* * *
– Ты умер, – был ли это голос Творца или собственная мысль, Йосеф не
знал. В белом мире высших сфирот невозможно отделить себя от Всевышнего,
от его желаний и повелений. Йосеф ощущал свое тело, но это было не
ощущение собственника, скорее – стороннего наблюдателя. Тело Йосефа Дари
лежало на земле, не на Земле–планете, а где–то совсем в ином месте одной
из низших материальных сфер Вселенной. А мысль Йосефа Дари парила в высших
духовных мирах, наблюдая за мертвым телом, в котором уже не билось сердце,
не дышали легкие, не функционировал мозг. Смерть была не клинической, а
окончательной, хотя разложение так и не началось.
– Ты умер, – голос звучал убедительно, и Йосеф согласился. Он пытался
разглядеть хоть что–нибудь в ослепительно–белых сфирот и понимал, что,
сохраняя физические связи с собой– мертвым, он не увидит и не поймет
ничего. В высших сфирот не существует двойного гражданства.
– Где я?
– Ты там, где предпочитаешь быть.
Йосеф предпочитал быть в Иерусалиме, в своей ешиве, в своей квартире,
среди своих детей – в грубом материальном мире, хотя и знал, что истинная
сила, истинная сущность не в материи, а в духе. Он часто думал о том, что
произойдет с его душой, когда Творец сочтет срок его жизни завершенным.
Всей мудрости, прошлой и нынешней, недоставало, чтобы возвыситься до
понимания.
– Не обманывай себя, – сказал голос, и опять Йосеф не сумел
разобраться – чья это мысль.
Она была верной – он обманывал себя. Потому что ощущение экстаза,
испытанное им, не было рождено близостью к Главному Свету. Сверкающий мир,
окружавший Йосефа, был столь же материален, как и земля, которую он
покинул. Душа его, отделенная от тела, была столь же материальна, как
город, в котором он жил. И даже мысль его, отделенная не только от тела,
но и от души тоже, была соткана из материальных нитей, и то
обстоятельство, что нити эти невозможно оказалось ощутить, не отторгало
мысль от материи.
– Расслабься. Не телом, которого у тебя уже нет, но мыслью, которая
будет всегда.
Что значит – расслабиться мыслью? Не думать ни о чем? Невозможно.
– Конечно, – согласился голос. – Расслабиться – это думать обо всем
сразу. Расслабиться – это плавать в бассейне, лежать на его поверхности
как лежишь, покоясь, на водах Мертвого моря. Но сначала нужно перебраться
через барьер.
Йосеф вспомнил, как прорывался на свет, и как впервые увидел его
после девяти месяцев мрака и страха, но и свет был не менее страшен, Йосеф
кричал, потому что было больно, ледяной воздух врывался в легкие, а вокруг
стояли чудовища, они собирались его уничтожить, потому что он оказался
слишком смелым, и какое–то чудовище подняло его вверх, он зашелся в крике,
и...
И хорошо, что одновременно с этим воспоминанием пришло другое –
первая встреча с Ханой, помолвка в доме рава Цаха; его будущая жена
сидела, потупясь, рядом со своим отцом, а Йосеф храбрился и пытался
поймать ее взгляд, невеста ему понравилась сразу, но он думал – может,
будь на месте Ханы другая девушка, она произвела бы на него точно такое же
впечатление? Многие годы Йосеф не мог вспомнить первых своих слов,
обращенных к Хане. Они пробовали вспомнить вместе, но не смогли – оба были
взволнованы сверх всякой меры. А сейчас все вспомнилось так, будто
происходило вчера, более того – он смог разглядеть детали, на которые в
тот раз не обратил внимания: например, сидевшего в углу старшего брата
Ноаха, и взгляд его, почему–то тяжелый и недружелюбный. А первыми словами,
обращенными к Хане, оказались: «скажи, тебе нравится лук в супе?»
Йосеф подумал о том, что помнит все, и, подумав это, действительно
вспомнил. Все и сразу. Все, что память человека скрывала в своих потайных
уголках, все, что не могло просто в силу душевной инерции вырваться из
привычных закутков души, мгновенно выпало в осадок, проявилось, всплыло и
обозначилось. Это оказалось легко, и не нужно было более прилагать усилий
ни для того, чтобы вспомнить, ни для того, чтобы описать, ни для того,
чтобы понять.
Обновленная душа Йосефа Дари опустилась в низшие сфирот и обрела
тело. Свое ли?
Он преодолел барьер и опустился в бассейн...
