Глава седьмая
Пообедал Аркадий на заправке, куда свернул с Кутузовского, увидев рекламу
пиццерии «Милано». Он уже убедился в том, что за ним следят конечно, это
был всего лишь контрольавтомат дорожной полиции, станут они ради
какогото частного детектива использовать службу наружного наблюдения!
Аркадий знал, что такие малогабаритные контролеры очень эффективны в
простых отслеживаниях перемещений в крайнем случае, если объект
взбунтуется и попробует напасть на аппарат слежения, тот, не вступая в
пререкания, отступит, а слежку продолжит аппаратура более высокого уровня,
которую не отследит даже куда более опытный в таких делах человек, нежели
Аркадий. Уходить тоже смысла не имело на дорогах у МУРа достаточно глаз.
Значит, придется работать под колпаком. Вопрос теперь в том, на какой
стадии следственных действий муровцы решат, что пора вмешаться.
У Аркадия было объяснение тому, что происходило, и оно ему не нравилось.
Некто, к кому он пока не подобрался, придумал новую технологию убийства и
испытал ее на Подольском. Мотив преступления, скорее всего, уголовный, и
потому, формально, МУР в расследовании не заинтересован. Но, поскольку
использована новинка, оперативники МУРа, естественно, заинтересовались.
Именно поэтому и позволили Виктору увеличить степень экспертной оценки.
Именно поэтому за Аркадием установили слежку. Ждут результата. Если нужно
будет, вмешаются и заберут дело. В результате никаких денег агентство не
получит, и жаловаться на произвол государственной правоохранительной
структуры будет, конечно, некому.
Работать на дядю из МУРа у Аркадия не было никакого желания. Проглотив
последний кусок пиццы и выбросив пустую бутылку изпод пива в
мусоропровод, Аркадий выехал на проспект и задумался. До встречи с
Раскиной оставалось три часа двенадцать минут. Дома Аркадия, скорее всего,
никто не ждал: если бы дочь хотела его видеть, то оставила бы, как обычно,
записку на пейджере. А говорить сейчас с Аленой он не хотел сам.
Аркадий вывернул руль и свернул вправо. Подумал: прежде, чем являться в
синагогу, нужно бы сначала поинтересоваться, на месте ли раввин
Чухновский. Он притормозил у платной стоянки до синагоги оставалось два
квартала, но, скорее всего, там негде было бы поставить машину. Аркадий
заплатил за час стоянки кредитной карточкой и пошел вдоль витрин. Скосил
глаза контролер, конечно, висел сзади, он и не собирался скрываться,
зачем муровцам конспирация, они прекрасно знают, что уйти он не только не
сможет, но и не подумает. Себе дороже.
Аркадий вошел во двор синагоги и направился к большим резным воротам, чуть
приоткрытым, чтобы пройти мог один человек, да и то боком. Во дворе стояло
несколько евреев, и Аркадий отметил, что никто из них не был похож на тех
религиозных, которых он видел недавно на израильской выставке в Новых
Сокольниках. Нормальные москвичи и москвички собрались будто перед входом
в театр и обсуждали последние сплетни из мира богемы.
Он протиснулся в дверь и оказался в небольшом коридорчике, который вел в
длинный и высокий молельный зал сюда без проблем могло поместиться до
тысячи человек.
Вы когото ищете, господин? к Аркадию быстрым шагом подошел молодой
человек в черном костюме, на голове его была ермолка, только это отличило
бы его в толпе москвичей, спешивших на работу. Наверняка на улице он свой
головной убор снимал и прятал в портфель или карман. Интересно, как
относится еврейский Бог к таким странным проявлениям религиозности? Или
Богу все равно главное, как говорится, не форма, а содержание?
Вы знаете раввина Чухновского? спросил Аркадий и взял протянутую ему
картонную шапочку. Это нужно надеть?
Конечно, твердо сказал еврей. Вы в синагоге.
Сказано это было примерно таким же тоном, каким портье в пятизведочном
отеле говорит: «Вы куда, господин хороший? Здесь у нас иностранцы!»
Аркадий приладил ермолку на макушку и понял, что ее придется придерживать
рукой, иначе картонка будет ежеминутно падать.
Мне нужен раввин Чухновский, повторил он.
Вы... сказал молодой человек с вопросительной интонацией.
А вы... сказал с такой же интонацией Аркадий.
Что делаю здесь я, мне известно, неожиданно резко заявил еврей, а
что собираетесь делать вы, я не знаю. Во всяком случае, не молиться.
Это точно, пробормотал Аркадий. Хорошо, я понял, что вы из охраны. Я
частный детектив, агентство «Феникс». Вот мой идентификатор.
Идемте, я вас провожу, сказал охранник. Зачем вам Пинхас Рувимович,
если не секрет?
У вас когданибудь бывает так, чтобы не хватало мест? сказал Аркадий,
игнорируя вопрос.
Подождите до семи часов и увидите, усмехнулся охранник. Вот сюда,
идите за мной.
Пройдя по коридору, освещенному почемуто не панельными светильниками, а
старыми лампами накаливания, они подошли к двери, на которой Аркадий
увидел нечитаемую надпись. На идиш или на иврите этого он, конечно,
сказать не мог.
Дверь открылась, на пороге стоял старик седая борода, морщины, лысый
череп, покрытый черной ермолкой, сутулость, свойственная возрасту. На вид
лет семьдесят пять, не меньше. Это было странно, Аркадий помнил
биографические данные Чухновского, ему недавно исполнилось пятьдесят шесть.
Пинхас Рувимович, сказал охранник, это частный детектив, он хочет с
вами поговорить. Скорее всего о смерти Генриха Натановича.
Аркадий посмотрел на охранника с новым интересом. Он знал о том, что
случилось в «Рябине»? Интересно откуда?
Вы знали Подольского? спросил Аркадий.
Я не знал Подольского, спокойно сказал охранник. Сюда приходят
тысячи человек, я не могу знать всех.
Но вы только что назвали...
Я вам все объясню, входите, сказал Чухновский неожиданно сильным и
звонким голосом. Такой голос физически не мог принадлежать согбенному
старику. Контраст был настолько разительным, что Аркадий попытался
заглянуть Чухновскому за спину может быть, там стоит настоящий раввин, а
старик только его секретарь? Нет, Чухновский был в комнате один.
Садитесь, густым баритоном, отражавшимся от стен, сказал Чухновский и
показал на большое кресло, стоявшее у книжного стеллажа: три полки книг,
скорее всего религиозных, в тисненных переплетах с еврейскими надписями.
Садитесь и скажите на милость, почему страховая компания не разрешает
похоронить Генриха Натановича.
Разве? вяло удивился Аркадий. Естественно, страховая компания не могла
дать такого разрешения до окончания расследования.
Представьте себе, сказал Чухновский. У нас положено хоронить в день
после смерти до захода солнца.
У кого это у нас?
Поскольку вы пришли именно сюда, сухо сказал Чухновский, то
прекрасно понимаете, что я имею в виду.
Интересно, заявил Аркадий, почему российские евреи так не любят
называть себя евреями? «У нас», «пришли сюда»... Скажите прямо: иудаизм
требует. Я пойму.
Конечно, поймете, пробормотал Чухновский. Вам прекрасно известно,
что, согласно закону тридцать третьего года, в России запрещено упоминание
национальности человека в официальных документах.
Так я же не о национальности я о религиозной идентификации, удивился
Аркадий. А Подольский, насколько мне известно, религиозным человеком не
был, хотя и ходил в синагогу.
В синагогу, вздохнул Чухновский, приходят евреи, поскольку иудей и
еврей одно и то же.
Нет, сказал Аркадий, этого я никогда не пойму. Я русский атеист. То,
есть, если уж нарушать закон тридцать третьего года... Отец у меня был
евреем, мать русская. Я могу при желании назвать себя евреем, но иудеем
ни в коем случае. Хотя Ветхий завет я коекак знаю. Мы его проходили в
школе.
Могу себе представить!
Тем не менее, улыбнулся Аркадий, по Закону Божьему я всегда получал
девяносто. А Генрих Натанович, это я в его документах видел, никогда
не имел больше шестидесяти. Религией не интересовался. Но сюда приходил
регулярно правда, не во время молитв.
Он приходил ко мне, и вы прекрасно это знаете, Чухновский выставил
вперед бороду и стал похож на Энгельса, каким его изображали в прошлом
веке на известных барельефах. Вчера, кстати говоря, мы договаривались с
ним на девять вечера, и он не пришел.
Вот как? заинтересованно спросил Аркадий и тронул воротничок рубашки,
где находился микрофон, проверяя, идет ли запись. Чухновский заметил этот
жест и усмехнулся. Что вы хотели обсудить?
Собирались, как делали всегда, выпить чаю и порассуждать о жизни. Генрих
был очень одиноким человеком, вы даже не представляете себе, каким
одиноким.
Почему же? У него был друг вы. Он играл в шрайк с коллегами, и они к
нему хорошо относились. У него была работа, наконец. У многих сейчас нет и
этого. Похоже, что была и женщина...
Друг... пробормотал Чухновский. Хороший знакомый пожалуй. А
друг... Друзей у него не было. Мы знакомы с Генрихом больше десяти лет...
Я просто предвижу вас вопрос и потому отвечаю заранее. Да, больше десяти.
Точнее, одиннадцать лет и семь месяцев. И с тех пор время от времени
беседуем на философские темы.
Интересный контраст, усмехнулся Аркадий. Доктор наук в области самой
современной бионетики беседует на философские темы с раввином.
Вам это кажется странным? Он хотел понять, особенно в последнее время,
как можно соотнести материальное с духовным в нашем мире. О материальном
он знал почти все. А я знаю Тору и Каббалу, я учился Каббале у раввина
Шойхата. Впрочем, это имя вам ни о чем не говорит, я прав?
Аркадий кивнул.
Мы спорили, продолжал Чухновский. Нам было очень интересно друг с
другом, вот что я вам скажу... Когда мы с Генрихом познакомились, он жил в
институтском общежитии, это был еще тот проходной двор. А я вообще не имел
в Москве своего угла. И дочь тогда жила на Ближнем Востоке...
В Израиле?
На Ближнем Востоке, повторил Чухновский. В Палестине, если быть
точным. Впрочем, это неважно, я все время забываю, что вас не интересуют
старые дела.
Почему? удивился Аркадий. Это очень интересно. Лишний раз
убеждаешься, что все, казалось бы, самые странные поступки имеют обычно
очень простое объяснение.
Все действительно очень просто в этом мире, сказал Чухновский.
Сложности придумываем мы сами. Генрих Натанович умер. А вы создаете из
этого очередную сложность только потому, что никто не видел, как именно
это происходило.
Никто, согласился Аркадий, вот потому я и хотел спросить у вас:
когда Подольский не пришел на встречу, вы поинтересовались, что произошло?
Я? Нет, он позвонил сам. Это было... мм... я понимаю, вы хотите знать
точное время... Так вот, когда он позвонил, было девять часов тридцать
четыре минуты. Я ждал его, читал сидур...
Что читали, простите?
Сидур. Молитвенник. Потом отложил книгу и посмотрел на часы. И тут как
раз позвонил Генрих.
Очень удачно, сказал Аркадий. Часто вы смотрите на часы и даже
запоминаете время?
Нет, это произошло случайно, сухо ответил Чухновский.
Подольский объяснил причину своего отсутствия?
Нет, почему он должен был чтото объяснять? Просто извинился и сказал,
что прийти не может, дела. Мы договорились, что он придет сегодня в
обычное время.
Он был взволнован?
Нет. Выглядел как всегда.
Он говорил из дома?
Не думаю. Я помню обстановку в его комнате в «Рябине», он часто мне
оттуда звонил. Это был другой интерьер.
Какой?
Пожалуй, он звонил из... гм... Кафе? Нет, какаято комната. Стена, на
фоне которой... Больше ничего.
А обычно, сказал Аркадий, Подольский приходил на ваши встречи
вовремя? Я имею в виду, вы с ним договаривались заранее или он являлся,
когда ему хотелось?
Наши беседы не были регулярными, раввин бросил на Аркадия задумчивый
взгляд. Генрих Натанович приходил после работы, и у нас были часполтора
до начала молитвы.
Он оставался молиться?
Иногда оставался, иногда нет. Вы задаете нелепые вопросы, молодой
человек. Какое все это имеет отношение к смерти Генриха Натановича?
Никакого, согласился Аркадий. С вашей точки зрения.
А с вашей может иметь? удивился Чухновский.
Ну... Аркадий говорил медленно, растягивая слова, и внимательно следил
за реакцией собеседника. Например... Вы говорили о Боге и разуме, о
жизни и смерти, о религии и науке... Подольского волновали какието
принципиально важные вопросы, связанные с мирозданием и человеком, иначе
он пошел бы в библиотеку, а не в синагогу. Он чтото хотел решить для себя
с вашей помощью. И если он, скажем, задумал покончить с собой...
Любая религия отрицательно относится к самоубийству. сухо сказал
Чухновский.
Чего же он хотел от вас?
Конкретно? раввин задумался, стараясь дать наиболее точную
формулировку. Его интересовало, например, отношение религии к возмездию.
Интересно! вскинулся Аркадий. Он хотел комуто мстить? Или ктото
хотел мстить ему?
Что это вы так взволновались? раввин покачал головой. Мы говорили о
религиозном аспекте возмездия. И только.
Религиозный аспект возмездия? нахмурился Аркадий. Не понимаю.
Объясняю на примере. Некто в прошлом совершил богопротивный поступок.
Поступок при жизни остался не наказанным. Вопрос: можно ли сейчас вознести
к Творцу молитиву и просить Его наказать душу этого человека, где бы она
ни пребывала?
Вы это серьезно? удивился Аркадий. Посмертное наказание души? И вы
хотите сказать, что Подольский обсуждал эту... э... как реальную проблему?
Именно как реальную, сухо сказал раввин. Молитва суть обращение к
Творцу, все остальное Его воля. Кто может знать, каким будет Его решение?
Только не я, буркнул Аркадий. Оставим теологию. Если Подольского
интересовали проблемы возмездия, значит, у него были враги, так ведь?
К чему вы клоните? подозрительно сощурился Чухновский. Вы думаете,
Генриха ктото довел до приступа и смерти? Так я вам скажу сразу, что это
нелепая идея. Он был человеком очень уравновешенным. Да он даже с нашими
хамамичиновниками разговаривал таким тоном, что беситься начинали они, а
он оставался спокойным.
И при этом мог кипеть внутри, возразил Аркадий. А накопление
внутреннего напряжения...
Нетнет, он действительно был спокоен! Помоему, встречаясь с хамством,
он включал в себе какойто автопилот... Думал о другом, а с хамом
разговаривал как бы на уровне подкорки. Согласитесь, что в большинстве
случаев этого бывает достаточно, все это вполне примитивно... Правда, я
так не могу, заключил Чухновский, сразу начинаю нервничать. Если кто и
умрет от хамства, так это я.
Что вы думаете о Наталье Леонидовне Раскиной? спросил Аркадий, решив
резко изменить тему.
Чухновский, видимо, не умел сразу перестраиваться с одной темы на другую
он застыл, раскачиваясь, будто получил подножку. Подумал.
Раскина? переспросил он. Слышал об этой женщине. Она работает с
Генрихом Натановичем. Никогда ее не видел, но помню, что Генрих отзывался
о ней, как о хорошем работнике.
А о других своих коллегах Пастухове, например, Подольский тоже
рассказывал?
Он мало говорил со мной о своих проблемах на работе, покачал головой
Чухновский. Мы все больше о духовном... Послушайте, я понимаю, почему вы
во всем этом копаетесь. Страховая компания хочет сохранить деньги, вот и
ищет, как бы не заплатить, но, уверяю вас, к Генриху Натановичу это
никакого отношения иметь не может.
О чем вы? удивился Аркадий. Какая страховая компания?
Но это же очевидно! Наверняка Генрих Натанович застраховал свою жизнь на
случай тех или иных видов смерти. В том числе и от смерти в результате
сердечного приступа. А теперь страховая компания наняла вас, чтобы
доказать: смерть наступила изза причины, которая не входит в страховой
полис. Я прав? Не вижу, какая иная причина могла бы заставить похоронное
управление отказать в погребении по еврейским обычаям.
Аркадий решил не спорить.
А что вам говорят фамилии Хойзингера и Азизова? спросил он, давая
Чухновскому понять, что он, может быть, и прав в своем предположении о
вмешательстве страховой компании. Хотя, конечно, если бы раввин дал себе
труд подумать, то вспомнил бы, что частные детективные агентства не
занимаются расследованием страховых дел, у компаний есть собственные
следственные отделы.
Об Азизове знаю только то, что он играл с Генрихом Натановичем в шрайк,
сухо сказал Чухновский. Я лично эту игру не одобряю, но у всех есть
свои слабости... А фамилию Хойзингера слышу впервые. Еще есть вопросы?
Он демонстративно посмотрел на часы. Аркадий встал он и сам собирался
уже уходить, разговор навел его на коекакие мысли, хотя, конечно, дал
куда меньше информации, чем он ожидал.
Вы сами, сказал он, может, вспомните, с кем еще встречался в
свободное время Генрих Натанович? Были ли у него родственники? Уверяю вас,
это очень важно. И не для какихто там страховых компаний. Для истины.
Это прозвучало фальшиво, и Аркадий увидел, как поморщился Чухновский.
Родственники, пренебрежительно отмахнулся раввин. Был один... Лев
его зовут. То ли кузен, то ли еще дальше. В свое время он... Впрочем, это
неважно. Генрих не встречался с кузеном и, помоему, даже не знал, где тот
сейчас находится.
В свое время... Что в свое время?
Лев врач. В пятьдесят шестом он определил у родителей Генриха СПИДб.
Если бы не этот диагноз, они, возможно, были бы живы и сейчас.
Не понял, поднял брови Аркадий. Конечно же, он знал, что имел в виду
Чухновский, но хотел, чтобы тот высказался более определенно. Мнение о
том, что СПИДб болезнь скорее психическая, нежели физическая, было
достаточно распространено, особенно почемуто в среде интеллигенции.
Конечно, все знали о существовании вируса, с этим никто не спорил. Но в
ходу была идея о том, что на самом деле вирус СПИДаб разрушает имунную
систему не организма, а мозга, ослабляя его способности к анализу
окружающего мира, заставляя без всякой критики воспринимать чужое влияние.
И тогда достаточно было человеку сказать, что он заражен страшной
болезнью, как у него действительно при полном физическом здоровье!
появлялись все типичные симптомы иммунодефицита. Если врач не успевал
разобраться в том, что симптомы эти фантомны, человек погибал, и только
вскрытие показывало, что умирал он практически здоровым. Идея эта, имевшая
широкое хождение, на самом деле была вздорной и очень мешала медикам
бороться с эпидемией. Но ведь вздорные идеи часто бывают убедительнее
реальных.
Прекрасно вы все поняли, с досадой сказал Чухновский. Извините, мне
пора, в шесть начинается вечерняя молитва.
Спасибо за разговор, откланялся Аркадий.
Постойте, сказал Чухновский, когда Аркадий уже собирался закрывать за
собой дверь. Вы думаете, что Генрих умер, как его родители от этой
болезни? Но ведь эпидемия закончилась десять лет назад!
Всего хорошего, улыбнулся Аркадий и закрыл дверь. Господи, что за
фантазии! Ну да ладно, пусть остается при этом мнении. Кстати, идея не
такая нелепая, какой выглядит на первый взгляд. Подольскому ктото говорит
о том, что вирус СПИДаб в его организме на протяжении всех этих лет
сохранялся в латентной фазе, а теперь начал себя проявлять. Он понимает,
что ему осталось недолго помнит, как умирали родители...
Глупости. Идея хорошо только с точки зрения Чухновского если принять на
самом деле, что вирус разрушает имунную систему мозга, чего на самом деле
нет и никогда не было. Подольский, будучи профессионалом в области
бионетики, не мог этого не знать в отличие от Чухновского, который был
специалистом лишь в области теологии.
Выйдя из синагоги, Аркадий остановился на верхней ступени лестницы,
которая вела к проезжей части улицы. Начало темнеть, западные башни
застили свет солнца, и потому казалось, что сейчас намного позднее, чем
было на самом деле. Шесть часов восемь минут. Потерянный день. Ничего он
не узнал, если не считать невнятных рассуждений раввина о смысле жизни, а
впереди еще вечер с Раскиной, который, скорее всего, тоже даст нуль
информации.
Аркадий спустился к стоянке, сел в водительское кресло и проверил записи
на автоответчике. Звонил Виктор, сообщал, что сматывается по делу об
аварии на Электрокомпе (это еще что за дело? удивился Аркадий.
Поступило в течение дня, наверное). Звонила Алена, ничего не сказала,
только подышала в трубку, но аппарат зафиксировал номер. Было еще одно
сообщение, которого Аркадий не ждал. Высокий мужской голос чуть ли не
контратенор, сначала Аркадий подумал, что говорит женщина, сказал
напряженно:
Это Подольский Лев Николаевич. Я узнал, что вы занимаетесь делом о
смерти брата. Мне нужно с вами поговорить. Очень срочно. Желательно до
того, как вы будете общаться с неким Чухновским. Если вы, конечно, вообще
собираетесь с ним общаться.
Так. Откуда Льву Николаевичу стало известно о том, что смертью Генриха
занимается агентство «Феникс»? И откуда он узнал номер телефона Аркадия? И
почему, наконец, нужно было связываться с Подольским до разговора с
раввином?
Впрочем, можно было предположить, что Лев по какимто причинам не любил
Чухновского, а тот платил взаимностью, достаточно вспомнить идею о
психическом СПИДе.
Судя по номеру, Лев Николаевич звонил из Москвы, район ЮгоВостока,
Кунцево. Что он здесь делает, если, как сказано в его досье, работает в
Туле, а живет в Протвино? С Львом нужно, конечно, пообщаться. Разговор с
Раскиной не перенести, а значит... Почему, собственно, и нет? Иногда такой
ход выявляет совершенно неожиданные обстоятельства, можно попробовать.
Аркадий набрал номер, запуская одновременно двигатель и перестраиваясь в
нижний эшелон. Лев Подольский не отвечал. После пятого гудка автоответчик
предложил оставить сообщение, и Аркадий сказал:
Это детектив Винокур из агентства «Феникс». Я буду занят весь вечер, но,
если хотите, приходите к восьми часам в ресторан «Тамилла». Если вы не
знаете, то это на проспекте Китаева за Пушкинским. Спросите обо мне у
метрдотеля.