времени, проник в кокон Вселенной и изменил мировые постоянные! Из–за этого Израиль не может выйти на пределы Солнечной системы. Израиль не может покорить Галактику! Смерть Ионе Шекету!» Поскольку, пока я читал всю эту чушь, минута истекла, я не стал искушать судьбу и включил ранцевые двигатели. Должно быть, я снес половину Синая, но меня это уже не волновало.

– Послушай, – пожаловался я корабельному компьютеру, когда вернулся на борт, – что происходит? Я понял, что местная Вселенная так мала потому, что местный я забрался в то время, когда Большой взрыв еще не произошел и что–то там учудил. Ну и что? Чем им плохо, этим евреям?

– Думать головой надо, – буркнул компьютер. – Изменилась не только постоянная тяготения, но и скорость света. До ближайшей звезды местные евреи должны добираться несколько тысяч лет – по своему счету времени. Галактика для них закрыта. Не удивительно, что они на тебя так взъелись.

– Вот оно что... – протянул я. – Что ж, нужно исправлять собственную ошибку, хотя вовсе не я ее совершал. Ты можешь вернуться во времени к моменту Большого взрыва?

– Я тебе не извозчик, – возмутился компьютер. По–моему, ему просто не хотелось ввязываться в историю, ведь прошлое, в отличие от будущего, непредсказуемо.

Интересно, – подумал я, – что произойдет, если в коконе Вселенной я встречусь с самим собой и мы начнем выяснять отношения? Как изменятся законы природы? Может, станет еще хуже? Выяснить это можно было только одним способом – отправиться в прошлое, когда Вселенная номер 26 еще только собиралась родиться.

– Назад, – приказал я, – к моменту Ноль!

И мы помчались. Но это уже другая история.