Глава девятая
– Надеюсь, вы поняли, что смерть Генриха – расплата за его так называемую
научную деятельность, – полуутвердительно сказал раввин, когда все четверо
расселись вокруг стола, сдвинутого по просьбе Подольского в угол комнаты.
Кровать отсюда была не видна. Вероятно, этого Подольский и добивался.
– Это вы так утверждаете, – пожал плечами Виктор.
– Вам нужны пояснения, – вступил в разговор Лев Николаевич, – или...
– Я забрал из компьютера института рабочую тетрадь Раскиной, – сказал
Аркадий, кашлянув. – Я даже прочитал ее по дороге.
– Могу представить, что вы в ней поняли, – пробормотал Подольский.
– Значит, Раскина погибла по вашей вине, – вскинулся Чухновский. – Если бы
вы сказали мне об этой тетради, я бы просто не выпустил вас из своей
комнаты.
– Привязали бы к стулу? – поднял брови Аркадий. – Или опять обратились к
высшим силам?
– Что вы знаете о высших силах? – вздохнул раввин.
– Только то, – сказал Аркадий, – что их не существует. Люди в течение
тысяч лет убивают друг друга, и до сих пор ни одно преступление не было
объяснено с помощью потусторонних сил. Все преступления реальны.
– Так ли? – усомнился Чухновский. – Я, знаете ли, не специалист, но что вы
скажете о рабби Гидеоне Залмане Шнейдере, убитом никем иным, как ангелом,
в 1866 году в Гоштадте? Об этом есть запись в...
– Ерунда, – отмел Аркадий. – Наверняка вашего раввина убил кто–нибудь из
прихожан и был достаточно ловок, чтобы скрыть следы.
– А смерть Иоханана Зайделя в прошлом году? Я имею в виду дело Английского
душителя. Вы же не станете спорить, что убийцу так и не нашли, а показания
свидетелей...
– Свидетелям в таких случаях никто не верит, – сказал Аркадий. – Ночь,
гроза, нулевая видимость, что–то появляется, что–то исчезает... Чепуха.
– Тогда, – раввин наклонился к Аркадию через стол, – объясните мне, почему
вы позволили Леве привести вас сюда.
– Видимо по той же причине, по какой вы привели сюда Виктора Николаевича,
– вежливо сказал Аркадий. – Вы хотели что–то увидеть на месте
преступления. И я тоже. Может, мы даже хотели увидеть один и тот же
предмет. Но к этому мы вернемся. Сначала я хочу выслушать рассказ Льва
Николаевича о сути работы его шурина. Только не говорите, уважаемый Лев
Николаевич, что вы ничего об этом не знаете.
– Да... – растерянно проговорил Подольский. Похоже, что его больше всего
смущало присутствие раввина. Лев Николаевич вертелся на стуле, стараясь
расположиться таким образом, чтобы от прямого взгляда Чухновского его
скрывала голова Аркадия.
– Ну хорошо, – сказал Виктор, – вы этак долго будете препираться. Давайте
начну я. Все, что обнаружил следователь Винокур, мне известно, поскольку
наши блокноты составляют сеть. Кое–что я узнал и сам. В нескольких словах
так: Подольский и Раскина работали над так называемыми уринсоновскими
генераторами. В открытой печати это – системы для усиления давления
биополя. Второе применение генераторов – биополевое усиление мозговых
трансмутаций. Как я понял, это означает, что Подольский с Раскиной
занимались, попросту говоря, попытками определить, действительно ли
человеческое «я» включает опыт не только, так сказать, носителя данного
разума, но и всех прочих его родственников не знаю уж до какого колена.
– Память предков, – подсказал Подольский, заметно приободрившись.
– Память предков, – с некоторым сомнением повторил Виктор. – Опыты
проходили довольно успешно, на мозг то Раскиной, то самого Подольского
действовали с помощью генераторов Уринсона, усиливавших биополя,
способные, видимо, активизировать генную память... А потом Генрих
Натанович почему–то шел в синагогу и разговаривал с господином Чухновским
на философские и религиозные темы. Почти каждый день. Несколько лет.
Теперь посмотрите сюда...
Хрусталев вытащил проектор блокнота, и над столом возникло изображение
небольшой комнаты – снимок был сделан во время беседы Аркадия с раввином
несколько часов назад, Чухновского видно не было, Аркадий специально встал
так, чтобы загородить глазок камеры, в кадр попало окно, из которого лился
розовый предвечерний свет.
– Узнаете? – спросил Чухновского Виктор. Раввин кивнул и нахмурился, не
понимая. – Это комната в синагоге, где сегодня беседовали Винокур и
Чухновский, – пояснил Виктор Подольскому. – Если смотреть в окно, то виден
отражатель полицейского локатора, висящего на втором эшелоне Загородного
шоссе. Видите?
– Ну, – сказал Лев Николаевич.
– А теперь взгляните в это окно, за моей спиной.
– Ну... – протянул Лев Николаевич, бросив в окно взгляд и тут же
отвернувшись, – это отражатель дорожного локатора, если вы имеете в виду
именно его. Там еще дома, линия эстакады, ретранслятор...
– У вас прекрасная зрительная память, – восхитился Виктор. – Один взгляд,
а столько подробностей. Или вы уже были здесь и смотрели в это окно?
– Я... Был когда–то, несколько лет назад, что тут такого?
– Ничего! Отражатель дорожного локатора, да–да, тот самый, который виден и
из окна синагоги. А также из лаборатории, где Подольский работал. Такое
вот совпадение. Если провести луч из этой комнаты, то, отразившись от
поверхности локатора, он попадет в комнату раввина Чухновского. И наоборот
– если кто–то направит луч оттуда...
– Какой луч, о чем вы говорите? – вскинулся Подольский.
– Господа детективы – материалисты, – улыбнулся Чухновский. – Даже увидев
то, что они увидели, они не поняли того, что должны были понять.
– Заковыристая фраза, – хмыкнул Виктор. – Но моя мысль, надеюсь,
достаточно понятна.
– Понятна, понятна, – закивал раввин. – Бедного Генриха убили лучом. Из
синагоги. Вообще–то это чепуха, но для вашего сведения: вчера я в это
время был...
– Знаю я, где вы были, – поморщился Виктор. – И где был Лев Николаевич
знаю тоже. И где была Раскина.
– Я пришел сюда, – сказал Чухновский, – чтобы объяснить вам, как я понимаю
смерть Генриха. А вы, вместо того, чтобы выслушать, рассказываете мне о
каких–то геометрических конструкциях, которые к смерти Подольского не
имеют никакого отношения.
– Да? – Виктор наклонился и посмотрел раввину в глаза. – Тогда слушаю вас.
Вы хотите сделать признание?
– В чем? В убийстве? Вы же знаете, что нет!
– Тогда в чем?
– Виктор, – сказал Аркадий, – видишь ли, господин Чухновский все–таки
духовное лицо. С его точки зрения он прав. Генрих Натанович Подольский
занимался, по его мнению, деятельностью, которая могла нанести
непоправимый вред еврейской нации. Он сам мне это сказал. И ты это знаешь,
потому что видел мои записи. У него лично не было никаких причин
ненавидеть Подольского. Но деятельность Генриха Натановича следовало
прекратить. Какой единственный способ мог использовать для этого раввин?
– Такой же, как все и всегда, – бросил Виктор.
– Да, такой же, как все духовные деятели, – согласился Аркадий, – только
говорим мы о разных вещах. Он молился.
– Ну и что? – спросил Виктор.
– Истинно так! – сказал Чухновский. – Истинно так. А что мне оставалось
делать?
– Вам – ничего, – кивнул Аркадий и пояснил Виктору. – Видишь ли, по его
мнению, ему не нужен был какой–то там луч. Он попросту обратился к Богу с
просьбой наказать этого... э... нечестивца. Я уж не знаю, в каких
выражениях...
– И Бог, естественно, наказал, – насмешливо сказал Виктор. – С помощью
теплового луча, направленного из комнаты в синагоге.
– Тепловой луч мог сжечь кожу, – согласился Аркадий. – Но восстановить ее?
И еще – как ты тогда объяснишь предсмертные ощущения Подольского?
Геометрия – да, но физика? В лаборатории попросту нет никаких генераторов,
способных...
– Это нужно было проверить, – резко сказал Виктор, – и я надеялся, что ты
это сделал, как только обнаружил зеркало.
– Естественно, я это сделал, – обиженно сказал Аркадий. – Ничего там нет.
И не было. Послушай, Виктор, ты сам привел сюда Чухновского, так пусть он
скажет то, что хочет, а потом сделаем свои выводы.
– Свой вывод я уже сделал, – пожал плечами Виктор. – С тобой, Аркадий, мы
все обсудим в офисе... Ну хорошо, давайте послушаем.
Раввин бросил на Аркадия благодарный взгляд, а Подольский чуть отодвинулся
на своем стуле. Чухновский закрыл глаза и начал, раскачиваясь, произносить
какие–то слова. «Барух ата адонай, – услышал Аркадий, – элохейну мелех
аолам»...
– Господи, – вздохнул Виктор, но Аркадий сделал предупреждающий жест, и
Хрусталев лишь возвел очи горе и сложил руки на груди.
Чухновский молился около минуты, произнес «амен», перестал раскачиваться и
сказал:
– Запишите: Подольский заслуживал наказания, потому что посягнул на
прерогативу Творца.
– Так и запишем, – любезно согласился Виктор, и Аркадий недовольно
поморщился. Лучше бы Виктору помолчать, иногда он – из лучших побуждений,
конечно, – всеми силами мешает расследованию. У Аркадия была своя версия,
и молитва Чухновского ее не нарушала, не нужно Виктору суетиться, но ведь
начальству не прикажешь, можно только посмотреть осуждающе...
– Я уже говорил вот... Аркадию Валентиновичу, что Подольский начал ходить
в синагогу семь лет назад, – продолжал раввин. – Как–то он подошел ко мне
и сказал, что хочет посоветоваться. Я не мог отказать, это очевидно. Он
сказал, что разговор должен остаться между нами. Я ответил, что умею
хранить молчание. И тогда Генрих Натанович рассказал о целях своей научной
деятельности. Это был странный разговор. Я понял, что в глубине души
Подольский оставался атеистом, его вера была лишь попыткой что–то понять в
собственной душе. Творец для него – лишь некий символ, обращаясь к
которому он пытался углубить свои сугубо атеистические представления о
человеке и его сути. Вы понимаете?
– Нет, – сказал Виктор, и Аркадий опять ощутил глухое раздражение. Если
Хрусталев своими репликами заставит Чухновского замолчать – а это вполне
может произойти, – тайну смерти Подольского они никогда не раскроют.
– Нет? Ну...
– Продолжайте, – кивнул Аркадий. – О чем вы говорили с Подольским тогда и
о чем – впоследствии?
– И тогда, и впоследствии – об одном и том же. О душе человеческой. О том,
сколько у каждого человека может быть духовных сущностей. Его
интересовало, как религия – ясно, речь шла только об иудаизме – относится
к возможности замены души у конкретного человека. Сначала речь шла о...
как бы это сказать... спонтанном явлении, что ли. Вдруг вы теряете свою
душу и приобретаете чужую. Становитесь другим человеком? Или остаетесь
собой, но только изменяете прежним целям и принципам?
– В христианстве, – пояснил Подольский, впервые перебив раввина, – это
называется одержимостью дьяволом. Но в иудаизме нет такого понятия –
Дьявола не существует по определению.
– Совершенно верно, – сказал Чухновский. – Сначала я не понимал истинной
цели таких разговоров. Я думал, что Генрих Натанович искренне хочет
приобщиться к вечным ценностям... Я рассказывал ему о ТАНАХе, о Синайском
откровении, показывал отрывки, где Творец говорит с Моисеем именно о том,
что интересовало Подольского... Я подарил ему Тору – двуязычную, на
русском и иврите, в наши дни это редкость, сейчас вообще мало книг на
бумаге, а мы не признаем компьютерных версий... Потом я начал понимать,
что Генрих Натанович... нет, не то чтобы он обманывал меня, он был
искренним, когда интересовался религией, но интерес был сугубо научным.
Его почему–то интересовало, что произойдет с человеком, если вынуть из
него одну душу и заменить другой.
– Электронное клонирование? – спросил Виктор. – Что тут нового? Страшнов
занимался этим полвека назад.
– Нет–нет, – сказал Подольский. – Это совсем другое.
– Совсем другое, – повторил Чухновский. – Генрих Натанович как–то
признался мне, что намерен провести опыт по проверке основных положений
монотеизма. Потому и интересуется всеми этими деталями. Я сначала не
понял, что он имел в виду. Он пояснил. Он хотел проверить, действительно
ли существуют ангелы и архангелы. Действительно ли есть демоны и наконец...
Чухновский замолчал, Аркадию показалось, что его передернуло от
воспоминания.
– Ну? – спросил Виктор.
– Действительно ли есть Бог, – торжественно, но с легкой иронией в голосе,
произнес Подольский. – Он и ко мне приезжал с этой идеей.
Чухновский опять дернулся, но промолчал и теперь, ожидая, видимо,
наводящих вопросов.
– М–да, – сказал Виктор. – Ну и что? Есть Бог, нет Бога – теологические
диспуты меня не интересуют. Мне нужен мотив.
– Мотив... чего? – пробормотал Чухновский.
– Мотив преступления, – отрезал Виктор. – Поймите, уважаемый Пинхас
Рувимович, у нашего агентства есть достаточное количество улик для того,
чтобы я подписал решение о вашем временном задержании. Конечно, в деле
много неясного, но это технические детали.
– Задержании? Меня? – удивился Чухновский. – Я прихожу сюда, я говорю вам
то, что мог бы и не говорить, я хочу, чтобы вы правильно поняли, что
сделал я, что сделал он, и что сделал Творец, а вы опять все сводите к
каким–то техническим деталям, о которых я не имею никакого представления.
– Виктор, – не выдержал Аркадий, – давай дослушаем.
– Что дослушаем? – взорвался Чухновский. – Зачем дослушаем, если можно
арестовать? И зачем я все это буду... Если все равно вы не верите ни
одному слову!
Виктор удовлетворенно улыбнулся и откинулся на спинку стула. Аркадий
понял, что Хрусталев намеренно выводил раввина из себя. Надеялся, что тот
скажет лишнее? Нужно было раньше, до начала беседы продумать и обговорить
общую линию разговора, теперь же получалось, что Виктор действовал по
одному ему понятному сценарию, а Аркадий этого сценария не знал. Неужели
Виктор воображает, что раввин держит в синагоге какое–то новейшее
оборудование по сожжению живой материи на расстоянии?
Чухновский встал и принялся ходить по комнате от окна до двери и обратно.
Он старался не проходить мимо кровати, и потому путь его напоминал дугу,
будто грузное и массивное светило двигалось по небу от горизонта до
горизонта.
– А меня вы тоже хотите арестовать? – спросил Лев Николаевич. – Учтите,
если у вас есть такое намерение, вы должны сказать об этом сразу, чтобы я
мог вызвать своего адвоката. У меня есть дополнительная юридическая
страховка, предусматривающая...
– Знаю, – бросил Виктор. – Кстати, зачем вы ее оформили? Предполагали, что
она может понадобиться? Вы ведь сделали это совсем недавно... – он бросил
взгляд на экран блокнота, – семнадцатого июля, всего три месяца назад.
– Имею право, – сказал Подольский и отвернулся от Виктора. Он предпочитал
смотреть на Аркадия, хотя тот вряд ли смог бы помочь в случае, если
Хрусталев действительно решит сейчас провести задержание.
– Послушайте, – сказал Чухновский. – Время идет, вы не желаете ничего
понимать, вас все время сносит на частности.
– Меня не снист на частности, – возразил Виктор. – Аркадий Винокур собрал
достаточно материала для того, чтобы я ответил на главный вопрос: кому это
нужно? Смерть Подольского и смерть Раскиной.
– Кому же? – равнодушно спросил раввин.
– Только вам, дорогой, только вам. Вы слишком самоуверенны. Вы считаете
себя чуть ли не наместником вашего Бога в пределах Московского кольца. Вы
фанатик, а религиозный фанатизм часто становился причиной криминальных
действий, в том числе и убийств. Подольский по наивности рассказывал вам о
своих исследованиях, полагая, видимо, что может услышать от вас дельные
идеи, не знаю уж, какие именно. Вы наверняка сделали все возможное, чтобы
отговорить его от экспериментов. Вы вступались за Бога! И не сумев
предотвратить опыты, – убили. Мы еще разберемся, как вы это сделали. И
Раскину вы убили тоже, потому что узнали, что она для вас опасна. Она
хотела встретиться с Аркадием, а он, не продумав последствий, сообщил об
этом вам, и в результате Раскина не доехала до места встречи.
– Вы полагаете, что это я ее сбил? – удивленно спросил Чухновский.
– Нет, конечно! Но духовное лицо, которое держит в психологической блокаде
десятки, если не сотни своих прихожан («В синагоге нет прихожан, – вставил
раввин, – это вам не церковь»), ну неважно, называйте как хотите... Вы
попросту «заказали» этих людей! И знаете почему МУР позволил нам заняться
этими убийствами, несмотря на то, что они не носят бытового характера? –
Виктор наклонился к раввину через стол. – Им и в голову не пришло, что
имел место «заказ», исходивший от духовного лица.
– А вам, значит, это пришло в голову, – задумчиво сказал раввин. – Знаете,
уважаемый Виктор Николаевич, вы даже не подозреваете, насколько близко
подошли к разгадке и насколько в то же время далеко от нее находитесь. Вы
должны сделать последний шаг, но никогда его не сделаете, потому что это
вне сферы вашего представления о мироздании. Да и о религии нашей тоже. Вы
действительно думаете, что раввин может нанять киллера, чтобы убить
человека, даже оскорбившего религию и Творца? Вы воображаете, что иудаизм,
о котором вы не имеете ни малейшего представления, допускает такое?
– Ах оставьте, – усмехнулся Виктор. – Только не говорите мне, что ни один
раввин за тысячи лет существования вашей религии, ни разу не убил или не
подстрекал к убийству.
– Господи, – сказал Аркадий, – о чем вы говорите? Виктор, тебя занесло.
– Помолчи, – резко сказал Виктор. – Ты собрал весь материал, но
анализировать ты не умеешь. Лев Николаевич, – он обернулся в сторону
Подольского, стоявшего посреди комнаты с потерянным видом, – вы тоже
думаете, что раввин Чухновский невиновен, как дитя?
– Да, – неожиданно хриплым голосом сказал Подольский и закашлялся. Он
кашлял натужно и, казалось, никогда не остановится. Аркадий подошел и
хлопнул Подольского по спине, тот закашлялся еще сильнее и неожиданно
успокоился. – Да, – повторил он, – конечно. Это глупость – обвинять
Пинхаса Рувимовича. Глупость! И я не понимаю, зачем вы это делаете. Вы же
прекрасно знаете, что Генриха убил я!
В наступившей тишине слышно было, как где–то в квартире тикают часы.
Чухновский с откровенным изумлением смотрел на Подольского, Аркадий
подошел и стал позади него, преградив путь к двери, а Виктор смотрел на
Льва Николаевича с любопытством дилетанта, забежавшего в картинную галерею
и увидевшего на одном из полотен знакомое с детства изображение.
– Ну, приехали, – произнес Виктор, растягивая слова. – Вам–то это зачем?
– Видите ли, – сказал Подольский. – У меня была причина убить Генриха, и я
хотел рассказать об этом вашему сотруднику в ресторане... Не успел, просто
не решился... Я закурю, можно?
– Да, пожалуйста, – разрешил Виктор. Подольский вытащил из кармана пачку
«Джентли», зажигалку, закурил с третьей попытки.
– Мы с Генрихом никогда не ладили, – глухо сказал Подольский, сделав
несколько затяжек. – А после смерти родителей... Он считал, что я в этом
виновен, потому что вовремя не установил диагноз. Глупо. Я сделал что мог.
Но было поздно. Он не хотел этого понять. Мы перестали встречаться. Он
сошелся с этой женщиной... Раскиной. Раввин Чухновский прав в том
отношении, что... То есть, Генрих поступал как ученый, но с точки зрения
религии... Кощунство, да. Он хотел вытащить из мозга все реинкарнации.
Все. Вы знаете, что такое реинкарнации?
– Мы знаем, что такое реинкарнации, – проскрипел Виктор. – Мы даже знаем,
что современная наука доказала, что ничего подобного в природе не
существует. Всей этой чепухой занимаются институты паранаучных
направлений. В Москве их достаточно. С этой публикой мы как–то
разбирались, и кто там работает – знаем. Подольский не из таких, а его
институт – классического академического направления, никакого отношения к
паранаучным изысканиям не имеет и иметь не может. При чем здесь генераторы
Уринсона? Подольский на добился бы и рубля финансирования, если бы заявил
подобную тему. Не нужно вешать нам на уши лапшу, тем более, что эта
информация легко проверяется.
– Черта с два эта информация проверяется! – неожиданно воскликнул
Подольский высоким фальцетом. – Как–то в прошлом году... Зима была,
февраль. Холод, если вы помните, лютый, госинспекция запретила личному
транспорту подниматься в воздух, авиетки падали, как птицы, а птицы дохли
на деревьях. В Туле было минус сорок два, такого никто не припомнит...
– Мы о морозе говорим или о Подольском? – прервал Виктор излияния Льва
Николаевича.
– А? О Подольском, конечно, о ком же еще? Да, был мороз, и я удивился,
когда он приехал ко мне. Я просто не мог себе этого представить и сначала
даже не открыл ему дверь.
– Генриху Натановичу? – уточнил Виктор. – Вы же утверждали, что не
виделись с ним несколько лет.
– Послушайте, – опять вскипел Подольский. – Мне и так трудно, а вы все
время... Я... Мне не нравится ваш метод. Пусть ваш сотрудник сядет за этот
стол, у него... у него другой взгляд. Тогда я продолжу.
Виктор собрался было разразиться язвительной тирадой, но встретил взгляд
Аркадия и встал.
– Валяйте, – сказал он. – Первый раз слышу, что мой взгляд не нравится
клиентам фирмы.
Аркадий обогнул стол и сел в кресло. Точнее, стол обогнуло его тело, и в
кресло, теплое после Виктора, село именно тело, без подсказки со стороны
мозга. Это было неожиданное, удивительное, необъяснимое ощущение – Аркадию
казалось, будто он даже не пытался сдвинуться с места, и часть его
сознания продолжала видеть комнату с той точки, где он стоял: окно
напротив, Чухновский – вполоборота – у книжных полок, Виктор, выйдя из–за
стола, становится так, чтобы быть неподалеку от Подольского, но вне его
поля зрения. И в то же время другой частью сознания он понимал, что сидит
в кресле, смотрит Подольскому в глаза, и комната, которую он видит с двух
точек сразу, будто плывет и раздваивается, но нужно сохранять ясность
сознания, и еще – нужно сказать Виктору, чтобы... Что?
Мысль не додумывалась, да и времени не было ее додумывать, потому что
Подольский сказал:
– Так вы записываете? Генрих позвонил в дверь, и я сказал через интерком,
чтобы он отваливал, говорить нам не о чем. Тогда он произнес такую фразу:
«Не кинжалом он действовал, но ядом, и потому – не пойман».
– Что это означает? – спросил Аркадий. Голос прозвучал вне зависимости от
его сознания, и на какое–то мгновение Аркадий испугался самого себя, но
это ощущение вмиг прошло, и все вернулось на свои места – он владел собой,
он был собой, и что же с ним сейчас происходило? Не было времени думать об
этом.
– Объясню, – сказал Подольский. – Видите ли, прапрадед – наш общий с
Генрихом прапрадед – был польским евреем. Он погиб при странных
обстоятельствах... Дело было в Умани, это городок такой, где... Ну,
неважно... Он умер в тысяча восемьсот девяносто третьем, почти два века
назад. Как–то утром его обнаружили в собственной кровате заколотым.
Комната была заперта изнутри на ключ, тело обнаружил его секретарь, прадед
был богатым человеком, владел двумя фабриками... Секретарь – его звали
Яковом – пришел, как всегда, в девять, в доме в это время никого не было,
жена прадеда, Фейга, ушла с детьми в сад, а Абрам, вернувшись домой после
утренней молитвы, пошел отдохнуть, он ночью поздно работал... Обычно Яков
будил Абрама, если тот спал, и они просматривали утреннюю почту...
– Послушайте, – не выдержал Виктор, – что вы нам...
– Виктор, помолчи! – резко сказал Аркадий, сам не ожидая от себя такой
вспышки. Он понимал, что Подольскому нужно хотя бы сейчас дать
выговориться, его нельзя прерывать, какую бы чушь он ни нес, а потом,
прослушивая запись, попробовать отсеять лишнюю информацию. В ресторане
Подольский так и не решился заговорить, видимо, гибель Раскиной
подействовала на него, как запирающий ключ, а сейчас он начал,
по–видимому, издалека или даже вовсе не о том, но ведь он все равно дойдет
до сути...
Выпада со стороны Аркадия Виктор не потерпел бы, но Чухновский тоже сделал
шаг вперед и выкрикнул:
– Послушайте, как вас там! Не мешайте ему говорить!
Виктор пожал плечами.
– А... – протянул Подольский и провел рукой по лицу. – О чем это... Да,
они просматривали почту. А в тот день Абрам не ответил на стук, и дверь
оказалась против обыкновения заперта изнутри. Секретарь начал звать
Абрама, но тот не отвечал, и это было очень странно... В общем, Яков
взломал дверь, не став дожидаться возвращения Фейги с детьми. И обнаружил
хозяина в постели с ножом в груди. Э... Так, во всяком случае, сказал
секретарь. Но полиция не поверила, знаете ли. Якова арестовали по
обвинению в убийстве...
– Почему? – быстро вставил Аркадий.
– Ну... – протянул Подольский. – Его слова о том, что комната была
заперта, показались неубедительными. То есть, она действительно была
заперта и замок действительно был взломан, но полиция не поверила тому,
что нож уже торчал в груди Абрама, когда Яков вошел в спальню. Видите ли,
если дверь действительно была заперта, в комнату никто не мог ни войти, ни
выйти. Никто и никак. Слишком крепкие стены, слишком высокие окна,
запертые, к тому же, изнутри. И дверь... Секретаря сразу заподозрили в
том, что он убил, а потом взломал дверь, чтобы отвести от себя подозрения.
Виктор, стоя в нескольких шагах от Подольского, начал опять проявлять
признаки нетерпения, и Аркадий понял, что, если Льва Николаевича прервут
еще раз, нить будет потеряна, пожалуй, надолго. Он передвинул на середину
стола коробочку компьютера, наклонился вперед и, чтобы Виктору было хорошо
слышно, сказал:
– Официальный допрос ведет детектив Винокур Аркадий Валентинович, личный
номер семнадцать двадцать три.
С этой минуты рассказ Подольского приобретал характер официального
протокольного признания, которое могло быть использовано и в суде, Аркадий
становился единственным человеком, официально имевшим право задавать
вопросы, а Виктор с Чухновским – свидетелями, которым также могло быть в
суде предоставлено слово, но только для того, чтобы удостоверить, что
допрос проводился без отклонения от стандартной процедуры. Виктор,
конечно, взъестся, с ним еще придется выяснять отношения, но сейчас он
будет вынужден принять условия игры.
Взгляд Виктора ничего хорошего не сулил. Но и возразить Хрусталев не мог,
а потому сложил руки на груди, пожал плечами и отошел в сторону. Он как бы
говорил: ну поиграй, если есть охота.
Подольский не обратил внимания на игру нервов, продолжавшуюся несколько
секунд и закончившуюся временной победой Аркадия. Он продолжал говорить:
– Нож, конечно, не нашли. Якова арестовали. У него были, как выяснилось,
причины для того, чтобы ненавидеть собственного хозяина. Давняя история...
В молодости он любил одну девушку. Они ведь были с Абрамом из одного
местечка, и возраст почти одинаковый... Яков хотел на ней жениться, а
Абрам девушку отбил. Не потому, что был в нее влюблен, а просто... Чтобы
насолить Якову. То ли на спор, то ли... В общем, никто не знает. И никто
не знает, что было потом. Как бы то ни было, девушка... э... покончила с
собой. И Яков... Ну, это понятно. Через много лет он приехал в Умань,
явился к Абраму, сказал, что, мол, кто старое помянет... И все такое... У
него было очень сложное положение, жена умерла, детей нет, работу
потерял... И Абрам то ли пожалел Якова, то ли действительно чувствовал
свою вину перед ним. Он взял Якова к себе секретарем, снял ему комнату
неподалеку от своего дома. Понимаете? Полиция решила, что Яков специально
ждал случая, и вот...
Подольский развел руками.
– Наверно, – продолжал он, – если бы все это происходило на сто лет
раньше, Якова действительно засудили бы. Про отпечатки пальцев, впрочем, и
в конце девятнадцатого века никто не знал, во всяком случае, в Умани. Но
судебно–медицинская служба уже кое–что понимала... В общем, врач
утверждал, что удар ножом нанесли, когда Абрам был уже мертв. Понимаете?
Он умер рано утром от разрыва сердца, как тогда говорили. Обширный
инфаркт, как сказали бы потом. А ножом ударили в мертвое тело. И никто, к
тому же, не смог доказать, что Яков не взламывал дверь. В общем, в деле
были только косвенные улики, но главное – то, что умер Абрам от инфаркта.
Вот...
Подольский замолчал. Он смотрел почему–то не на Аркадия, а на раввина,
Чухновский же в это время занимался странным делом – снимал с полок книги,
перелистывал и ставил на место.
– Какое отношение, – спросил Аркадий, – имеет эта давняя история к гибели
Генриха Натановича Подольского и к его появлению в вашей квартире год
назад?
– А? – непонимающе спросил Лев Николаевич, думая о своем. – Ну да,
появление... Он произнес эту фразу и вошел в комнату, хотя я стоял на
пороге и вовсе не собирался его впускать... Вошел и сказал: «Я раскопал
это. Нашего прапрадеда казнили. И я знаю – кто».
У раввина упала книга, но он не стал ее поднимать, так и застыл с
протянутой рукой.
– Понимаете, эта история с прадедом... Она была вроде как наша семейная
тайна. Ну, как английские аристократы передают из поколения в поколение
какие–нибудь родовые неразгаданные тайны, так и Абрам был... Мы с
Генрихом, когда еще были дружны, много раз обсуждали – ударил Яков ножом
или нет? И почему Абрама вдруг хватил инфаркт – он же был крепким и
здоровым мужчиной... Много еще лет назад у нас возникла версия о том, что
Абрама могли отравить – сейчас–то всем известно, что существуют яды,
действие которых по симптомам аналогично инфаркту, и, если не знать
наверняка, что человека отравили, вполне можно перепутать. А в те времена
и говорить нечего... И тогда история становится еще таинственнее, ведь
появляется новый претендент на роль убийцы: тот, кто пришел с Абрамом в
дом, когда он возвращался с утренней молитвы, дал ему яд и ушел, оставив
прапрадеда умирать. Кто? И почему? Вы понимаете, что пищи для воображения
здесь было более чем достаточно, а для того, чтобы открыть истину... Не
эксгумировать же на самом деле труп Абрама! В общем, когда Генрих сказал о
яде, я понял о чем именно идет речь. Я подумал: может, он нашел какие–то
документы... открылись какие–то обстоятельства. Я впустил его из
любопытства, а оказалось...
Подольский опять замолчал, и раввин только теперь заметил, что уронил
книгу. Он нагнулся, поднял том, аккуратно поставил на полку и взял
следующий, продолжив свое бессмысленное занятие, начавшее действовать
Аркадию на нервы.
– Что же оказалось? – спросил Аркадий.
– А?.. Вот в том–то и дело... Я все время к этому подхожу, но... Вы не
поверите, потому что... Ну, не знаю... Для вас смерть Генриха – это просто
уголовное дело, а на самом деле... Нет, на самом деле это, конечно,
уголовное дело, кто спорит, но только... Как бы это сказать...
– Дело, которое не находится в вашей компетенции, – подсказал Чухновский,
не оборачиваясь.
– Вот–вот... – обрадовался Подольский. – Именно так! По сути, Генрих убил
себя сам... То есть, не сам, это не самоубийство, если быть точным, его
убил тот же человек, что убил Абрама, но руками самого Генриха, точнее...
м–м... точнее даже не руками, а... Нет, вы все равно...
Подольский окончательно сбился и замолчал.
– Я ничего не понял, – искренне сказал Аркадий. – Давайте я буду задавать
вам конкретные вопросы, а вы отвечайте по возможности короче. Свидетелей,
– Аркадий посмотрел на Виктора и Чухновского, – попрошу на время
перекрестного допроса воздержаться от комментариев и дополнений.
Виктор демонстративно пожал плечами, а раввин, достав очередную книгу,
начал ее внимательно читать с первой страницы.
– Вы утверждаете, что смерть вашего родственника каким–то образом связана
со смертью Генриха Натановича Подольского?
– Да, – кивнул Лев Николаевич.
– Вы утверждаете, что Генриха Натановича убил потомок того, кто в свое
время убил Абрама Подольского?
– Что?.. Нет, конечно! – Лев Николаевич округлил глаза. – Не потомок, я
разве сказал – потомок? Он же и убил. Не своими руками... Хотя... Это как
посмотреть, может, и своими...
– Минуту. Уточните. Вы утверждаете, что Генриха Натановича Подольского
убил тот же человек, который двести лет назад убил вашего предка Абрама
Подольского?
– Мм... Ну, если хотите, именно так.
– Что значит – если хотите? Вы это утверждаете или нет?
– Ну... Да, утверждаю.
– Вы понимаете, конечно, что Абрама Подольского убили двести лет назад, и
никто не мог прожить столько времени...
– Конечно! Именно в этом вся проблема! Именно поэтому и погибла Наталья
Леонидовна! Это как круги на воде – если бросаешь камень, круги все равно
появляются, как бы ты ни старался быть аккуратным...
– Стоп, – сказал Аркадий, – к Раскиной мы еще вернемся. Если я правильно
вас понимаю, смерть Генриха Натановича непосредственно связана с его
деятельностью в институте? Я имею в виду то, что вы назвали исследованием
реинкарнаций.
– Да! Господи, я это уже три часа пытаюсь объяснить! – с неожиданным жаром
воскликнул Подольский. – То есть, у меня нет, конечно, никаких
доказательств, но все, что я знаю, начиная с характера некробиота,
убеждает меня именно в этом! Я не понимал только, как это произошло с
маской... Ну, я имею в виду эту ужасную... И то, что она исчезла... Вы
знаете, о чем я...
– Да, – сказал Аркадий. – Вы хотите сказать, что сейчас понимаете и это?
– Конечно! Здесь не обошлось без потусторонних сил, это очевидно!
Аркадий шумно вздохнул и поднял глаза к потолку. Он уже сложил в уме
определенную мозаику, в ней было место и для обоих Подольских, и для
Раскиной, и для раввина, и даже для религии. Но не для потусторонних сил,
в конце–то концов! Если этот Лев Николаевич намерен городить новые
глупости вместо того, чтобы разобраться в старых...
Виктор хихикнул и бросил на помощника иронический взгляд, говоривший: ну
что, попробовал сам, убедился, что тебя водят за нос, почему бы не
освободить место для более квалифицированного специалиста?
– Видите ли, – раздумчиво сказал Аркадий, – легче всего объяснить
появление и исчезновение ожога на лице Подольского действием потусторонних
сил. И еще Рас...
Он встретил яростный взгляд Виктора, запнулся на полуслове и продолжил:
– Я знаю в Москве сотню человек, которые так бы и поступили. В Кармическом
институте этот случай вызвал бы восторг... Почему вы пришли с этим
объяснением ко мне?
– А куда я должен был идти? – удивился Лев Николаевич. – Расследованием
занимаетесь вы, я и пошел к вам. Тем более, что вы меня все равно нашли бы.
– Тогда не нужно говорить глупости.
– Почему глупости? – вздохнул Подольский. – Знаете, я тоже человек
рациональный, но есть рацио более широкое... С философом я бы это обсудил
в категориях мистического, а с вами нужна конкретика, так я ее и
придерживаюсь. Вот, скажем, не была ли похожа эта, как вы говорите, маска
на лице Генриха... не была ли она похожа на... э–э... след человеческой
ладони?
– Откуда вы об этом знаете? – насторожился Аркадий. Вряд ли Подольский мог
ознакомиться с материалами дела, тем более, с результатами
судмедэкспертизы, секретными, как и все, что находится в пределах
следственного дознания. Значит, кто–то сказал. Виктор? Раввин? Но раввин и
сам не мог знать о такой детали... Кто?
– Оттуда! – огрызнулся Подольский. – Если бы ваш кругозор был более широк,
вы бы не спрашивали.
– Ладонь смерти, – подал голос Чухновский, – это жаркая ладонь демона,
которой он помечает тех, кто нарушил заповеди небесные, без соблюдения
коих...
– Стоп, – сказал Аркадий. – Давайте останемся в рамках здравого смысла. Я
спросил, откуда вам стало известно, какой именно формы было ожоговое пятно
на лице Подольского?
– То есть, вы подтверждаете, что они имело форму ладони? – уточнил Лев
Николаевич, а Чухновский даже сделал два шага к столу, чтобы не пропустить
ни слова.
– Вопросы задаю я, – недовольно сказал Аркадий, чувствуя, что процедура
допроса уже потеряла смысл, но еще не поняв, когда именно он упустил из
рук инициативу. – Мне спросить в третий раз или вы ответите сразу?
– Отвечу сразу. Если вы читали труды профессора Джейкобса, я имею в виду
хотя бы его «Нейропсихологию инкарнаций»... Там сказано...
– Я не читал Джейкобса, он не имеет отношения к этому делу. Я спрашиваю...
– Так ведь Лев Николаевич и пытается вам ответить! – неожиданно вступил
раввин. – А вы не слушаете его, как не хотели два часа назад слушать меня.
– Я вас внимательно слушал.
– Но не слышали, – с горечью сказал Чухновский. – Поймите наконец:
Подольский узнал причину гибели своего предка и потому погиб. К сожалению,
в некоторой степени я стал его оружием, поскольку совершил по его просьбе
обряд пульса де нура.
– Что совершили? – переспросил Аркадий.
– Обряд обращения к Всевышнему с просьбой наказать еврея, порвавшего связи
со своим народом. Творец откликнулся незамедлительно...
Аркадий услышал хриплый смех – Виктор присел на стул в голове кровати и
откровенно развлекался, ему доставляло удовольствие видеть, как два важных
свидетеля, один из которых вполне мог оказаться убийцей, морочат голову
следователю.
– Вы не ответили на мой вопрос о том, откуда вам стало известно об
ожоговом следе в форме ладони, – сухо сказал Аркадий. – Вы не ответили уже
на три заданных мной вопроса, представляющих важность для следствия. Как
официальный свидетель по делу вы несете ответственность...
– Я ответил! – вскипел Подольский, а раввин закивал головой и сделал еще
один шаг вперед.
– ...И потому, – продолжал Аркадий, – согласно уголовно–процессуальному
кодексу, статья семьдесят три–бис, вы можете быть подвергнуты задержанию в
административном порядке на срок до сорока восьми часов. В течение этого
времени вы будете содержаться в КПЗ с предоставлением всех положенных
условий и обдумывать...
– Вы с ума сошли? – изумился Подольский. – Я все время стараюсь объяснить
вам суть произошедшего... конечно, как я ее понимаю... а вы не слушаете.
– Лев Николаевич, – мягко сказал Аркадий, – меня не интересуют ваши
интерпретации. Меня не интересует, как вы тут что понимаете. Меня
интересуют конкретные ответы на конкретные вопросы. В частности, откуда
вам стало известно об ожоговом следе в форме...
– Так я же сказал вам! Это описано в книге Джейкобса!
– Что описано? – вскричал Аркадий. – Гибель вашего родственника?
– Генриха? Это частный случай...
– Может быть, не будете спорить впустую? – вмешался Чухновский. – Если
позволите, я зачитаю вам...
Он поднес к глазам книгу, которую он держал в руке – видимо нашел–таки на
полке после долгих поисков именно то, что искал. Книга была из старых, в
картонном, а не пластиковом переплете, издание, скорее всего, до
тридцатого года, когда всю книжную промышленность перевели на новый тип
производства.
– Вот... – сказал раввин. – «Если Творец отмечает кого–то из людей
недостойных или преступивших, или в будущем способных принести в мир
преступные и богопротивные идеи, Он делает это одним из множества
способов, желая показать людям, что..." Погодите, это не совсем... Ага,
вот... «Дьявольская ладонь. Ожог на теле, имеющий форму беспалой ладони.
Возникает при использовании колдовства или иных форм воздействия на
материальную сущность живого. Обычно наблюдается на животе или спине, но
встречаются и более экзотические случаи, как, например, наказание графа
Сиднея Мюррея в 1736 году, отмеченного дьявольской ладонью в области
затылка, в результате чего Мюррею были нанесены непоправимые повреждения
мозга, которые привели к смерти. Граф был наказан за то, что..." Это тоже
неважно, граф был христианином, тут совсем другое... Вот еще. «Иудейская
религия не содержит понятия Дьявола как антитезы Богу и потому в рамках
иудаизма я не могу дать определения дьявольской ладони. Отмечено всего три
случая появления этого эффекта в качестве наказания. Первый: печать на
спине бывшего раввина Иегуды Хареля, перешедшего в ислам. Второй: печать
на груди торговца из Кастилии Моше Герреро, выдавшего инквизиции семь
своих соплеменников, облыжно обвиненных в сотрудничестве с дьяволом. И
третий: печать на левой щеке Зосимы Бугендольфа, наказанного за убийство
раввина Зальцмана в Кракове..." Ну, тут приведены и числа, если хотите...
Кстати, этот Бугендольф умер в присутствии многочисленной родни и врача,
который его пользовал. Именно врач впоследствии и описал этот случай, так
что Джейкобс ссылается на вполне конкретный источник.
– Дайте, – Аркадий протянул руку, и раввин передал ему открытую книгу.
Аркадий посмотрел на обложку: это действительно было довольно старое
издание, 2026 год, издательство «Вагриус». Издательство, насколько помнил
Аркадий, солидное, но время от времени все же вынужденное для поправки
финансовых дел издавать и оккультную литературу. Автор – Арнольд Джейкобс.
Что там про него написано на обложке? Профессор. Ясное дело – все они
профессора. Ректор Института Откровения, Филадельфия. Название подходящее.
Все у них так: Институт Откровения, Институт Сущности Человека,
Тантрический институт, в одной Москве таких штук пятьдесят, и все кормятся
на извечной человеческой страсти объяснять необъясненное необъяснимым.
Вполне возможно, что истории с этим графом и остальными действительно
происходили, невозможно же упомнить все странные криминалистические
ситуации. Объяснения, конечно, чушь. Божественное наказание, м–да... Но
случай с Подольским не единственный в своем роде. Что ж, хорошо хоть это.
Есть прецедент. Значит, и объяснение должно быть. И, ясное дело, без
привлечения технических новинок, эту интерпретацию можно опустить, сразу
сужается поле обзора гипотез. Если уж двести лет назад преступники
умудрялись проделывать такие штучки...
Кстати, когда умер этот Зосима? Аркадий открыл книгу на странице,
заложенной Чухновским. 1736 год. Давно. Но если это не первый случай в
криминалистике, почему компьюьтер МУРа не выдал на его запрос всей этой
информации, которую раввин Чухновский без проблем и по памяти вытащил из
книги, изданной, кстати, уже тогда, когда база данных МУРа находилась
далеко не в стадии накопления? Объяснение, пожалуй, одно: все эти случаи
при анализе не были признаны криминальными. Загадочными – возможно. Но не
криминальными.
Зазвонил телефон. Звонок доносился из внутреннего кармана, и Аркадий в
первое мгновение не понял, что, собственно, произошло – он точно знал, что
блокировал связь перед началом допроса. Если звонок все–таки раздался,
значит, аппарат принял сигнал, отменяющий все режимы отключения, и тогда...
– Допрос прерван в связи с возникновением дополнительных обстоятельств, –
сказал Аркадий. В комнате все сразу задвигалось, зашумело, Виктор
производил больше шума, чем Чухновский с Подольским, но Аркадию сейчас
было не до них, потому что перед глазами возникло лицо дочери. Белое,
искаженное ужасом.
– Папа... – сказала Марина, с трудом шевеля губами, – папа... Мама...
Она разрыдалась, изображение начало расплываться, дочь билась перед
аппаратом в истерике, и камера не могла держать фокус.
– Спокойно, пожалуйста, – сказал Аркадий. – Ты можешь сказать, что
случилось?
– Мама... умерла, – шепот дочери был слышен на противоположном конце
комнаты, и все повернулись к Аркадию. Никто не видел, конечно, того, что
видел он, но звук не фокусировался в его ушах, как изображение на сетчатке
его глаз. Виктор неожиданно оказался рядом, положил руки ему на плечи и
сдавил их.
– Как? Когда? О чем ты? – вопросы были банальны, в иных обстоятельствах
Аркадий не стал задавать именно такие вопросы, это было непрофессионально,
но все вылетело у него из головы, сейчас он ощущал себя таким же
обывателем, как Подольский или любой другой из десятка миллионов москвичей.
– Не знаю... Я вернулась только что, а мама... лежит...
– Покажи, – резко сказал Аркадий, взяв наконец себя в руки. – Поверни
камеру и покажи. И не плачь.
Изображение в его глазах дернулось, мелькнул потолок, это была гостиная,
свет горел вполнакала, и видно было плохо. Руки у девочки дрожали, фокус
размывался, женщина, лежавшая на полу, не была Аленой, не могла ею быть,
Аркадий увидел чужое лицо, открытые безумные глаза, неподвижный взгляд,
жена безусловно была мертва, нужно вызвать скорую, хотя это не имеет
смысла, но все равно нужно вызвать, а он должен лететь, но как там Марина
будет все это время одна – наедине с...
– Выйди, – четко сказал Аркадий, – выйди из квартиры, запри дверь, пойди к
Безугловым и побудь у них, пока я не приеду. Я буду через полчаса, может,
быстрее. Выйди немедленно и ничего не трогай.
Это его недомогание полчаса назад... Он не понял, что с ним произошло, а
это был некробиот, ослабленный, потому что связь между ним и Аленой в
последнее время была, как перетершийся шпагат... Значит, она умерла
полчаса назад, и все это время он вел допрос, так и не поняв...
Но – почему?!
– Дай! – жестко сказал Виктор и протянул руку за аппаратом. Аркадий
передал Хрусталеву телефон и встал.
– Сиди, – сказал Виктор. Подольский и раввин смотрели непонимающе, у них
были свои проблемы. Виктор переключил аппарат на повтор разговора,
изображение видел только он, Аркадий не хотел, чтобы Марина говорила
кому–то еще о смерти матери, но и забрать аппарат у Хрусталева не было
сил. Или желания? Или еще чего–то?
– Поезжай, – сказал Виктор, закончив просмотр. Судя по жестам, он
остановил кадры с мертвой Аленой, рассматривая тело. – Поезжай, я свяжусь
с МУРом сам, они будут там раньше тебя, так надо. Скорую тоже вызову.
– А что... – начал Подольский.
– Я задерживаю вас обоих в административном порядке для проведения
допросов по делу, – сказал Виктор. – Мы будем здесь до прибытия конвоя.
КПЗ на Фонтанной вас устроит? Там вполне сносные условия.
– Я должен молиться! – воскликнул раввин. – У меня должна быть кошерная
пища! Я не могу...
Виктор сказал что–то в ответ, Аркадий не расслышал, он шел к выходу, как
призрак по замку – натыкаясь на стены и, кажется, даже проходя сквозь них.
Во всяком случае, когда минуту спустя он обнаружил, что сидит в машине и
дает полный газ, Аркадий не помнил, как спустился вниз. Просто был в
комнате Подольского, а очутился здесь.
Машина взмыла в ночное небо – сразу во второй эшелон.
