Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | LAT


Павел Амнуэль
Тривселенная
 < Предыдущая  Следующая > 
* * *
В квартире Виктора стоял запах духов «Синий свет». Возможно, это был прошлогодний запах, отделаться от него можно было только полностью заменив воздух в комнате, да еще и продизенфицировав все предметы. Аркадий ненавидел эти сверхустойчивые запахи, из–за которых зачастую приходилось обращаться к муровским экспертам даже тогда, когда, казалось бы, все улики были совершенно ясны. Впрочем, женщинам, которых сюда приводил Виктор, неприязнь частных детективов к продукции фирмы «Благовест» была, конечно, неизвестна.
Аркадий зашторил окна, проверил, нет ли в квартире неучтенных «жучков», успокоился, наконец, и, сняв башмаки, развалился на широкой тахте, уставив взгляд в потолок, на котором мерцало в полумраке изображение обнаженной Ларисы Расторгуевой на эстраде в зале «Россия».
Пока Виктора нет, нужно привести в порядок мысли. Возможно, он сможет связать звенья цепи, если выяснит, отчего погибла группа Метальникова. Ни в одной смерти из тех, что произошли сегодня, нет мотива. Нет мотива и нет объяснения исчезновению черного пятна с кожи Подольского. Значит, через несколько часов и Алена будет... Стоп, стоп, стоп. Думай о другом. Если я что–то знаю, но не знаю – что именно... А Виктор? Чем объяснить странное поведение Виктора? Хрусталев узнал нечто, еще более существенное? Тогда почему слежка ведется за ним, а Виктор – в стороне?
В комнате было темно, и все ощущения Аркадия сосредоточились в слухе. Только потому ему и показалось вдруг, что в квартире кто–то есть. Кто–то почти неслышно двигался в соседней комнате. Скрипнула половица... Опять... Паркет здесь уже рассохся... Еще какой–то звук – похоже, что открылась дверца книжного шкафа, в той комнате Виктор хранил старые книги, доставшиеся ему от деда, читать он их, конечно, не собирался, но выбрасывать не хотел тоже, книги по нынешним временам – довольно внушительная ценность сами по себе... Вроде открылась дверь в коридор...
Аркадий пожалел, что не взял оружия. Пистолет лежал дома, в запертом ящике стола под компьютером. Нужно было забрать, но не под пристальным же взглядом оперативников МУРа!
Аркадий неслышно (это ему так показалось – неслышно) соскользнул с тахты на пол. Бросок к столу у окна, в руке оказался тонкий металлический стержень, хорошо, что Аркадий, входя, запомнил по привычке все, что лежало на том столе – ноутбук, диски, бумаги, письма, и этот стержень, похожий на выдернутую из коротковолнового приемника антенну.
Войдя, он запер дверь – это точно. И прошел по комнатам – в квартире никого не было. В соседней комнате только книжные шкафы и телеприставка, человеку там не спрятаться. Окна заперты. Животное? Кошка, собака? Виктор не держал животных. И не могла кошка открывать двери книжного шкафа...
Звук послышался из коридора – едва слышный, не звук даже, а напоминание о чем–то, будто несколько молекул, шелестя, пронеслись в мозгу, наведя электрические токи, проникшие в сознание. Дверь в коридор начала очень медленно открываться. Аркадий поднял прут и неожиданно почувствовал, каким горячим стал металл. Господи, будто раскаленная игла... Бросить! Если бросить прут на пол, звук падения немедленно выдаст его присутствие. Но и держать прут в руке было уже невыносимо, Аркадию показалось, что кожа на ладони начала вспучиваться и лопаться. Так, наверное, прижигали кожу гестаповцы в прошлом веке. Или контрадемы – в этом. А дверь продолжала открываться, и это длилось вечность, и жар поднимался от ладони по предплечью, захватывая всю правую сторону тела, Аркадию показалось, будто чья–то раскаленная ладонь дотрагивается до его груди, и он с ужасом, о возможности которого даже и не подозревал, понял, что именно сейчас с ним произойдет.
Когда дверь откроется настежь, он увидит дьявола.
Или того, кто взял на себя его роль?
В коридоре было темно, и Аркадий шумно вздохнул: за дверью никто не стоял. Никто. Пусто. Дверь открылась сама. Ветер, должно быть.
Запахло паленым, и Аркадий наконец выпустил прут. Более того – он взмахнул рукой и отбросил прут с такой силой, что железяка должна была вылететь в коридор или удариться о стену рядом с дверным проемом. Но раскаленный металл прирос к ладони, стал ее продолжением, длинным пальцем, которым Аркадий с воплем тыкал в пустоту, совсем уже ничего не соображая от невыносимой боли. Скорее бы умереть! Чтобы – холод.
Сознание Аркадия неожиданно раздвоилось. Одной его частью он продолжал мучиться, пытаясь оторвать багровый от жара металл от сожженной уже кожи на правой ладони. А другая часть всплыла в воздухе комнаты, будто легкий воздушный шар, и повисла под потолком. Комната, которую он видел теперь сверху, покачивалась, как палуба корабля в шторм, и той части сознания Аркадия, что взмыла под потолок, совсем не было больно. Ладонь человека, упавшего на колени посреди комнаты, светилась мрачным сиянием, но тело уже не ощущало боли. Тело, разум которого уснул и не мог больше командовать движениями мышц, подняло вверх правую руку, и раскаленный палец указал на что–то за окном, а та часть сознания Аркадия, что сжалась в комок под потолком, попыталась понять, куда направлен этот указующий перст, но она была лишена такой возможности, понимание уснуло вместе с той частью его «я», что осталась в теле, а часть, повисшая под потолком, могла лишь фиксировать события, но даже удивляться им оказалась не способна.
Тело конвульсивно дернулось, левая ладонь, холодная, как мрамор, занесенный в комнату с мороза, начала скрести пальцами по дереву паркета, а правая ладонь, жар которой освещал комнату не слабее, чем свет двадцатипятисвечовой лампы, сжалась в кулак, и тогда жар начал ослабевать, будто тепловая энергия сливалась, подобно вязкой жидкости, в щели между пальцами, уходила в пол, паркет задымился, а кулак – начал плавиться, таять, исчезать. Правая рука обратилась в культю, из которой должна была хлестать кровь, но крови не было – ни единой капли. Жар будто сплавил сосуды, и та часть сознания Аркадия, что осталась жива и смотрела сверху на безжизненное тело, поняла, что можно возвращаться.
Как я могу видеть? – удивленно подумал Аркадий. У сознания, лишенного тела, нет глаз. Почему–то эта мысль занимала его, когда он пытался опуститься вниз и войти назад, в себя. Он понимал, что, если не сделает этого немедленно, то состояние клинической смерти, в котором находилось его тело, перейдет неощутимую временную границу, и будет поздно. Тело умрет, а он останется так вот висеть и наблюдать и ничего не сможет сказать тому, кто придет когда–нибудь в эту комнату и обнаружит мертвеца с сожженной ладонью.
Конечно, это будет Виктор.
Сознание было подобно воздушному шарику, надутому легким газом, оно парило под потолком, касалось его мерзлой поверхности, и, чуть сжавшись от холода, опускалось ненамного вниз, но снова всплывало, и так повторялось опять и опять, и движения эти не зависели ни от желаний Аркадия, ни от его попыток зацепиться за висевшую посреди потолка люстру.
Он оставил эти попытки – не потому, что осознал их бессмысленность, а потому, что понял другое: мысль отделима от тела, мысль может парить, и весь его рационализм мгновенно улетучился тоже, но заменить его было нечем, Аркадий не мог, не учился думать эмоционально, не строить логические умозаключения, а искать явлениям подсознательные связи. Если сознание отделимо от тела, значит, сознание нематериально? А если сознание нематериально, значит, есть Бог? А если есть Бог...
Дальше он думать не мог, потому что дальше он думать не умел. И не хотел. А чего он хотел? Чего он хотел именно сейчас?
Алена! Ее душа сейчас тоже, возможно, парит где–то, не имея возможности вернуться в мертвое тело, и, может быть, их души хотя бы теперь, став бесплотными, найдут общий язык, и можно будет заново начать... что?
Метальников! Его душа могла найти душу Алену еще раньше, и тогда Аркадию все равно не бывать с этой женщиной...
Нелепые мысли, и он понимал их нелепость, но это было, пожалуй, единственное, что он на самом деле сейчас понимал. Верую, потому что нелепо, – подумал Аркадий. Ему только это и оставалось – верить, потому что материальные, логические, умственные связи порушились.
Верить... во что?
Бедный Виктор. Придя в свою квартиру и ожидая увидеть Аркадия живым и здоровым, он найдет его мертвое тело с сожженной правой рукой.
Почему Виктор – бедный? Судя по его поведению вечером, он успел узнать или понять нечто такое, чего не узнал или не понял Аркадий. И об опасности для самого Аркадия Виктор знал достаточно, чтобы предупредить сотрудника. Поэтому не исключено, что мертвый Аркадий не станет для Виктора неожиданной находкой.
Аркадий почувствовал какое–то странное притяжение, будто воздушный шарик, каким он сейчас был на самом деле, подвесили на нитку, а нитку кто–то, стоявший на полу, потянул к себе, и его поволокло вниз, потолок с тускло мерцавшим изображением Ларисы Расторгуевой начал удаляться, а тело, его тело – мертвое? – приближалось, но медленно–медленно, как стыковочный узел, когда орбитальный корабль уже уравнял скорость со станцией и теперь дрейфует к ней подобно парусному судну, отданному на волю ветра и волн.
Аркадий увидел вблизи собственное лицо с устремленным в потолок пустым взглядом и поразился тому, насколько это лицо сейчас выглядело чужим, как лицо умершего на Земле пришельца с далекой планеты. Входить в это тело он не хотел. Аркадий начал упираться, как делал это минуту (час? вечность?) назад, всплывая к потолку и не желая быть распластанным по его поверхности. Упирался он, конечно, сознанием – чем еще мог он сопротивляться неизбежному? – и потому не вполне четко воспринимал окружающее; кто–то вошел в комнату, кто–то включил свет, но потолочное освещение воспринималось как эмоция, а не физическая данность, это был испуг, свет пугал, но почему? Эмоция испуга, воспринятая и впитанная сознанием Аркадия, придавила его, наконец, к полу, он приник к собственному лицу и...
Тоннель, о котором он множество раз слышал и о котором читал даже в специальной литературе, мгновенно возник и был пройден за долю секунды – но не к свету, а в обратном направлении, к пятну мрака, за которым сознание должно было исчезнуть, и должна была наступить смерть... Или...
Он ударился об это пятно, как снаряд о броню, и, как снаряд, он эту броню смял, но и сам взорвался, выплеснув в пространство всю накопленную жизненную энергию, вот тогда и настал истинный мрак, в котором сознанию, чем бы оно ни являлось на самом деле, не было места, поскольку здесь не было места ни для чего.
Единственной эмоцией, которую испытал Аркадий, придя в себя, был ужас. Тело же способно было сейчас ощущать только боль – в правой, пораженной жаром руке и во всей правой части тела, особенно в грудной клетке. Аркадий не мог вздохнуть, он не хотел дышать, но легкие сами знали, что им нужно, и сопротивлялись сознанию. Сделав вынужденный вдох, Аркадий понял наконец, что все еще жив, а может, и минуту назад был жив, и все, что ему привиделось, было бредом умиравшего, но так и не умершего сознания.
Чья–то голова на фоне тусклого потолочного освещения казалась силуэтом на ярком экране. Кто это? Виктор.
– Пить, – сказал Аркадий, осознав сказанное слово лишь после того, как произнес его вслух.
– Нельзя, – произнес Виктор, приподнимая Аркадию голову.
– Пить, – повторил Аркадий уже осмысленно, стараясь удержать себя на поверхности найденного смысла, каким бы он ни был, иначе – опять провал...
Под голову ему положили подушку, под правую руку, кажется, тоже – во всяком случае, впечатление было таким, будто рука погрузилась в мягкое, и это мягкое обволокло кожу, прилипло и высосало боль, а с болью ушла сила, и рука стала просто сухой веткой – не пошевелить. Под спину тоже подложили что–то мягкое, боль стала впитываться и уходить.
Он поднял левую руку и заслонил глаза от света.
Лицо склонившегося над ним Виктора было участливым, но... это был не Виктор. Кто? Где он видел этого человека прежде? Сегодня вечером. Седая борода. Ермолка.
Раввин Чухновский.
Аркадий пришел в себя окончательно – во всяком случае, настолько, чтобы повернуть голову и посмотреть на свою правую ладонь. Он боялся увидеть черную сожженную культю, но ладонь оказалась цела, никакого следа ожога, и рука была цела, и – теперь он был в этом уверен – не было ран и на теле. Адский огонь, чем бы он ни был вызван, лишь опалил его и прошел мимо.
Почему раввин здесь, а не в камере? И где Виктор? Откуда у раввина ключ от этой квартиры? И почему Аркадий пришел в себя, когда Чухновский вошел в комнату? И наконец, где был раввин, когда «ладонь дьявола» коснулась груди Алены?..
Впрочем, о чем это... Они же вместе были в комнате Подольского, в «Рябине».
Все, что происходило вечером и в начале ночи, проявилось в мыслях, заняло свои места в памяти, взорванной болью, эмоциональное восприятие – спутник бессознательного состояния – уступило место нормальному логическому анализу, привычному для Аркадия.
– Помогите мне встать, – сказал он громко, а на самом деле, конечно, прошептав, потому что прилагал сейчас для тихого шепота столько же физических усилий, сколько, будучи в нормальном состоянии, прилагал для того, чтобы его услышала Алена, сушившая под феном волосы в соседней комнате.
– Сейчас, – засуетился Чухновский, – вы меня за шею... Вот так... А пить пока не просите. Полежите, а потом...
– Что потом? – сказал Аркадий. – Почему вы меня не убили, как его... как ее... как их?
– Кого? – удивился раввин. – Вы меня с кем–то путаете?
– Вот еще! – сказал Аркадий. – Вы раввин Чухновский. Виктор вас арестовал, вас и этого Подольского. По подозрению в соучастии в убийстве. Вы должны были сейчас...
– Ах, это, – сказал Чухновский. – Нет, вы просто не поняли...
– Чего я не понял? – со сдерживаемым бешенством сказал Аркадий. – Вы убили Подольского, а потом вы убили мою жену. И скорее всего, вы таким же способом убили Раскину. Вы решили избавиться и от меня, но это не получилось... не знаю почему.
– Вот именно, – вставил раввин, помогая Аркадию опуститься на тахту.
– Как вы попали в квартиру? – перебил Аркадий.
– В квартиру? Но... Мне дал ключ ваш начальник... как его... Хрусталев. Он сказал, что я вас здесь застану и должен буду рассказать все до его прихода. А сам он... э... как это у вас называется... Я не силен... Что–то вроде архивного управления. Ну, где информацию дают только при личном присутствии и только по разрешению вашего главного пахана... Самсонова, да.
– Информстасис, – пробормотал Аркадий, и Чухновский закивал головой.
Это была хорошая идея – забраться в стасис МУРа. Правда, там можно утонуть. И получить пшик, потому что дела, по которым в стасис поступала закрытая информация, не были в свое время раскрыты. Старые дела, в основном, прошлого еще века.
Кто пустит Виктора в стасис? Разрешения выдает генерал Самсонов, выдает только своим и только по делам, связанным с прежними мафиозными разборками – для киллеров, скажем. Что общего у этого дела...
– Не напрягайтесь, – посоветовал Чухновский. – Если учесть то, что с вами сейчас произошло...
– Зачем вы это сделали? – спросил Аркадий. – Мотив. Я не могу понять связи между Подольским и Аленой, и Раскиной...
– Он мечется, – с грустью сказал раввин. – Он не вполне освоился в этом мире, и он мечется, бедняга, я очень сожалею, что ваша жена... Поймите...
– Зачем вы это сделали? – повторил Аркадий. Голос немного окреп, теперь он не кричал, говорил вполсилы, и его было слышно. Рука, впрочем, была еще деревянной.
– Вы имеете в виду обряд? Генрих Натанович обратился ко мне...
– Я имею в виду убийства!
– Но ведь мы не могли предсказать, какими будут действия ангела!
Аркадий закрыл глаза. Раввин намерен морочить ему голову, но он сам сказал, что должен прийти Виктор, значит, лучше подождать. Молча лежать и собираться с силами.
Почему Виктор отпустил раввина? Он и Льва Подольского отпустил тоже? Ну, Льва он и задержал–то напрасно, Лев невиновен, хотя, не исключено, что контакты с раввином у него были. Но раввину–то зачем все это?
– Чем вам мешала моя жена? – спросил Аркадий, не раскрывая глаз.
– Ваша жена? – вздохнул Чухновский. – Я никогда не видел вашей жены. Послушайте, неужели вы до сих пор думаете, что я... э... каким–то лучом... Вы можете для начала понять простую вещь: я раввин, каббалист, еврей в конце концов. Вы полагаете, что я способен убить человека?
– А что, раввины, каббалисты, я уж не говорю о евреях, никогда никого не убивали?
– Евреи, – сказал Чухновский, – к сожалению, убивали достаточно. Раввины и, тем более, каббалисты – никогда. Послушайте, я одной вещи понять не могу, и это меня мучает, потому что... У него, конечно, свои соображения, но я думаю, что даже в действиях ангела должна быть доступная нашему разумению логика... Что он имел против вас? Только ли нежелание, чтобы вы разобрались... Это, конечно, тоже аргумент, но...
Чухновский говорил монотонным голосом, о чем–то сам себя спрашивал, сам себе пытался отвечать, слова его смыслом не обладали, и Аркадий слишком поздно понял, что смысла в них и не должно было быть: просто раввин хотел, чтобы Аркадий заснул, и пользовался простым, как стол, методом гипноза. Нужно было сопротивляться, а он не понял... Как тяжело... Сейчас лопнет череп. А мысли уже лопнули и растеклись... не собрать... Открыть глаза! Открыть...
Чернота.

© Павел Амнуэль

Разрешение на книги получено у писателя
 
 < Предыдущая  Следующая > 

  The text2html v1.4.6 is executed at 5/2/2002 by KRM ©


 Новинки  |  Каталог  |  Рейтинг  |  Текстографии  |  Прием книг  |  Кто автор?  |  Писатели  |  Премии  |  Словарь
Русская фантастика
Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.
 
Stars Rambler's Top100 TopList